Во что бы то ни стало

– Твоя ирония по отношению ко мне… Чем я ее заслужила? Разве я не стараюсь для нас обоих?

– Лена, возьми же себя в руки, черт возьми! Успокойся!

– Тебе хорошо говорить, Витя. Ты ежесекундно оскорбляешь меня своим ироничным ко мне отношением, а я еще и «успокойся». Я же еще и истеричка!

– Ты самая замечательная…

– Ты издеваешься…

– Я говорю чистую правду.

– Врешь!

– Чистейшую!

– Нет.

– Лена, Ленусик…

– Пусти меня, ты издеваешься.

– Никогда!

– Что – никогда?

– Не пущу и не издеваюсь.

– Ты меня не любишь!

– Люблю. И еще как. Не вырывайся.

– Нет!

– Да!

– Я тебе нужна только для секса.

– И для секса в том числе.

– Вот видишь…

– Вижу. Ты очень красивая. И я тебя люблю. И ты это прекрасно знаешь.

– Знаю…

* * *

Возможно, Виктор и в самом деле был маменькиным сынком, как утверждала Лена. Во всяком случае, мама его действительно очень любила. И он всегда принимал доброжелательное отношение к себе как естественное, единственно возможное. Впрочем, точно так же и он сам относился к людям. Он любил их как вид, вообще ни за что и за отдельные достоинства, которые Виктор умел раздувать в своем воображении до исполинских размеров. О недостатках, изъянах и даже пороках, свойственных людям, ему было думать неприятно. И он – не думал. Он вообще не делал того, что ему было неприятно. До поры до времени, конечно. До тех пор, пока не окончил школу и не поступил в медицинский институт.

В мединститут Виктор поступил исключительно из соображений высшей гуманности. Он решил посвятить свою жизнь борьбе с человеческими страданиями и болезнями. Он видел себя в развевающемся белом халате, быстро идущим по коридорам больницы, окруженным едва поспевающими за ним медсестрами. Вот он входит в операционную, берет скальпель в руки и… больной, еще минуту назад считавшийся обреченным, счастливо и благодарно улыбается. Виктор вообще был крайне романтичным юношей.

Однако на пути к радостной улыбке спасенного пациента, откуда ни возьмись, возникли тонны раскромсанных лягушек и горы вскрытых в морге человеческих трупов. Виктор при виде крови падал в обморок весь первый курс. Потом он настолько закалился и поднаторел, что порой собственноручно отважно резал тела в анатомичке, а затем был еще и в состоянии самостоятельно добрести до туалета и вполне хладнокровно и невозмутимо блевать там в одиночестве. Так было все время его учебы в институте. К счастью, в годы, когда Виктор Евсеев учился, в нашей стране в мединститутах начали создавать спецсеминары по психотерапии. Надо ли говорить, что эту науку, практически не касающуюся в предмете своего изучения внутренних органов человека, молодой врач взялся постигать с энтузиазмом и благодарностью.

При этакой девичьей нежности и впечатлительности Виктор имел вид вполне маскулинный, голос низкий и твердый, а с годами в его лице появилась даже некоторая суровость. Его всегда уважали сверстники – он внушал им благоговейное почтение своим великодушием и чувством справедливости. Даже самым хулиганистым и неуправляемым пацанам во дворе ни в жисть не приходило в голову задеть – словом ли, делом ли – Витьку Евсеева, благородного идальго, готового ради друзей снять с себя последнюю рубаху и поделиться последним куском хлеба (что неоднократно и случалось).

Впервые Виктор столкнулся с недоброжелательной завистью уже в институте. И крайне удивился проявлению этого противоестественного, по его мнению, чувства. Тем более удивляло Виктора то, что адресатом самой черной зависти может быть он сам. Виктор не считал себя уникальным. В то время он еще думал, что все вокруг так же, как он, добры, красивы, талантливы и великодушны. Виктор скорее согласился бы со справедливостью насмешек в свой адрес. Как же, взрослый парень падает в обморок! Забавно! Но над Виктором никто никогда не потешался. Что вызывает насмешки? Нескладность, беспутность, безалаберность… Этакие незначительные, легковесные изъяны. Ну, и глупость, конечно, пошлая амбициозность и самоуверенность. При всех своих слабостях Виктор был не смешным, не смешным – и все тут.

По окончании института Виктор, движимый благородными идеями служения людям, отказался от аспирантуры и попросил распределения в загородную психбольницу, откуда его быстренько выжили склонные к воровству и пьянству сослуживцы. Виктор был чужой для них. Они это чувствовали при первом же мимолетном взгляде на него, словно звери, по запаху распознавая в нем чужака.

Женщины, привлеченные его мужественной красотой, роились вокруг него тучами. Но, слишком близко приближаясь и понимая, что жизнь с Виктором не сулит никаких материальных дивидендов и даже минимальной стабильности, скоро отваливали на поиски более приспособленных к суровой действительности особей сильного пола. И Виктор равнодушно смотрел вслед ветреным возлюбленным, совершенно не огорчаясь таким поворотом событий. Суперменистая внешность Вити Евсеева прельщала только очень красивых и очень уверенных в себе женщин. Потому что не очень уверенным в себе и не очень красивым всегда ошибочно кажется, что сказочные принцы не про них. Поэтому не очень красивые и не очень уверенные всегда утешают себя мыслью, что даже самые сказочные принцы при такой сногсшибательной красоте становятся либо прощелыгами, либо актерами и уж во всяком случае – не мужьями, за спиной которых можно быть хорошей женой и доброй матерью семейства. А Виктор, в свою очередь, не любил очень уверенных в себе женщин, поскольку семейную миссию свою видел в защите и опеке. На протяжении многих, многих лет происходила эта досадная нестыковка. Но Виктор был максималистом и идеалистом.

Не то что он вовсе не знал, что в мире существует подлость, жадность, трусость и прочие пороки. Он был достаточно начитан, чтобы понимать, «как жизнь страшна». Виктор был и достаточно хорошо воспитан, чтобы везде вести себя адекватно обстановке – чтобы люди любого социального статуса и любого уровня духовного развития чувствовали себя комфортно в его присутствии. Он был достаточно тонок (к тому же профессионально подкован), чтобы понимать психологию поведения окружающих его людей. Но ему было скучно принимать участие в том, что он видел вокруг себя. Уволившись из психбольницы, Виктор устроился дворником и каждое утро убирал свой двор и два соседних. Родители переживали, но, будучи людьми интеллигентными, не вмешивались в жизнь взрослого сына.

В период работы дворником Виктору дали крохотную каморку – служебную площадь. И он стал совершенно независим от родителей – чем справедливо гордился. И было чем: практически всем его сверстникам без согласования с родичами некуда было даже девушку привести на рюмку чая. И вообще территориальная самостоятельность диктовала совершенно особый образ жизни – свободный.

Справившись со своими дворницкими обязанностями, Виктор шел домой читать, или в библиотеку копаться в книгах, или в гости к приятелю-истопнику, доктору исторических наук, отдалившемуся на время от проблем права и социального устройства государства скифов, дабы написать роман века. В те спокойные годы так называемого застоя дворники, сторожа и истопники занимали первые места по уровню образования и количеству ученых степеней.

Но вот настали годы другие. И Виктор Евсеев стал пытливо наблюдать взвихрившуюся вдруг вокруг него активность людей, которые презрительно считали его неудачником. Оказывается, они все эти годы его помнили. Оказывается, все эти годы они мечтали с ним работать, но не было возможности («Ты ж все понимаешь, чувак!»). Но зато теперь… Приезжает известный американский психоаналитик вести семинары для наших специалистов. А переводить некому. Переводчик мало того, что должен чувствовать нюансы языка, но и должен хоть чуть-чуть разбираться в предмете. Нет такого переводчика. «Витя, если у тебя найдется время, может быть, ты сможешь, мы хорошо заплатим. Витя, выручи». Издательства кинулись удовлетворять спрос на психологическую литературу, наши психотерапевты с книжками еще не подоспели, но зато имеются в наличии тонны подобных на английском, французском, немецком языках. Кто переведет? Переводчиков-то масса, но есть один, который «в предмете» и в состоянии адаптировать психологию Тома и Джерри к менталитету Ивана и Марьи, что достаточно непросто. К тому же может и сам найти в море шедевров библиотерапии хорошую книжку для перевода. Кто такой? Виктор Евсеев. Где он?!! Подать сюда! Занят? Уговорить, упросить, заплатить побольше – лишь бы перевел. По стране, объятой стрессами перестройки, широкой поступью зашагала психотерапия во всем многообразии своих жанров – от частной задушевной беседы один на один с доктором до едва умещавшихся на стадионах толп алчущих душевного покоя, а также успехов в делах и личной жизни. Многочисленные администраторы, устроители и менеджеры принялись рыскать по стране в поисках людей, способных обслужить возникшую у населения потребность. Молодой, красивый, хорошо образованный, вызывающий доверие и к тому же кое-что петривший в психологии и психотерапии Виктор Евсеев был верной ставкой на пути к немалым деньгам. На него и ставили – много и охотно. От стадионов Виктор отказался сразу и безоговорочно. Но группы психотерапевтические вел с удовольствием. Он, в сущности, любил свою профессию. К тому же администратор освобождал его от всей материальной и организационной суеты. Что еще нужно человеку, увлеченному своим делом?

Но этот благодатный период длился недолго. Откуда ни возьмись, явились «психотерапевты» и целители-маги, которые брались за один сеанс излечить от всего и сделать счастливыми тысячи людей одновременно. Да еще вдобавок снабдить желающих ведрами «заряженной» воды, гарантирующей все блага мира. Профессионалы пожимали плечами, негодовали, недоумевали, но интеллигентная ученость всегда проигрывает перед воинствующим невежеством, тем более если оно начинает свой крестовый поход за денежными знаками. Администраторы, устроители и менеджеры с воодушевлением переключились на то, что приносило весомые плоды. По сути, им было абсолютно все равно, что продюсировать. У интеллигенции, которая понимала разницу между хорошо образованным психотерапевтом и субъектом, берущимся за один час решить проблемы, над которыми человечество бьется веками, не стало денег даже на нормальную еду, не говоря уже о прочем.

Тем не менее кое-какая клиентура у Виктора оставалась, переводы – тоже. Но чтобы заработать на среднюю продовольственную корзину, надо было вкалывать все больше и больше. Виктор по 18 часов в сутки сидел либо над переводами, либо с очередным пациентом, корректируя пограничное состояние психики, при этом с удивлением замечая, что уровень жизни его становится все ниже и ниже. Настал день, когда Виктор Евсеев мужественно посмотрел правде в глаза и заметил, что оказался на обочине времени, что основные события происходят где-то рядом и жизнь несется мимо, мимо, мимо…

Необходимо было осмелиться на что-то конкретное. Либо согласиться с таким порядком вещей, перестать барахтаться и, рыская по магазинам в поисках дешевой еды, провожать голодным взором чей-то белый шестисотый «мерседес», довольствуясь мыслью о том, что все на свете – воры и проходимцы и что интеллигентному, тонкому, одухотворенному, честному человеку нет места в этом мире алчности и чистогана. Либо подумать, как, используя свой интеллект, все же вскочить на подножку мчавшегося в капитализм поезда.

В этот непростой момент своей жизни Виктор встретил Лену. И это обстоятельство решило его судьбу.

* * *

Юля не мигая смотрела на лепесток цветка, призванного украсить чашку.

– Ты же прекрасно все понимаешь, – говорил Алеша.

Юля покорно кивала:

– Да, понимаю.

– Тогда зачем мы это обсуждаем?

– Потому что если мы сейчас не заплатим за то, чтобы нам как следует проверили квартиру, нас могут надуть так, что мало не покажется, – робко пролепетала Юля.

– Боже мой! – воскликнул Алеша. – Ты везде видишь обман.

– Да. И лучше перестраховаться, чем потом грызть локти, – упрямо заметила Юля, не переставая созерцать рисунок на фарфоре. – Я не умею проверять квартиры. Каждый должен заниматься своим делом. Нужно найти деньги, заплатить человеку, который сможет это совершить. Скупой платит дважды.

– Ты хочешь сказать, что я скупой?

– Алеша…