Пока плывут облака

– Какой у вас красивый голос.

Посмотрела – у него очки с толстенными линзами и, наверное, жуткими диоптриями. Стыдно стало: может, и правда не заметил. Да что с того… Мой бывший белый плащ – словно мантия Кровавой Мэри.

Зато теперь будет черный, как ее душа…

На лекции пока не хожу – не в чем. Может, это и к лучшему: сразу готовлюсь к зачету. Все говорят: «Препод молодой, но зверствует».

«Опять ноябрь.

Лялька, ты только представь себе: его зовут Игорь Святославович. Мне жутко хочется обратиться к нему: «Князь», но стесняюсь.

Впрочем, по порядку. На зачет я пришла – невозможно элегантная. Надеялась потрясти своим внешним видом, еще бы: молодой аспирант. Ха! Во-первых, не я одна такая умная, во-вторых, он в своих очках и со своим зрением нас не различает, все мы для него – лишь «цветное пятно» … Ну да, ты уже догадалась, конечно: на месте преподавателя сидел тип, который облил меня томатным соком.

Зачет я получила вполне заслуженно, а вместе с ним и предложение прогуляться вечером. Помня о черном плаще – была горда и непреклонна. В ответ он расхохотался, процитировав Пушкина:

– Змея ужалила Маркела.

– Он умер? – Нет, змея, напротив, околела.

Остаток вечера прошел в непринужденном выяснении того, кто из нас двоих Маркел, а кто – змея. Если честно, Лялька, мне с ним интересно».

Начитанная младшая сестренка точно знала, что эпиграмму про Маркела написал другой Пушкин, Василий Львович, но догадалась, что Изольде это глубоко безразлично.

– Тоже мне, «князь», – бурчала Лялька, сомневаясь: стоит ли рассказывать об этом маме.

Пока письмо шло, Игорь Святославович стал Игорем, а когда осмелевшая Изольда все-таки назвала его «князем», рассмеялся:

– Ну, если я – князь, ты – несомненно, принцесса. Только знаем об этом лишь мы с тобой.

Конечно, все это мелочи. Но из мелочей потихоньку рождалось то, название чему Изольда боялась дать, а Игорь – не считал возможным.

***

Новогодняя ночь кружила планету в своих объятиях. Ветер, притворяясь заядлым саксофонистом, наигрывал мелодию на саксофоне-альте, а затем гулко повторял ее в арках и подворотнях дворов на баритоновом саксе… Редкие прохожие жались к домам, боясь взлететь вместе с миллиардом крохотных снежинок, вращающихся в бешеном танце.

– Завируха, метель, завируха, – прорываясь сквозь мелодию ветра почти прокричал Игорь.

– Что? – не поняла Изольда.

– Лет через десять – пятнадцать кто-нибудь напишет такую песню, – он засмеялся, а она сразу поверила.

У влюбленных бывают минуты предвидения …

В доме под шпилем, на набережной реки с чудным названием Свислочь их ждали.

Игорь успел лишь вставить ключ в замок, как дверь распахнул высокий седой мужчина. За его спиной красовалась новогодняя елка, увешанная игрушками, а по коридору семенила крохотная сухонькая старушка. Ее неожиданно густой, низкий голос заполнил все помещение, когда, легко отстранив супруга, она кинулась навстречу вошедшим:

– Господи, закоченели совсем. Игорь, что ты стоишь, помоги девушке раздеться, Слава, быстро наполняй ванну.

– Что вы, спасибо, – попыталась отказаться Изольда, но ее никто не слушал.

***

«… января.

Здравствуй, Лялька. Как же давно я тебе не писала. И маме, к сожалению. Нет, конечно, я не забыла вас, не думайте, просто закружило меня …

Да, я все-таки поехала в Минск, вопреки всем маминым предостережениям. Святослав Владимирович и Ксения Андреевна оказались очень милыми людьми. Хотя это я сейчас так думаю, а вчера ужасно испугалась, когда перед прогулкой по Минску Ксения Андреевна вдруг ринулась ко мне, подняла юбку и выставила на обозрение мой белый атласный пояс с резинками и беленькие шелковые трусики:

– Вот в этом ты собираешься гулять по морозу? Игорь, сейчас же пойди в универмаг и купи девочке рейтузы. Нечего хмуриться: если ты хочешь, чтобы она родила тебе ребенка, надо быть внимательным: эти места нельзя застужать.

Я думала: провалюсь сквозь землю …».

Изольда отложила ручку, заново переживая, как сгорая от обиды и стыда, металась по прихожей, схватив в охапку пальтишко, не в силах одной рукой открыть дверь. Пока не уткнулась в грудь Игоря:

– Стой, Изонька. Никуда я тебя не отпущу, – Игорь прижал ее к себе, поцеловал в макушку. – Конечно, мама была ужасно бестактна, но по сути она права: я старше и должен заботиться о тебе. Тем более, что, знаешь, я действительно очень хочу, чтобы у нас был ребенок. Я это сейчас понял, пока ты тут со мной в горелки играла…

Не было никакой принцессы. Была влюбленная девчонка, которая сидела у окна, смотрела на обледеневшую речку, заснеженные сосны и беспричинно улыбалась, не слишком вдумываясь в слова, которые, казалось, сами появлялись на листке:

«… Пол подо мной даже не треснул, проваливаться было некуда, входная дверь тоже почему-то не захотела открываться, так что и убежать я не смогла, но, главное, Лялька, я поняла, что очень хочу родить ему сына. Глупо, да? А мне кажется: ужасно умно.

Ляль, мы с Игорем приедем после летней сессии. Вам с мамой он обязательно понравится, а я поведу его к морю. Представляешь, он никогда не видел моря…

Только сначала Игорь сделает операцию. Он так решил: хочет попытаться вернуть зрение. Вероятность пятьдесят на пятьдесят, но мы оба верим, что все будет хорошо».

Принцессы не плачут

– Девушка, вы к кому?

– К Даниловичу.

Дежурная медсестра смотрит так отрешенно, что Изольда теряется. Время посещения больных уже почти закончилось, но раньше никак не получалось: на последних двух парах – практические занятия. А сегодня наконец станет известен результат операции.

– Вас просил зайти главврач отделения.

– Да-да, я сейчас, только загляну на секундочку в палату.

– Виктор Владимирович просил, чтобы вы сначала прошли к нему. Он ждет, не уходит домой.

В кабинете главврача холодно. Не потому, что из распахнутой форточки веет февральским морозом. До дрожи холодно от слов, которые Изольда никак не может понять, принять, уложить в голове…

– Операция не принесла желаемого результата. Более того… изменения, которые произошли – необратимы… Игорь Святославович просил: не надо приходить к нему. Он не хочет, не считает возможным продолжение ваших отношений. Сожалею, но я обещал передать его слова; это все, что я могу сейчас для него сделать… Простите, я закурю.

Главврач отворачивается к окну, тонкими нервными пальцами разминает сигарету, почти высовывается с ней в форточку, лишь бы не смотреть на эту несчастную девчонку, которая никак не поймет, о чем он пытается ей сказать. Сколько раз приходилось говорить пациентам и близким их эти слова, наизусть выучил проклятую обтекаемую форму, а каждый раз от собственного бессилия хочется скрипеть зубами… Тем более, когда речь идет о сыне брата.

Какая странная тишина. Даже слышно, как ползут по циферблату стрелки больших настенных часов… Девочка… Лишь бы в обморок не упала…

Когда он обернулся, кабинет был пуст. Девчушка как-то очень неслышно бежала по коридору, явно в сторону палаты. Черт… надо догнать. Хватит с Игоря испытаний. Тишину (или ему только казалось, что была тишина?) прервал настырный звонок телефона. Безошибочно определил: межгород… Господи, что за день такой: нарасхват, всем нужен…