Похождения бизнесвумен. Книга 1. Крутые 80-е

– Дам ему пару таблеток, будет рвать как миленького, – невозмутимо объясняет Дима и добавляет: – Лучше бы понос, тогда вещественные доказательства будут при пациенте, а так придётся с тротуара рвотные массы соскребать.

Каштан к плану отнесся с юмором: «Меня от этой истории и так блевать тянет, может, и таблеток не понадобится».

По сценарию я должна в это время находиться подальше от места события, в какой-нибудь знакомой компании – на случай, если начнётся следствие по поводу внезапной болезни. Хоть я ему и никто, это значения не имеет. Пока меня не было, всё шло гладко, через недельку дело было бы закрыто, а тут вдруг новые обстоятельства. Могут заинтересоваться. Всё это Димка нагнетал, он с судебной практикой был хорошо знаком, работая с «клиентами», – так он называл трупы.

Всё прошло довольно удачно, за исключением того, что Валеру в Боткинских положили в очень холодный бокс, он там простыл и не на шутку разболелся. Так что лечиться всё же пришлось по-настоящему. Адвокат на сей раз попался нормальный, да и перестройка нагрянула. Какой-то условный срок Валерке дали, но это было так, между делом, он уже вовсю работал в студии «Рекорд» у Виктора Резникова над его проектом «Звёздного инкубатора» и пропадал там до ночи.

А через пару лет фильмы «Калигула» и «Курятник», из-за которых Каштан чуть не попал на зону, можно было посмотреть во всех видеосалонах.

В МОСКВУ – ПОКОРЯТЬ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Валера был человек-фейерверк, из него постоянно выскакивали необычные мысли, свежие шутки, идиотские, на первый взгляд, идеи, но впоследствии всё же осуществляемые. Моя пятнадцатилетняя дочка Лия и четырёхлетний Лёнька в нем души не чаяли. Лийка вдруг стала домоседкой, корпела над уроками и частенько просила Валеру объяснить ей задачку по алгебре или непонятную физику.

После очередного репетиторства, когда Валера объяснял по десятому разу суть физического закона, а Лийка чинно сидела на подлокотнике кресла рядом с ним, я не выдержала.

– Ты что, не видишь, что она в тебя влюблена? Зачем ты её поощряешь? – я хоть и говорила шутливо, но на сердце было неспокойно.

– Ну и что, что влюблена? Зато физику знает и не шляется где попало, а у тебя на глазах, и настроение отличное. Видишь, я её делами всякими занимаю, да и то, если отметки хорошие. Пусть она лучше меня любит, чем какого-нибудь прохвоста.

Валерке нравилось обожание Лийки, но по-настоящему, без памяти, он любил моего Лёньку. Во-первых, его дочку напоминает, возраст такой же, во-вторых, именно сына он всегда хотел, а теперь вдруг получил. Он терпеливо отвечал на его вопросы, всегда объясняя по сути. Лёнчик ходил за ним хвостом. Если со мной он был требователен – как маленький к большому, то с Валеркой у него прочно установился мораторий на возрастные различия.

Когда Лёня не хотел спать, или гулять, или чего-то есть, Каштан подходил к нему, садился на корточки, чтобы стать одного роста, и вещал:

– Послушай, старик, я понимаю, что эта баланда, которую тебе мама даёт под видом супа, – вещь в корне несъедобная, но мама ведь старалась. Мы с тобой мужики или нет? Нам что, это не осилить?

Общая страсть – машины. С получки Валерка купил автодром – событие эпохальное в Лёнькиной жизни. Правда, в первый же день я застала такую картину: Каштан с Жеромским по-очереди гоняют по автодрому машинки, а Лёнька в зрительском ряду, за спинами играющих, восхищается всем происходящим. На его просьбы дать поиграть Каштан спокойно отвечает: «Ну, старик, пока ещё рано, машины должны пройти обкатку, а это разрешается только опытным водителям». Но, увидев мой укоризненный взгляд, добавляет: «Впрочем, обкатка уже закончилась, можешь попробовать».

Валера был человек с подходом. Своим подкупающе-журчащим голосом он выбивал автокраны для создания гигантского рисунка летящего человека на брандмауэрной стене дома на улице Правды. Этот человек там летает до сих пор. «Визуальный ряд» делали моя Лийка с подружкой Аней – они вместе учились в СХШ – средней художественной школе.

Досадно бывало видеть в уже смонтированном материале кадр, длившийся чуть более секунды: Богородица с младенцем, вдруг – наездом – кованый сапог, – и всё изображение трескается.

Это был фрагмент клипа «Дайте миру шанс», построенный на песне «You are in Army now»[1 - «Ты сейчас в армии»]. Девчонки рисовали эту картинку на замерзшей луже часа два.

Моя дочь – наполовину кореянка, но для русского зрителя, решил Валера, сойдёт за вьетнамку. И уже на следующей съёмке Лийка изображала вьетнамскую девочку, бегущую босиком по заснеженному городу. И город, и снег, и босые ноги были настоящими. Что-то не заладилось, приходилось переснимать по нескольку раз. Дочка мёрзла, но героически бежала по снегу опять и опять. В перерывах грелась в машине горячим чаем. Странно, но не заболела. Хотя ведь на войне люди почти не простужались, а Валерке удалось самыми простыми средствами воссоздать военную атмосферу.

Да, Каштан был прирождённым режиссёром, хотя имел образование физика. Его папа любил повторять: «В период с 37-го по 53-й год было уничтожено много евреев: писателей, актеров, художников, но – ни одного физика!».

Эскизы для Минкульта были готовы, и я собиралась в Москву. Хотя гарантийка в Графическом комбинате давала возможность спокойно жить и иметь свободное лето, но Валеркины дела шли не так уж хорошо – долгов полно, а зарплата не ахти. Равнодушен он к заработкам: если дело нравится – готов ещё сам приплатить, лишь бы получилось, а если не нравится… Но за такие дела он вообще не берётся. Оставалось уповать на мои таланты. Решено – еду покорять Москву!

Стыдно сказать, но, дожив до преклонных 33 лет, я ни разу не была в столице нашей Родины. Да и сейчас не очень-то стремилась, но эскизы… Их нужно не только показать, но и защитить, иначе кто со мной договор заключит, если не объясню свои идеи. Хотя название серии будущих литографий вполне достойное – «Будни и праздники псковской деревни», сами сюжеты могут вызвать недоумение. Люди на них в общем-то ничего не делают, а если и заняты чем-то, то это ни работой, ни гуляньем назвать нельзя. К тому же всё плоско, всё на переднем плане, никакой светотени, воздуха и объёма. Размазанный уголь, конечно, оживляет линейность форм, но до соцреализма сюжеты не дотягивают. Так что придётся обосновывать.

Если целиться на Москву, то надо пройти по издательствам, представиться, показать работы, а это за один день не осилить. А где остановиться переночевать? Валерка сказал – проблем не будет. Однако уже пора на вокзал, а вопрос так и не решён. Наконец, после серии звонков, Каштан великодушно протягивает бумажку с телефоном и адресом.

– Это Танька, Игоря Талькова жена. Я с ними вместе работал, на одну ночь можешь рассчитывать. Она очень славная, по-моему, казашка, предана ему сверх меры. У нас с ней были очень хорошие отношения, мы договорились, она для тебя всё сделает.

Как-то неудобно к Талькову ехать, лучше бы что попроще, он весь в зените популярности, на концертах аншлаги. Но я не к нему еду, а к Тане, так и порешим.

Гардероб подбирать не пришлось – у меня был всего один представительский наряд, как раз для таких случаев. Поезд вот не совсем удачный, он прибывает в Москву в шесть утра, а это рановато для визитов к незнакомым людям.

Наконец, кое-как пережив плацкартную ночь, я ступила на платформу Ленинградского вокзала. Меня чуть потряхивал утренний озноб, я шла к выходу и боковым зрением улавливала в стеклянных витринах высокую чёрную фигуру с огромной папкой под мышкой. Фигура производила заметное и немного комичное впечатление. Это всё из-за шляпы, зря я её надела, ведь не ношу никогда. Уже на самом выходе увидела себя в настоящем зеркале и чуть успокоилась. Может быть, весь мой чёрный наряд и отдавал трауром, но, по крайней мере, не легкомысленностью, а это самое главное. Пошатавшись возле вокзала, решила всё-таки позвонить: пока доеду, пока найду…

К телефону долго никто не подходил и, когда я чуть не повесила трубку, заспанный и слегка испуганный женский голос отозвался. Я старалась говорить как можно любезнее: «Простите, Татьяна, я Марина, приехала из Питера, вас Валера Каштан должен был предупредить…". Но шестым чувством ощущала растерянность и панику на том конце провода. Мужской голос раздражённо спросил:

– Кто там ещё?

Таня что-то залепетала в ответ, потом сказала в трубку придушенным шёпотом:

– Вы в нашем районе когда-нибудь бывали? Тогда я вам должна объяснить, сами вы не найдёте. Нет, тут всё очень запутано. Вот вы выходите из метро…

Она строила маршрут, но я потеряла нить уже после второго поворота налево. Мне ничего не говорили ни названия улиц, ни ссылки на какие-то магазины. Поняла только одно – это всё те же ненавистные новостройки, в которых я всегда плутаю, находясь в Питере.

Когда, наконец, нашла их дом, было девять утра. Вид у меня уже был не столь солидный, каблуки подкашивались, папка то и дело кренилась то взад, то вперёд. Ничего, зато не очень рано приехала, это уже приличное время для первого визита.

Татьяна открыла мне дверь с опущенной головой, и я увидела её тонкую шею и оторванный ворот старенького махрового халата. Войдя в квартиру, я как-то сразу очутилась в спальне. Прихожая была настолько крохотной, что задняя часть папки упиралась во входную дверь, тогда как её авангард уже заезжал в комнату. Напротив двери стояла кровать, на которой кто-то спал. Таня приложила палец к губам и прошептала:

– Пойдёмте на кухню.

– А как же пальто? – тоже шёпотом спросила я.

– Там снимете, идёмте, – и повела меня почему-то через спальню. За ней, действительно, находилась крохотная кухонька. Моя здоровенная папка явно не вписывалась в габариты этих помещений. Но пальто я снять не успела. За спиной что-то заскрипело, и, обернувшись, я увидела самого Талькова, который уже сидел на кровати и смотрел на меня весьма сурово.

– Извините, я вас, видимо, разбудила? Меня прислал к вам Валера Каштан, он сказал, что… – начала я заготовленную фразу, но Тальков меня прервал характерным, сразу узнаваемым голосом:

– Он ещё жив, его разве не посадили в тюрьму? – и, не дожидаясь моего ответа, продолжал язвительно, с каждой фразой повышая голос: – Его давно пора посадить, чтобы он не водил никого за нос. Довольно мы его терпели в Ленинграде, так он и здесь нас достаёт! Я всю ночь был на студии, писал новый альбом, я устал, как последняя собака! Почему я не могу просто поспать в своём доме?! Почему вы врываетесь ко мне и мешаете мне отдыхать?!

На всём протяжении его речи Таня всё ниже опускала голову, не произнося ни слова. А я снова надела свою шляпу, поправила поля, взяла папку под мышку и направилась обратно, то есть в спальню. Более гротескового зрелища трудно себе представить: эдакая элегантная дамочка стоит перед кроватью, на которой растрёпанный Игорь Тальков весь кипит, пытаясь сохранить при этом достоинство.

Посмотрев в его глаза, с улыбкой произношу: «Спокойной ночи, приятных снов», и выплываю из этой малогабаритки, как пиратский фрегат. Татьяна что-то лепечет мне вслед, разбираю только последнее «Валере привет», и уже спускаюсь на лифте вниз.

Что ж, неплохой приём, очень бодрит. Жаль только, что в туалет не заскочила, придётся терпеть. С туалетами в Москве, похоже, точно так же, как у нас в Питере, то есть никак. Стала размышлять, где у Талькова, судя по местоположению кухни, может находиться туалет, и меня разобрал смех. Хотя смешного мало: я – в незнакомом городе, ночёвка накрылась, впереди – неизвестность.

Ну, Министерство культуры как-нибудь найду, но вот издательства… Я рассчитывала с утра всех обзвонить, наметить маршрут и по нему отправиться, а теперь остаётся уповать на телефоны-автоматы. Да к тому же страшно хочется пить, есть и пи?сать.

Я стала звонить, но все телефоны издательств были заняты, откликнулась только «Миниатюрная книга». Удивительно, но меня сразу соединили с главным редактором, Юрием Владимировичем Нехорошевым, и ещё более удивительно – он сразу предложил приехать. Это было явной удачей, даже голод и всё прочее отступило на задний план.

Издательство находилось в центре, пришлось проделать почти тот же путь, только обратно. К тому же мне, привыкшей к строгой логичности ленинградского метро, было никак не понять эту паутину московских колец и перемычек. С горем пополам я всё же добралась, к этому моменту всякое терпение было на исходе, и мне с трудом удавалось поддерживать общение.

Юрий Владимирович оказался солидным, седовласым и очень доброжелательным дяденькой. Он помог распаковать папку и стал разглядывать мои рисунки. Постепенно выражение его лица всё более скучнело, он перестал кивать и гмыкать, и наконец сказал:

– Всё, достаточно.

Немного помолчав, он спросил:

– Вы, действительно, полагали, что с таким уровнем подготовки можете претендовать на заказ в нашем издательстве? Да вам ещё учиться лет пять, потом копии хорошие поделать, а уж затем только… Хотя не всем и это помогает.

Только сейчас сообразила, что показываю в основном большие гравюры и акварели, а книжные иллюстрации лежат на дне папки. Но он не захотел дальше смотреть. Будто специально позвал, чтобы распекать и поучать. Видимо, больше некого. Тут на меня навалилось всё сразу: голод, обида, усталость. Я поняла, что уже ничего не могу с собой поделать, и слезы потекли по щекам.

Похоже, Нехорошев этого никак не ожидал, он смотрел на меня с невыразимым удивлением, а я, уже не заботясь о впечатлении, вытирая сопли и размазывая тушь под глазами, выдала всё, что накопилось с утра: