Коммунальная на Социалистической

В тот момент, когда голос Ростислава Плятта за кадром завершил фразу: «В этот день бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селёдки, украинский борщ с мясом первого сорта, курицу с рисом и компот из сушёных яблок», Ростислав Митин вдруг громко произнёс:

– Замечательный был борщ!

Три пары глаз с удивлением уставились на него.

– Очень вкусный, – закончил мысль Ростислав, продолжая следить за происходящим на экране и не замечая немого удивления своих родственников.

Первой отреагировала Нинель Виленовна:

– Ты о каком борще говоришь? – спросила она. – Поданный у Альхена?

Теперь все головы повернулись к ней.

– У какого ещё Альхена? – не понял супруг.

Головы снова повернулись.

– У мужа Сашхен, – спокойно ответила Нинель, а дети начали похихикивать, получая явное удовольствие от родительского диалога.

– Какой ещё Сашхен, – Ростислав начал немного нервничать. – Ничего не понимаю.

– Из «Двенадцати стульев». Ты что сейчас смотришь?

– Я смотрю «Двенадцать стульев». А при чём тут…

– Как при чём? Ты же решил, что у них был борщ «очень вкусный». Твои слова.

– У кого?

– У Альхена и Сашхен!

Дети начали давиться смехом. Происходящее в реальности было не менее занимательно и абсурдно, чем происходящее на экране телевизора.

– Да о чём ты говоришь? При чём тут фильм?! Ты вчера сварила борщ! Я его съел! Он был очень вкусный!

– Мам, а почему мы борщ не ели? Ты нам почему не дала? – внесла свою лепту Лара.

– Потому что я его не варила! Не было никакого борща. Ни вчера, ни позавчера, ни сегодня!

– Как это не было, когда Я ЕГО СЪЕЛ! – уже раздражённо воскликнул Ростислав.

– Я – не – варила – борщ! – членораздельно произнесла Нинель.

– Тогда – что – же – я – съел? – не менее членораздельно вопросил её муж.

Страсти накалились. Две пары глаз сверкали, уставясь друг на друга. Две другие пары сновали взглядами туда-сюда, словно следили за теннисным мячиком. Фильм был забыт.

– Не знаю, что ты там съел, но я ничего подобного не готовила! Я сварила куриный бульон! И оставила его на нашей конфорке для тебя!

– Не может быть! Не было бульона!

– Не может быть! Кастрюля стояла на правой дальней конфорке. Как всегда!

– Не на правой, а на левой! И не с бульоном, а с борщом!

– Скажи мне, пожалуйста, а на правой конфорке ничего не стояло? – Нинель Виленовна начала, наконец, о чём-то догадываться

– Ну, стояло там что-то, в чём-то бежевом. Я ел то, что было в синей кастрюле.

– Наша кастрюля бежевая.

– Бежевая, синяя – какая разница! И вообще, где вы все были, когда я пришёл с работы? Вообще никого не было в квартире, кроме нашей драгоценной Елизаветы! – перешёл в наступление Ростислав. – Появился, правда, после меня Пичужкин. Мы с ним парой слов перекинулись… Так где вы все были?!

– Ну, всё понятно, – уже мирно проговорила Нинель. – Я была на работе, сам знаешь, вторая смена. Дети – в кружке. А ты слопал соседский суп. Так-то вот.

– Не может быть, – смутился Ростислав.

– Очень даже может, – вздохнула его жена. – Пойдём извиняться… – и, подумав, добавила, – Только вот интересно, почему никто не хватился своего борща? Вернее, почему Пичужкины не хватились – ведь это их кастрюля и конфорка тоже их…

И в то время, когда отец Фёдор и Киса Воробьянинов стали пинать друг друга в борьбе за сокровище, Митины уже переминались с ноги на ногу в комнате соседей с запоздалыми извинениями.

* * *

В четвёртой комнате в тот вечер происходило следующее. Пичужкины тоже смотрели телевизор, правда, с большим комфортом, чем Митины, благодаря более пристойным жилищным условиям. И тоже наслаждались. «Двенадцать стульев» Леонида Гайдая с неповторимым актёрским составом во главе с Арчилом Гомиашвили, Сергеем Филипповым, Михаилом Пуговкиным давно и прочно завоевали сердца всех обитателей Квартиры номер семнадцать. Даже самая старшая Елизавета Марковна при случае нет-нет, да и вворачивала в свою речь какую-нибудь цитату, вроде «утром деньги – вечером стулья…» Что уж говорить об остальных.

Итак, Пичужкины буквально приникли к большому экрану недавно купленного «Темпа». Перечисление того, что «в этот день бог послал Александру Яковлевичу», видимо, вызвало у Льва Эдуардовича, как и у Ростислава Петровича, приятные гастрономические ассоциации. Примерно в то же время, что и сосед, он изрёк:

– Раечка, почему ты раньше не варила такой вкусный бульон?

Раиса, в отличие от Нинели, быстрее переключилась с киножизни на реальную.

– Что ты имеешь в виду, Лёвушка? Какой бульон?

– Куриный. Очень насыщенный. Вкусный, – Лев Эдуардович даже слегка причмокнул, вспоминая.

– Лёвушка, я не варила бульон.

– Ну как же. Вчера. Я пришёл с работы. В кухне ещё Митин был, посуду мыл. Мы поговорили. Я разогрел бульон и съел, – он снова причмокнул.

– Боже мой! Да не было у нас бульона, – начала заводиться Раиса. – Где ты его взял?

– Как? На плите, конечно. На нашей конфорке, – ответил Лев и, хитро поглядывая на жену, как бы говоря «не подловишь», добавил, – Я по-омню. На правой задней, то есть дальней.

Сильва, мало чем отличавшаяся от своих приятелей из первой комнаты, развеселилась:

– Папочка, – пропела она ехидным голоском без тени уважения к родителю, – наша конфорка не пра-авая дальняя, а ле-е-ва-ая.

– Видишь, даже ребёнок знает! – удовлетворённо заметила Раиса, стараясь вновь переключиться на любимый фильм. – Так что не было у нас бульона.