Моя навеки, сквозь века

– Ты понимаешь, в какое время попадёшь? Даже если вы там и будете вместе, скоро революция, война, вы и там недолго проживёте.

Плевать!

– Условия? – не может их не быть.

– Куда ж без них, – усмехнулся брюнет, разблокировав свой телефон, принялся читать: – вы меняетесь жизнями с Алисой Кос – лютеранка, подданная Австро-Венгерской Империи, девятнадцати лет от роду, лютеранка, – он повторил, поигрывая бровями, – обратишь её в православие, – погрозил указательным пальцем. – Если появятся дети: воспитывать их в православной вере. У тебя останутся воспоминания Алисы, а эта девица прекрасно устроится в твоей жизни, в этом времени, – он обратился к брюнету: – Мих, кажись, это идеальный вариант: Алиска там точно скоро дел наворотит, что её в Сибири сгноят, а это время для неё. Алина, вместо того, чтобы под машину броситься, направит свою энергию в… другое русло. Да и Слепцов – глядишь, и по-другому жизнь повернётся…

– Оукей! Я-то не спорю, – брюнет сунул телефон в карман и хлопнул в ладоши: – готов? Имей ввиду, что будет, если начнёшь там рассказывать, что пришла из будущего…

– Нельзя? – то-то я подумала: маловато правил.

– Да говори, что хочешь, – открестился Миха, – тогда тебя быстренько закроют в больничке, а там точно уж, благодарная публика. – Он чуть нервно провёл рукой по волосам: – вроде ничего не забыл. Алина, запомнила? Вера, помалкивай про скачок из будущего, – я кивнула, – давай, Гавр.

– Готова? – Гавр, в смысле, брюнет. – Меняем! – кивнул сам себе и начал пальцами хватать воздух, развёл широко руки, промеж которых водоворотом закружился сизый туман. – В этом же месте, не забудь, – круговорот всё ширится, – время: двадцать ноль девять, дата: двадцать четвёртое декабря, тысяча девятьсот шестой год, – воздух клубится всё быстрее и быстрее, – Миха, я готов, Алина, теперь ты Алиса, на счёт три: один… два… три! Пошла!

И я пошла!

Сделала маленький шаг и меня просто затянуло в этот круг. Только и успела, что увидеть, как Гавр мне беззлобно подмигнул, Миха улыбнулся.

– Задай-ка левее на шесть метров! – услышала крик блондина. – Про детей не забудь! За тобой должок! И кольцо обручальное сними, попаданка…

Меня выплюнуло в здании, не на улице.

Несколько мгновений потребовалось, чтобы зрение привыкло к полутьме, а дальше… я хотела отдышаться. Просто собраться силами, прежде чем идти в дом Алисы. Осознать, принять.

Господи, что же я наделала!

Что бы ни было, что бы не случилось здесь – это шанс. Тысяча девятьсот шестой год… вот сейчас мне очень сильно не хватает Васи, хотя бы его назидательно-поучительной историко-политической сводки с жутко умным и слегка заносчивым видом.

Мамочки… вот, кто грезил о том, чтобы попасть в это время. Не я.

Нужно собраться. Даже пара лет здесь, с ним, стоит целой жизни без него там.

Нужно найти его… узнать, где он живёт. Алиса Кос никогда не слышала о Василии Слепцове.

Гулкий звук неспешных, осторожных шагов, и, когда я увидела его, чуть не бросилась ему на шею. В следующий миг хотелось разреветься от ужаса, от той картины, ставшей перед глазами, где он умирает, а я ничего не могу сделать.

После, когда шли по Невскому, страх – это ведь не он. Похож и очень, но другой. Этот робеет и отводит глаза, смущается, отмалчивается. Мой муж не стеснялся никогда, с самого знакомства он знал, что я стану его и не скрывал этого… устоять перед его напором, харизмой, у меня не было никаких шансов. Этот же Василий… он смотрит на меня, как на… китайскую вазу.

Он и не он одновременно.

Кольцо, которое я чудом ухитрилась снять, поцелуй…

Потом посетитель этот в отцовском кабинете…

Я просто хотела пойти на Большую Конюшенную, посмотреть на наш дом.

Дом, ставший нашим семь месяцев назад. Вася, любивший историю со всем пылом своей огромной души, грезил о том, чтобы выкупить дом, который до революции принадлежал его предку. Младший брат его прадеда, герой всех войн, в которые успел пожить, эмигрировал, когда белые проиграли. Он умер заграницей, не оставив наследников. Васю и назвали в честь него, полный тёзка…

Василий Александрович Слепцов.

Он не просто тёзка. Он – человек, который жил для меня, любил меня, показал простой девчонке из обычной неблагополучной семьи, как это, когда тебя любят так, словно ты лучшая из женщин. Где тебе не нужно выстрадать своё счастье, бояться ошибиться, сделать что-то не так, чтобы тебя не заменили другой.

Он просто любил меня, а я любила его.

Это не было удобством, приспособленчеством, выгодой. Единение душ – вот что это было. Он не смог бы без меня, а я не хочу жить в мире, где нет его.

Мы шли в полной тишине, слыша только хруст снега под ногами. Если мой Вася здесь, если это он, я готова на что угодно, чтобы прожить с ним хотя бы день, даже если это будет только один, последний день.

Особенно сейчас. Пусть он меня не знает, пусть и не подозревает, как может меня любить, я смогу показать – моя рука на его локте, широкий шаг, что стал сейчас чуть уже для моего удобства, кроткие взгляды, полные ничем неприкрытого любования.

Однажды он уже меня полюбил. Полюбит вновь.

У меня не было времени и возможности думать об этике и морали. Только на днях он водил меня по Невскому и так рассказывал об убийстве, случившемся сто двадцать лет назад, что я будто видела и прокурора, чья честность многим стояла поперёк горла, трёх его пуделей, резвящихся в снегу, его смерть. И обезумевшую женщину, на руках которой умирает её муж…

Вася любил историю. Мы смеялись, что, как только закончим ремонт, заработанных денег нам уже хватит на спокойную старость, а он пойдёт преподавать. Он рассказывал об этих людях так, что я видела их перед глазами: их жизни, их судьбы оживали, переставая быть безликими статьями из википедии. Даже я, технарь до мозга и костей, инженер, видящий уродство его Петербурга, даже я заразилась его любовью к старым зданиям, но больше к их истории.

Я просто не смогла смолчать, когда услышала, что эта женщина ещё не рыдала над телом расстрелянного мужа, что всё можно исправить. Что Павлов будет жить и работать дальше…

А уж когда там, на мосту, он, такой счастливый, всё с той же, чуть одержимой улыбкой рассказывал, что убийства не случилось, я чётко поняла, что все положенные принципы о людях, которые не родятся, законах, которые не примут… всё это идёт на хрен, потому что он может жить. И я в лепёшку расшибусь, чтобы не случилось той войны, из-за которой ему придётся бросить дом и умирать в одиночестве.

Что бы ни случилось, на этот раз мы умрём вместе.

Но прежде, чем умереть, я из кожи вон вылезу, но с хрена-с-два опущу руки.

А так как сутки напролёт нарезать круги у дома этого Слепцова невозможно физически, я занялась делом.

А самое первое из дел у Алисы Кос – добиться учёбы.

За то, как она устроится в моём мире я перестала волноваться почти сразу: эта девушка и здесь чем только не успевала заниматься. Самой главной её проблемой было письмо в моей сумочке, которое, попадись её папеньке, свело бы старика в могилу.

Писало ей руководство бестужевских курсов (1), сообщало, что прошение девицы Кос рассмотрено и они готовы проэкзаменовать её для поступления на историко-филологический факультет.

Надо же: готовы они. Убедились, что девица благородная и платежеспособная. Можно и экзамен устроить. Диковато, что в любое время года можно сдать экзамен и начать учиться, не дожидаясь сентября.

Проблема даже не в высшем образовании, хоть в этом времени, наличие такового у женщины, это скорее и есть больше проблема, чем предмет гордости. Сложность в том, что ни в истории, ни в филологии я ни черта не смыслю. Память Алисы не в счёт. И если уж тратить здесь снова годы на учёбу, то учиться я буду тому, что люблю.

Договориться об экзаменах на физико-математический труда не составило, теперь же предстоит задачка посложнее, и это не экзамен по астрономии и биологии.

Чтобы женщина получила образование, муж или отец должны ей это позволить. Лично.

“Лучше я буду оплакивать твою смерть и ходить к надгробию, чем вынесу позор, что ты сидишь за университетской скамьёй!” – слова Иоганна Кос пространства для манёвра мне не оставляют. Он ни за что не изменит своё мнение.

Но вот фиктивный брак…

Попросить можно какого угодно из тех рабочих крестьян, которых Алиса тайком учит читать и писать. Знать бы законодательство, насколько сложно будет получить развод? О том, чтобы попросить сейчас жениться на мне Василия, и речи не идёт. Если в нём осталось хоть что-то от моего мужа, то плыть к нему в руки нельзя никак. Как и показывать заинтересованность.

У Алисы плана не было. Она и не верила до конца, что осилит поступление.