– Я не хочу, чтоб ты навещала, я хочу, чтоб ты забрала меня домой.
– Я понимаю, но пока это не в моей власти, моя ласточка, – Алина ласково гладила рыдающую Луизу, потом повернулась к тихо сидящей рядом Марии, – Тебе тоже тут плохо, солнышко?
– Не особо… – Мария пожала плечами, – дома, конечно лучше было… тут строго очень все, но все не так ужасно, если исполнять то, что велят… а на службах так вообще хорошо, я в хоре пою…
– Ты умница, моя хорошая… Господь видно близок к тебе, если на службах тебе хорошо… Это замечательно.
– Алина, Алина… – герцогиню за руку подергала Луиза. – Если ты забрать не можешь, тогда скажи им, чтоб в подвал меня не сажали… Ведь это ты можешь?
– Как же я могу, ласточка моя, если провинилась ты так? Разве можно кусаться, драться и наставницу свою не слушаться? Уж коли провинилась, терпи теперь, да молись, чтоб Господь дал сил вынести наказание… А в другой раз больше не поступай так.
– Алина, я не пойду в подвал, не пойду! – заливаясь слезами, проговорила та.
– Луиза, прекрати ты так матушку называть, и перечить прекрати. Хочешь, чтоб еще сильнее наказали? Ведь накажут, – Мария строго взглянула на сестру. – Сказала ведь она уже тебе, что то не в ее власти: ни забрать тебя, ни наказание прервать. Так успокойся и смирись. Хватит сердце и ей, и себе рвать…
Алина удивленно посмотрела на нее, а потом, ласково улыбнувшись, высвободила одну руку, притянула ее к себе и нежно поцеловала: – До чего ты разумна, ласточка моя… я счастлива, что у меня такая дочка… Храни тебя Господь, моя девочка дорогая, – она чуть отстранилась и перекрестила Марию.
– А меня не надо, чтоб он хранил? – Луиза, всхлипывая, обиженно посмотрела на Алину.
– Что ты, мое сокровище… Конечно же, надо, – Алина перекрестила и ее. – Храни тебя Господь, моя маленькая. И дай Господь тебе сил и терпения, все вынести и глубокую веру обрести.
– Тут нельзя ее обрести, они все злые тут… Ты сама говорила, что Господь – это любовь. А тут нет любви. Я не знаю, как у Марии получается слушаться их… Им всем нравится придираться и унижать. Я лишь задумаюсь, а сестра Грета сразу по щеке, и еще заставляет, чтоб я сразу на колени вставала и благодарила ее за это… а если хоть что сразу не сделаю, на коленях заставляет всю службу отстоять или даже всю ночь.
– Маленькая моя, так Господь это не их любовь… Господь это его любовь к тебе и твоя к нему… И чем больше ты ему отдаешь, тем больше в ответ получаешь… Вот о чем ты на службе думаешь? О том, когда она закончится, и что ты после нее делать будешь? А вот если б ты думала о том, как во время ее свою любовь до Господа донести, ты бы и не отвлекалась, и сестра Грета тебя бы не ругала, вместо всего этого, ты бы Его любовь почувствовала. Попробуй, и ты почувствуешь это.
– Так меня на службы теперь долго не пустят… Меня теперь в подвале держать будут… там даже встать нельзя… лишь на коленях стоять можно или лежать… в темноте… с тараканами, – она вновь всхлипнула.
– Вот и помолись там и попробуй свою любовь до Господа донести.
– Из подвала?
– А не все ли равно откуда? Господь везде и все слышит.
– Меня не слышит…
– Это почему же ты решила, что не слышит?
– Я просила его, что б забрали меня отсюда, так просила… так просила… но он не слышит меня.
– Глупенькая моя. Это не он должен выполнять твои желания, а ты исполнять Волю Его. Вот пройдет время, тогда может и поймешь, что то, через что ты прошла, да роптала, что не о том молилась, окажется, было и к общему благу и на пользу тебе…
– Алиночка, ты думаешь, если я попытаюсь любовь свою из подвала к нему донести, мне там легче станет?
– Обязательно станет, ласточка моя…
– Матушка, да скажите Вы ей, чтоб перестала Вас по имени звать, ведь накажут ее за это. Как пить дать накажут, – вмешалась Мария. – За непочтительное даже упоминание о родителях и то наказывают, а уж за такое тем более накажут.
– Мария, ну что ты все цепляешься… ты прям, как все они стала, – раздраженно проговорила Луиза.
– Луиза, Мария права: не стоит тут так обращаться ко мне… Здесь монастырь, и тем, кто здесь живет, необходимо соблюдать и его устав и правила. Раз я по закону твоя мать, не сочти за труд, здесь называть меня именно так.
– Хорошо, матушка, – Луиза глубоко вздохнула, – буду называть так…
– Вот и умница, дочка, – Алина улыбнулась.
В это время к ним подошла сестра Бернардина:
– Служба скоро, Ваша Светлость, Вы должны покинуть монастырь.
– Я, конечно же, отпущу дочерей на службу, но я не покину монастырь, пока не переговорю с настоятельницей.
– Тогда Вам придется ждать конца службы.
– Я подожду, – герцогиня встала.
– Хорошо, – кивнула сестра Бернардина и пристально посмотрела на девочек, – Пойдемте.
Алина перекрестила дочерей: – Идите с Богом, мои хорошие. Я постараюсь еще приехать к вам.
– До свидания, матушка, – проговорили обе, и сестра Бернардина увела их.
Как только они ушли, герцогиня вновь опустилась на колени перед распятьем и стала горячо молиться. Она совсем потеряла счет времени и очень удивилась, когда услышала рядом голос:
– Вы хотели переговорить со мной?
Алина медленно поднялась и обернулась. Рядом с ней стояла высокая и стройная монахиня средних лет с достаточно грубыми чертами лица и очень пронзительным и жестким взглядом.
– Да, матушка, хотела, – чуть склонила голову Алина.
– Не Вам так называть меня, – строго прервала ее она.
– Как же обращаться к Вам позволите? – на губах Алины появилась лукавая улыбка.
– Ваше святейшество игуменья, – холодно проронила та.
– Ваше святейшество игуменья, я очень прошу Вас изменить меру наказания для моей младшей дочери. Я понимаю, она провинилась и вела себя неподобающим образом. Но она ребенок. И я категорически возражаю как против ее телесных наказаний, так и против того, чтобы ее держали в подвале.
– Как же Вы предлагаете ее наказывать?
– Лишите ее прогулок или иных развлечений, пусть читает Библию на коленях.
– Здесь не бывает развлечений, а Библию на коленях она читает и так. Еще есть предложения?
– Она ребенок, а Вы обращаетесь с ней словно с преступницей.
– Ваш супруг знал условия содержания в монастыре, делать для Вашей дочери исключения я не намерена.
– Сделаете. Вам передали приказ короля о том, что я имею право определять условия содержания здесь моих дочерей. И я их определю! Девочек не будут ни бить, ни сажать в подвал!