– Нет у меня никого и не было! И не будет! Не уподобляйтесь этим нашим сплетницам у входной двери, домысливая причины и выдумывая факты.
– Вы мужененавистница? – озадаченно предположил он.
– Нет, я одиночка. Просто одиночка. Мне достаточно для общения работы и Кота. Меня напрягают друзья и подруги. Их у меня нет и не будет. Поэтому нелогично в ваших выводах ничего! Всё. Идите уже. Ваш рабочий день давно закончен. Идите к семье. Что Вы до меня докапываетесь?
– Мне некуда торопиться, я в общежитии живу, поэтому давайте я хотя бы матрасы на место верну и диваны соберу. Ну и коробки тяжелые. Здесь мужская сила нужна. Вам одной не справиться. Я не буду докучать. Молча всё верну на места, а Вы пока поесть можете на кухне. А потом я покажу Вам, что ничего не взял, и уйду, – проговорил он, и кот явно одобрительно с двойным усердием начал тереться об его ноги.
– Кот, ты точно предатель, – раздражённо выдохнула я, потом махнула рукой и, проговорив: – Делайте, что хотите, – ушла на кухню.
Кот за мной не пошёл. Остался с полицейским, который судя по доносившемуся из комнат шуму, пытался ликвидировать беспорядок.
Я тем временем пожарила картошку и порезала овощной салат. Когда закончила, поняла что получилось много, одной не съесть. Как так вышло, не поняла сама. Видимо, задумалась и картошки больше начистила, не считая картофелины, а прислушиваясь к долетающим из комнат звукам, а возможно нервозность так подсознательно снять пыталась – выполняя монотонные действия, и как итог: огромная сковорода жареной картошки и полная миска салата. Окинув их взглядом, решила, что это знак, что надо предложить поесть и лейтенанту полиции. Хоть он порядком и досадил мне, но мальчик явно благую цель преследовал и аура у него приятная, и Коту вон понравился, да и не покормит его никто в общежитии-то.
Я прошла в комнаты и ахнула. Разгрома как не бывало. Всё было разложено по своим местам. Лейтенант в дальней кладовке под присмотром кота расставлял коробки на последней полке, негромко приговаривая при этом: «Видишь, потихоньку управились вроде, всё как было расставили, вот эта, по-моему здесь стояла. Да. Точно. И ты согласен, что здесь. Ты, кстати, не сердись, не нарочно я. Глупо всё как-то получилось. Первый раз у меня такое, чтобы интуиция так подвела. Прям уверен был, что искать надо».
Я подошла ближе и предложила полицейскому пойти со мной поужинать.
Он сначала удивлённо повёл плечами:
– Нет, что Вы, неудобно как-то, – а потом втянул носом воздух, и смущённо продолжил: – Вы картошку пожарили? Запах умопомрачительный. Если можно, то я бы не отказался поесть. Сто лет не ел жареной картошки. И на ужин ничего не купил. Буду очень признателен, если покормите.
Это было сказано столь искренне, что я не смогла сдержать улыбки:
– Я предлагала не в надежде на отказ, поэтому пойдёмте. Мясного, правда, ничего нет, я на ночь мясо не ем, а картошки много. Пытаясь успокоится, начистила картошки не иначе, как на роту солдат. Так что Ваше согласие меня не обременит, наоборот поможет продукт по назначению использовать. Не люблю пищу выкидывать.
– У меня так бабка всегда говорила, что пищу выкидывать грех. У неё всё в дело шло. Но то неудивительно, живности у неё полон двор был и хозяином кот. У Вас он явно тоже себя хозяином чувствует. А где руки помыть можно? – выходя из кладовки, проговорил он.
– В любой ванной комнате, Вы ведь их все осмотрели. Так что выбирайте, какая больше нравится, – проговорила я.
Поскольку свою квартиру я объединяла из двух, то у меня одна большая объединённая с туалетом и биде ванная комната и ещё отдельно туалет с рукомойником и отдельно душевая кабина с умывальником. Так что вымыть руки можно в трёх местах.
– А можно я ещё в туалет зайду? – смущённо потупившись, спросил полицейский.
– Без проблем. Вы знаете, где он. Я на кухне. Приходите потом туда, – проговорила я и ушла на кухню.
Кухня у меня большая. С рабочей зоной и обеденной. Поэтому ем я только на кухне. Сковорода с картошкой и салатница с салатом стояли уже на столе. Я поставила на стол тарелки и приборы и включила кипятиться чайник.
В это время пришёл Кот, вспрыгнул на высокий барный табурет, приобретённый мною специально для него и стоящий в торце стола так, чтобы со своего места Кот мог видеть всё, что лежит на столе, и уселся там с гордым видом.
Я тоже села за стол. Наложила себе в тарелку картошку, салат и принялась за еду. Через пару минут подошёл полицейский.
Не отрываясь от трапезы, я рукой указала ему на стул и столовые приборы, после чего с набитым ртом проронила:
– Накладывайте, сколько хотите, желательно, чтобы доели Вы всё.
Он удивлённым взором окинул меня, сел рядом, усмехнувшись, повёл плечами, потом начал накладывать картошку и салат себе в тарелку и проговорил:
– Приятного аппетита.
– Вам того же, – буркнула я.
Он придвинул к себе тарелку, начал есть, периодически поглядывая на меня с явным осуждением.
– Вам что-то не нравится? – подняла я на него неприязненный взгляд.
– Странно просто, – он потупился под моим взглядом, – Вы вроде за стол пригласили, а всем видом пренебрежение демонстрируете.
– Дмитрий Вячеславович, – ледяным тоном отчеканила я, – я не ела сутки, я устала, давайте Вы не будете ждать от меня каких-то там демонстраций. Мне не до них. Хочу поесть, накормить Вас и наконец отдохнуть. Да, я не особо гостеприимная хозяйка. И гостеприимной быть не умею. Вы вообще первый гость в этом доме. Поэтому если свои претензии оставите при себе, буду благодарна.
– Извините. Да, Вы правы. Я пришёл, отвлёк Вас, беспорядок учинить вынудил, теперь Вы меня кормите. Просто не привык я, что если за стол зовут, то так…
– Как так? Вот как? Я должна Вас обслуживать и развлекать разговором? Чем конкретно Вы недовольны?
– Извините, – повторил он и, уткнувшись в тарелку, больше не поднимал от неё глаз.
Я доела, отодвинула тарелку и поймала на себе явно осуждающий взгляд кота. Тяжело вздохнула и негромко проговорила:
– Наверное, мне тоже извиниться надо. Но я честно, не умею быть гостеприимной хозяйкой. Просто захотелось покормить Вас. Извините, если обидела. Чай будете? Только учтите, он у меня только из пакетиков. И если доедите картошку и салат будет неплохо.
Полицейский поднял на меня прямой взгляд, и с улыбкой проговорил:
– А я не откажусь, ни чай выпить, хоть какой, ни доесть всё. Действительно вкусно, да и я, вроде Вас, около суток не ел.
– Вот и хорошо, – я встала и разлила по чашкам кипяток, бросив туда пакетики с чаем.
Потом достала большую жестяную коробку печенья, поставила её на стол и указала на неё лейтенанту:
– Угощайтесь.
– Какая красивая, – восхищенно протянул мой гость, рассматривая коробку. – такую даже вскрывать жалко.
– Она уже вскрыта, там меньше половины осталось, поэтому не стесняйтесь. Швейцарцы не только хороший шоколад делают, но и печенье, – я сама открыла крышку, взяла себе печенье и подвинула коробку к нему.
– А сахар можно попросить? Или это будет уже наглостью? Я просто не привык без сахара чай пить.
– Вот чего нет, того нет, – я развела руками. – Вчера закончился, а новую пачку не купила. Так что доедайте печенье, чтобы компенсировать его отсутствие.
– Вы такая необычная, – отпивая чай из чашки, неожиданно проговорил он.
– Не поняла. В чём моя необычность? – удивлённо поинтересовалась я.
– Понимаете, обычно все стараются произвести впечатление. Одежда, манеры, статусные предметы, дистанция в общении. А Вы на поверку другая. Вам всё равно, что я думать о Вас буду, и какое Вы производите впечатление. Вы действительно хотели исключительно накормить и не более того. Хотя на работе Вы, наверное, другая. Но там Вы наверняка играете, а мне посчастливилось Вас настоящую увидеть. Голодную, рассерженную, и при этом готовую помочь. Вещи и мебель у Вас тоже странно подобраны, тут явно не дизайнер работал, а Вы сами обстановку подбирали, все вещи не столько статусные, сколько с душой.
– Вещи с душой, первый раз слышу, – я решила не комментировать остальную тираду моего гостя, переключив обсуждение на последнюю фразу.
– У меня у бабки такие были. Они все как будто тёплые, впитавшие тепло хозяйки. Вы их явно любите. Не в смысле, что трясётесь над ними, а относитесь с благодарностью и добротой к ним.
Меня всегда неприятно цепляло слово «бабка», но лейтенант произносил его с какой-то такой особой грубоватой нежностью и теплотой, что в его устах оно звучало по доброму.