***
С того памятного разговора прошло чуть больше чем полгода. С Димой мы жили скорее как брат с сестрой, нежели как соседи. Он поставил на кухне ту жестяную коробку из-под печенья, которую я ему подарила, оказывается он её не выкинул, и все заработанные деньги складывал туда, а потом периодически брал их оттуда, сообщая, что хочет что-то в магазине купить и согласовывая покупки со мной. Так как он работал по сменам, дома он бывал чаще, и старался много и вкусно готовить. Постепенно и я втянулась в эту игру под названием «общий бюджет на кухне» и сама стала класть в коробку деньги, примерно столько же, сколько клал он. Со временем в коробке накопился неплохой запас наличных.
Да, совсем забыла, Дима ещё взял на себя функции по уборке квартиры, поскольку в первую встречу с Ликой, они умудрились поругаться, и он, гневно ей заявив, что убирается она халтурно, выставил её из квартиры. Я возражать не стала и распрощалась с ней в общем-то без сожалений, отдав её расписки о долге, поскольку прав был Дима. Убираясь у меня в свой единственный выходной, Лика старалась всё сделать по-быстрому, чтобы пораньше вернуться домой и хоть какое-то время провести с семьей. Так что расклад порадовал всех.
С Димой мы часто теперь разговаривали во время чаепитий. Есть я предпочитала молча, а вот за чашкой чая была не прочь пообщаться. Говорил в основном он, поскольку рассказчиком был прирожденным и поговорить любил. Он с удовольствием рассказывал о своём детстве, бабке, про смешные случаи в деревне, про то как ходил в школу близлежащего от его деревни посёлка, про поступление в институт и учёбу там, про свою новую работу и про своего напарника с которым ездил забирать выручку в разных филиалах, а так же вынимать и закладывать деньги в банкоматы. А я внимательно слушала, периодически кивая и поддакивая. Лишь тему старой работы участковым он старательно обходил, а я и не спрашивала, понимая, что душевная рана ещё свежа.
Короче, жизнь наша была спокойной и для меня очень удобной. Рядом с Димой я чувствовала себя комфортно, и эгоистично гнала от себя вопросы насколько комфортно ему. Успокаивая себя тем, что раз не уходит и живёт, наверное, тоже комфортно, иначе бы ушёл. Я ведь не держу его.
Глава 4
***
Вся моя спокойная и безмятежная жизнь закончилась в один день.
Как сейчас помню, был очень солнечный вечер, время около пяти вечера, когда у меня зазвонил мобильный и высветился Димин номер. Он в тот день был на смене, и я очень удивилась звонку. Мы вообще практически не перезванивались, чаще переписывались, да и то не регулярно.
– Слушаю, Дим, – ответила я.
И услышала в ответ:
– Это не Дима. Если хотите застать его живым, приезжайте в больницу Склифосовского. Он очень хочет Вас видеть.
Солнце за окном стало моментально чёрным, рабочая круговерть тут же отступила на второй план. Схватив свою сумочку с документами, я на негнущихся ногах вышла из своего кабинета, зашла к своему заместителю и, открыв без стука дверь, цепляясь за косяк, хрипло выдохнула:
– Лёшенька, мне надо уехать. Очень срочно. Потом всё объясню. Сейчас подстрахуй, пожалуйста. Документы на согласование у меня в компьютере на открытом экране. Доведи до конца. Хорошо?
– Алина Викторовна, Вам нехорошо? – тот поспешно высочил с места.
– Лёшенька, всё хорошо. Просто уехать надо. Потом всё объясню. Вот ключ от кабинета, дверь открыта, потом, когда будешь уходить, запри, – я впихнула в руки своего зама ключ с брелком и, не слушая его сентенции, что на мне лица нет и надо, наверное, «скорую» вызвать, поспешила на выход.
У выхода я поняла, что сесть за руль смогу вряд ли, и вызвала такси. Таксист по моему лицу и названному адресу понял, что с разговорами ко мне лезть не надо, и на просьбу «побыстрее, пожалуйста», молча втопил газ. Выходя из машины, я пихнула ему в руки купюру и хрипло проговорила: «Сдачи не надо. Спасибо».
– Пусть всё хорошо будет, – сказал он.
Я кивнула и пошла к входу в приёмный покой.
Всё, что было дальше, походило на страшный сон. Сначала меня не хотели пускать, потом пустили внутрь больницы, но не пускали в реанимацию. А потом, наконец, я поймала хирурга, который принимал Диму, и как выяснилось, именно он позвонил мне. Сначала он мне сказал, что шансов у Димки один на миллион выкарабкаться. Поскольку с такими огнестрельными ранениями обычно не выживают, но если какое-то приспособление, в нервах я забыла какое, использовать, шансы возрастут. У них его нет, но можно заказать, правда, это дорого и может быть всё равно бесполезно. Я сказала: «заказывайте, я всё оплачу». Он назвал сумму и номер карты. Я вознесла хвалу всем возможным богам, что имела на счёту такую сумму, и без раздумий, перевела на указанную мне карту. Он сказал, что пошёл обо всем договариваться, операция будет как только привезут эту штуку. После чего провёл меня в реанимацию к Диме.
Дима лежал бледный, с закрытыми глазами, на высокой то ли кровати, то ли столе, опутанный проводами и какими-то трубками. Я несмело подошла и взяла его за руку.
Он вздрогнул, открыл глаза и видимо не сразу узнал меня в халате, шапочке и маске, но потом по взгляду, наверное, понял, что это я, и через силу улыбнулся.
Я сильнее сжала его руку и, наклонившись к нему ближе, прошептала:
– Димочка, ты должен выкарабкаться, пожалуйста, ради меня. Я согласна стать твоей женой, лишь выживи, пожалуйста. Хорошо?
В романтическом фильме он бы, наверное, обязательно мне ответил. А тут, лишь головой дернул и отключился.
Аппаратура тут же тревожно запиликала, и меня выставили из реанимации, а потом и вовсе попросили выйти из больницы в приёмный покой. Мол пациента готовят к срочной операции, мне всё сообщат, как только будет хоть что-то известно.
Сначала я сидела там, потом вышла и бесцельно бродила вокруг забора больницы, потом вообще пошла бродить по близлежащим улицам.
Куда я шла, я не знала. Просто шла, потому что сидеть в приемном покое и чего-то ждать было выше моих сил. Я сделала всё, что в моих силах, теперь лишь ждать. И тут я увидела храм. Двери его были открыты, и я почувствовала, что это место силы, если Вы понимаете о чём я. Я медленно поднялась по ступеням.
– Куда с непокрытой головой? – окликнула меня строгая продавщица церковной лавки.
Я подошла, пристально посмотрела на неё и едва слышно спросила:
– У Вас платки есть?
– Нет, – качнула она головой, причём уже с явным сожалением. Мой вид, похоже, вызвал сочувствие.
Я положила перед ней крупную купюру:
– Примите пожертвование и помогите мне, если это возможно.
Она молча полезла куда-то сбоку от своего стола со свечками, достала свернутый шарфик, протянула мне и проговорила:
– Будешь уходить, верни.
– Спасибо. Обязательно, – кивнула я.
– Свечки возьми. Какие хочешь? – спросила она.
– Нет наличных денег. Последняя купюра была. Извините. – надевая на голову шарф и отходя от прилавка, сказала я.
– Любые бери, из пожертвования вычту. Бери, бери. Тебе надо, – остановила она меня.
Я вернулась, посмотрела на свечи, потом указала на самую толстую:
– Эту можно?
– Можно. И ещё можно. Любые бери.
– Спасибо, мне лишь одну, – проговорила я и прошла внутрь храма.
Там я зажгла свечу и в задумчивости постояла у одной из икон, потом почувствовала как меня потянуло в другую сторону, прошла чуть левее и замерла, ощутив, как накатило чувство потока. Я прикрыла глаза и, сжимая свечу в руках, внутренне взмолилась не забирать отсюда Димку. Нужны ведь здесь такие светлые люди. Бесхитростные, честные, желающие жить на благо других.
«Он нужен здесь, нужен», – безмолвно твердила я, посылая свою вибрацию во Вселенную.
Ответ пришёл достаточно быстро. Я увидела его столь чётко, что сердце испуганно сжалось, поскольку одновременно я увидела две картинки из которых мне предстояло выбрать: я везу Димку в инвалидном кресле, и я оплакиваю его гроб.
Выбрала я моментально. Даже не задумываясь, вернее прекрасно осознавая все ожидающие меня сложности, я согласно потянула на себя картинку с инвалидным креслом с такой силой, что вторая быстро пропала и растворилась в небытие.
После этого я открыла глаза, подошла к ближайшей иконе, установила перед ней горящую свечу и направилась к выходу. По дороге с благодарностью отдала шарф служительнице, и та, пристально глядя на меня, не удержалась от вопроса:
– Никак ответ получила?