– У меня вообще к Вам никаких претензий, Алина Викторовна. К нам просто поступил сигнал, что с Вами проживает незарегистрированный молодой человек. Он подходит под описание разыскиваемого подозреваемого по одному делу. Кстати, очень нехорошему делу, Алина Викторовна и было бы лучше, если бы Вы всё о нём рассказали.
– О ком о нём? Со мной кроме Кота никто не живёт. Лишь раз в неделю приходит помощница, убраться и всё.
– Я записи с камер за последнюю неделю отсмотрел. Трижды этот парень выходил от Вас и возвращался обратно. Всё так, как Ваша консьержка говорит. Петухова Екатерина Ивановна.
– Почему от меня? Кто-то видел, что он из моей квартиры выходил?
– Когда он выходит и входит, лифт на Ваш этаж едет. Ваших соседей я уже опросил, у них никто не живёт. Там дети, и видят они друг друга в том крыле. Здесь одна лишь Вы.
– Он мог специально по лестнице на наш этаж подниматься, – возразила я.
– Мог, – согласно проронил лейтенант, а потом с усмешкой продолжил, – только вряд ли, у него ключи в руках были точь-в-точь, как у Вас в коридоре висят на ключнице. У Вас ведь дополнительная дверь от лифта с камерой и домофоном, и ключ от неё очень необычный. Не надо его скрывать, Алина Викторовна, он подозревается в изнасиловании несовершеннолетней с отягчающими обстоятельствами.
– Мне странно, что подозревая, что он у меня в квартире, Вы вот так спокойно сидите в кресле, а не с пистолетом в руке и сопровождении ОМОНа всю мою квартиру осматриваете.
– Да вряд ли восемнадцатилетний парень воевать со мной полезет, – усмехнулся он. – Скорее всего сидит сейчас у Вас где-нибудь в кладовке и трясётся от страха. Мне Вас надо убедить его сдать и свидетельские показание дать. Пока Вы ничего не нарушили и лишь свидетельницей по делу пойдёте, а вот если и дальше скрывать его продолжите, то соучастницей станете. Вы подумайте об этом, Алина Викторовна. Это достаточно серьёзное правонарушение: скрывать подозреваемых.
Когда он закончил свою речь, я начала нервно смеяться. Нет, Вы только вообразите себе, что из-за того, что мне не хотелось переодеваться, влипнуть в такую историю.
– Что Вы смеётесь? – озадаченно осведомился тем временем полицейский. – Денис Вам другую версию происходящего озвучил, почему он скрывается?
– Нет, Дмитрий, – в нервах я забыла его отчество и виновато развела руками, – извините вылетело из головы, как Вас по отчеству.
– Вячеславович, – услужливо подсказал он.
– А, да, точно. Так вот, Дмитрий Вячеславович, я смеюсь не от этого, а от того, что за бандита Вы вместе с консьержкой приняли меня. Пойдёмте, покажу.
Я вышла в коридор, открыла раздвижную дверку одёжного шкафа, достала куртку, надела, потом с полки достала кепку и очки, тоже надела и повернулась к нему: – Похожа? Только не говорите, что теперь ещё и в изнасиловании меня подозреваете.
– Консьержка сказала, что разговаривала с ним. И Вас она знает. Она не узнала Вас по голосу?
– Я постаралась, чтобы не узнала, не хотелось, чтобы слухи по дому пошли, как я могу выглядеть, и домыслы разные для чего так выгляжу.
– И для чего это?
– Мне лень переодеваться в магазин! По дому я хожу не в платьях, как сейчас, а в шароварах, их сейчас тоже Вам покажу, и без макияжа. И если мне надо что-то купить, иду в магазин так. Ваш объект с камер ведь ненадолго выходил? Так вот, он, или вернее я, так в магазин хожу. Не имею права? Должна лишь при параде?
– Имеете, но зачем это скрывать?
– Я ненавижу, когда кто-то лезет ко мне с вопросами. Мне проще сделать вид, что это не я. Ну чем Вам доказать, что нет у меня в квартире никаких насильников? Хотите, проверьте всё, включая шкафы и кладовки. Нет здесь никого, – я повесила куртку обратно, и сделала приглашающий жест, указывающий на коридор.
– А почему Вы доставкой не пользуетесь?
– Ждать не люблю – раз, потом магазин у нас в шаговой доступности и выбрать можно любые овощи самой, потрогав их, а не брать, что привезли – два. И потом это моё право ходить в магазин, когда хочу, и в том виде, каком хочу, не подвергаясь остракизму, спровоцированному консьержками!
– Чему не подвергаясь? – озадаченно переспросил лейтенант.
– Ничему не подвергаясь! А остракизм, если Вы не знаете, это опрос с целью выяснить общественное мнение: изгонять из социума данного индивидуума или нет. Так вот, мне не хочется, быть предметом обсуждения у старушек, сплетничающих со всеми о личной жизни жильцов, конфиденциальность которой, кстати, охраняется законом. А теперь, благодаря Вам, я стану объектом злословия.
– Вы странно как-то реагируете, Алина Викторовна, – полицейский неприязненно повел плечами, – смысл я уловил с самого начала, и абсолютно не понимаю, причём тут я? Я выполняю свою работу. Произошло изнасилование несовершеннолетней. Девочка в больнице вторую неделю. Я провожу розыскные мероприятия. Вот если бы Вас изнасиловали, Вы бы ведь хотели бы, чтобы насильника нашли?
– Если бы меня изнасиловали, мне было бы плевать, найдут его или нет, – жёстко ответила я. – Кстати, в таком виде я хожу намного больше, чем две недели. Опросите консьержек, когда они впервые увидели этого по их мнению «парня».
– Они не помнят, когда точно. А записи видеокамер хранятся лишь неделю. А почему, позвольте узнать, Вам было бы плевать найдут Вашего насильника или нет?
Я скривилась. Вот чёрт меня дернул сказать правду. Надо было врать, что мне бы хотелось, не иначе как этот остолоп подумал, что сказала это от того, что этого самого насильника защищаю. Глубоко вздохнула и безапелляционно выдохнула:
– Я верю в высшую справедливость. Если представить на месте изнасилованной меня, то я знаю, что насильнику и без вмешательства суда людей по заслугам воздастся. Причём с лихвой. Поэтому вопрос о его поимке меня не волновал бы абсолютно. Меня волновало бы другое: зачем этот урок мне, и что я должна сделать, чтобы с достоинством из него выйти.
– То есть Вы обвиняете жертву? – озадаченно поинтересовался он.
– Я никого ни в чём не обвиняю! – я начала внутренне злиться. – Вы задали вопрос обо мне. Я о себе ответила.
– Это позиция типичной жертвы. Вы, с такой психологической позицией, притянете к себе какие-нибудь сложности в обязательном порядке. Так что я бы, на Вашем месте, её пересмотрел и начал содействовать правоохранительным органам в деле поимки подобных негодяев. Это сейчас он с Вами пытается выглядеть милым и оправдывается сложившимися обстоятельствами, а потом Вы сами попадёте под раздачу.
– Чью раздачу? Свою собственную? Не живёт тут у меня никто! И никогда не жил! Я одинокая затворница и кроме кота мне никто не нужен! Вы хотите в этом убедиться, обыщите квартиру. Не хотите, давайте разговор окончим. Я устала, хочу отдохнуть. Мне завтра рано на работу.
Я начала нервничать и мой настрой тут же считал Кот. Пулей вылетел откуда-то из темноты комнат и одним прыжком взлетел на плечо. От неожиданности я чуть не упала, но удержалась на ногах и неосознанно взглянула в зеркальную створку шкафа. С котом на плече я выглядела бесподобно. Интересно, почему до этого он никогда так не сидел у меня? Очень впечатляющую парочку мы с ним собой являли. Стильно одетая женщина средних лет с замершим в напряжённой позе котом у неё на плече. Прям самой понравилось отражение настолько, что я немного расслабилась и была готова, вознеся хвалу небесам, мило распрощаться с полицейским, в надежде, что он проявит такт, но он его не проявил.
– Да, я хочу осмотреть квартиру, – нагло заявил он, и моё сознание охватил ураган эмоций.
– Не вопрос, – сказала я и повела его по квартире, распахивая дверки шкафов, сдергивая покрывала и предлагая ему поднять ложе диванов и матрасы кроватей, а так же вываливая коробки с полок и сдвигая кронштейны вешалок в кладовках, как только он спрашивал: «А здесь что?».
Кот сидел у меня на плече, нервно вцепившись в меня лапами, но без когтей. Под конец, когда моя квартира стала напоминать разгромленный бастион, я ледяным тоном осведомилась:
– Вы наконец удовлетворены или ещё сомнения имеются? Что ещё мне Вам показать и вывалить на Ваше обозрение? Нижнее бельё из комода или что-то ещё?
– Нет, из комода не надо, там ящики маленькие, – покачал головой полицейский, а потом тихо проговорил: – Вот уверен прям был, что у Вас где-то парень прячется, но вроде обыскали всё, а его нет. Странно.
– Абсолютно не странно не найти то, чего не было и в помине! Всё! Имейте совесть, покиньте, наконец, мою квартиру! Учинённый с Вашей помощью разгром мне теперь убирать до утра!
– Я могу помочь убраться, – неожиданно проговорил полицейский.
Я с раздражением уставилась на него:
– Хотите во время уборки ещё в какие-то уголки заглянуть? Так сейчас тыкните в них пальцем, покажу, лишь оставьте меня, наконец, в покое!
– Нет, мы осмотрели уже всё. Я действительно хочу помочь Вам. Мне неудобно, что заставил Вас такой беспорядок учинить, – извиняющимся тоном проговорил он и в замешательстве сжал перед собой руки.
В это время Кот неожиданно мягко спрыгнул у меня с плеча, подошёл к нему и потерся о ноги.
– Умереть, не встать. Это что ж за предательство такое? – раздражённо воззрилась я на Кота.
– Он чувствует, что я искренне говорю, – улыбнулся полицейский и, нагнувшись, погладил Кота, проговорив: – Скажи хозяйке, мне правда неловко и помочь хочу на полном серьёзе.
– Ваша помощь, Дмитрий, как Вас там по батюшке, снова забыла, ах да, Вячеславович, будет заключаться в том, что прекратите мне докучать и уйдёте. Я сама всё уберу, правда, скорее всего, завтра. Или потом. Сейчас я устала. Хочу поесть и лечь спать. Поэтому покиньте мою квартиру, наконец. Нет в ней никаких насильников и не было.
– Понимаете, всё так логично выглядело, – выпрямившись, начал оправдываться он. – Вы одинокая достаточно красивая женщина, то что у Вас нет ни постоянного друга, ни временного, никто к Вам не ходит, не логично как-то, это объяснение должно иметь, вот я и подумал, что друг у Вас есть, просто Вы его скрываете.