– Вот же стерва упрямая! – лицо Брюса исказила гримаса крайнего раздражения. – Все! Мне надоело! Не понимаешь по-хорошему, буду по-плохому! Запру в подвал, и пока в мозгах у тебя не проясниться, будешь сидеть на воде и хлебе. Ясно?
– Незаконное лишение свободы является уголовно наказуемым деянием. Вы нарушаете закон.
– Здесь закон блюду я, поэтому, как сказал, так и будет.
– Вы – полицейский?
– А то ты не знаешь? – он вновь раздраженно скривился.
– Теперь знаю. Но не понимаю, как Вы, будучи полицейским, можете преступать то, за исполнением чего обязаны следить.
– Ты лучше, чем о моих обязанностях мне намекать, о своих вспомни!
– Я должна сделать доклад на научной конференции, но в результате Ваших неправомерных действий выполнить свои обязательства на данный момент не могу. А больше у меня никаких обязательств ни перед кем нет.
– Как это нет? Ты – мать и моя жена! И я заставлю тебя вспомнить об этих обязанностях!
– Я – не Ваша жена.
– Да неужели? Не моя? – он, стремительно склонившись, резким движением задрал брючину на её левой ноге. – Откуда у тебя этот шрам знаешь? Хочешь, выписку и рентгенограмму твоей ножки покажу? А потом проведу дактилоскопическое сличение твоих пальчиков и пальчиков мамы моих девочек, которых у меня на всех вещах немеряно осталось. Хочешь?
– Конечно же хочу! Проведите все это! Может хоть тогда Вы, наконец, поймете, что я не Ваша жена. И я прекрасно знаю, откуда у меня этот шрам. К Вашей жене он никакого отношения не имеет. Я в лаборатории упала.
– Так сильно, что в кость Вам вставляли штифт, а потом еще накладывали швы?
По тому, что обращение к ней Брюс сменил, Мила поняла, что сумела заставить его начать сомневаться.
– Ну да… А что?
– А Вас не удивляет, что я знаю об этом?
– Если Вы узнали даже имя моей воспитательницы, то что Вам мешало узнать и об этом…
Он тяжело вздохнул, сел рядом, а потом осторожно коснулся руки, и тихо проговорил:
– Лу, у Вики Грей не было воспитательницы… Она долгое время воспитывалась в интернате, и вряд ли могла об этом забыть, даже если впоследствии очень сильно увлеклась наукой… Так что прекращай… Я все равно не отпущу тебя, чтобы ты не говорила и не творила. Поэтому давай по-хорошему. Прошу тебя.
– Каждый понимает под словом «воспитательница» свое… – иронично усмехнулась она.
– То есть ты продолжаешь настаивать, что ты – Вики Грей. Хочешь, чтобы я тебе допрос о её детстве и отрочестве устроил? – на лбу его собрались раздраженные складки.
– Я не настаиваю уже ни на чем. Я поняла: Вас не переубедить, Вы не слышите никого, кроме себя. Что ж, дело Ваше, и сила сейчас на Вашей стороне. Хотите считать меня своей женой – считайте. Переубеждать Вас больше не буду. Только от меня не ждите, что я Вас своим мужем считать стану, а Ваших детей – моими собственными детьми. Вы можете считать меня умалишенной склеротичкой, стервой и тварью, забывшей страх и совесть, бить, запирать в подвал… только не даст Вам это ничего. Я все равно не смогу полюбить ни Вас, ни Ваших детей… Да и не добиваются любви кулаками и силой…
Пока она говорила, кровь прилила к щекам Брюса и руки его сжались в кулаки. Глядя ему прямо в глаза, Мила ожидала, что он сейчас её ударит, но он сдержался. Несколько раз глубоко вздохнул, потом тихо заговорил:
– Какие же ты злые слова научилась говорить, Лу… сердце рвут почище прежних твоих истерик… Ведь вроде не кричишь и не скандалишь, а больно делаешь так, что лучше бы орала и материлась… Зачем ты со мной так? Ты ведь знаешь, что я люблю тебя… Может не совсем так, как ты хотела, но люблю, как умею… И ты ведь любила… Нам ведь раньше было хорошо вместе. Ну вспомни! Вспомни, как мы любили! Почему ты разлюбила? Ты хочешь, чтобы я изменился? Скажи, что конкретно тебя не устраивает, я постараюсь это изменить.
– Да не надо ничего менять! В этом нет никакого смысла! Я просто-напросто не могу быть твоей женой и все. И не разлюбила я тебя, а никогда не любила. Тебя любила какая-то другая женщина, но не я. Я это не она. Неужели это не видно?
– Хорошо, пусть другая. Я устал с тобой спорить. Но почему ты не можешь меня полюбить? Что тебя не устраивает?
– Причем тут ты? Это я не создана для семьи. Я не умею быть матерью и женой. Я – ученый. Меня интересует не жаренье картошки и варка супов, а научные исследования.
– Да не женское это дело! Не женское! К тому же ты уже мать и жена, и никуда ты от этого не денешься!
– А если я не хочу делать эти женские дела? Вот не хочу, и хоть ты убей меня, делать не буду, тогда что?
– Сюда приедет мать и будет помогать тебе по хозяйству.
– Ну что ты в меня вцепился мертвой хваткой? Ты что другую жену себе найти не можешь? Ты же молодой еще, из себя видный, работа хорошая есть, я деньги давать тебе готова. Да ты только пальцем помани, к тебе сотни претенденток на роль жены и матери сбегутся. И не только дочек твоих любить будут, но и еще тебе родят.
– Я люблю тебя.
– Меня? Кого меня? Ты знаешь, кто я? Что из себя представляю? Чем интересуюсь и чем живу? Или ты тело мое любишь? Так с такими же телами знаешь сколько? Только параметры в интернете напиши и сразу не меньше десятка найдешь.
– Я люблю именно тебя.
– Хорошо, зайдем с другого бока. А что ты понимаешь под словом «любовь»? Желание обладать тем, на кого пал твой выбор, или желание сделать его счастливым?
– Я хочу, чтобы ты была счастлива со мной.
– А если я не могу быть счастлива с тобой? По определению не могу. Тогда как?
– Ты просто не хочешь даже пытаться стать счастливой со мной.
– Это правда. Не хочу.
– Вот в этом и дело. Но тебе все равно придется.
– Зачем это тебе? Доказать себе собственное превосходство? Ты только так ощутить его способен, продемонстрировав сам себе, что сильнее, успешнее и можешь навязать другому свою волю?
– А тебе необходимо свою независимость продемонстрировать, да? Что семья для тебя это так – пустой звук, на неё и наплевать можно. Ты выше теперь и вся в науке… Так?
– Мое превосходство, это те результаты, которые я получила в процессе исследований и которые могут принести пользу всему человечеству. Это то, что я оставлю миру. И это никак не связано ни с кем кроме меня.
– А страдания семьи, которыми ты расплачиваешься за эти исследования? Они как никакой роли для тебя не играют? Тебе начхать на горе двух маленьких девочек, которых ты лишила любви матери?
– Я никого ничего не лишала. Нельзя считать лишением отказ отдать свое. Это моя жизнь и я не обязана отдавать её кому-то просто потому, что ему хочется её получить. Я могу добровольно отдать, но только в том случае, если захочу. А если у меня такого желания нет, то не моя вина, что кто-то горюет от невозможности использовать мою жизнь по своему усмотрению. Моя жизнь принадлежит исключительно мне, я свободный человек, а не рабыня, принадлежащая тебе и твоим детям.
– Ты свободна, насколько я погляжу, от совести в первую очередь. У тебя полное её отсутствие. Лишь собственное «я» глаза застит. А между тем, ты перестала быть свободной, как только родила. Понятно тебе? Твои дети накладывают на тебя определенные обязательства. Ты обязана их содержать, обеспечивать и любить.
– Хочешь, чтобы я обеспечивала твоих дочерей – без проблем! Назови сумму, необходимую для их содержания, и если она будет в пределах разумного, они её получат.
– Любовь деньгами не заменяется.
– Для меня любить, это в первую очередь не мешать человеку идти своим путем. Могу помочь – помогу, нет – не мои проблемы. По-другому я любить не умею.
– То есть ты спокойно прореагируешь, если я сдам девочек в интернат?