Иные

– Пошел на х…

Договорить он не успел. Три сильных резких удара подряд по почкам заставили его согнуться от боли, выпустив девушку. Она закашлялась, втягивая в себя воздух, и нажала тревожную кнопку, громко оповещавшую охрану об очаге беспорядка.

– Ходи и оглядывайся, малыш, – зло выдохнул ему в лицо бугай и Зак четко понял, что у него появился новый опасный враг.

Глава 3

Инна перепугалась насмерть! Она сползла спиной по ближайшему стеллажу на корточки и, прикрывая руками горло, беззвучно глотала слезы ужаса. Молоденькому горе-охраннику, которого приставили к ней, как одно из обязательных условий пребывания ее на территории колонии, было вообще не до нее. У него весна раньше времени взыграла в штанах, и он часами изливал романтические настроения объекту своих матримониальных поползновений по телефону, откровенно забив на свои должностные обязательства. Потому и проглядел внезапное нападение на Инну. Прибывшая подмога более надежной охраны скрутила баламута, и его увели в ШИЗО. Только тогда к ней постепенно начал возвращаться рассудок, а вместе с ним негодование по поводу несправедливости установленных специально для нее особых рамок поведения. Она поднялась на ноги и решительно направилась к выходу, подгоняя перед собой непутевого охранника, велев сопроводить ее к начальнику колонии. На возмущенные оклики остальных заключенных, желающих получить свои книги, она, даже не оглядываясь, выплюнула «перерыв» и была таковой. Пока они преодолевали коридоры, ведущие к административным помещениям, ее злость достигла точки кипения.

Последние несколько лет она то и делала, что ходила по всевозможным инстанциям, писала прошения, петиции и ходатайства, добивалась судьбоносных встреч и изо всех своих силенок защищала права осужденных на обучение и образование. Обшаркала все стены образовательных учреждений, обила все пороги администрации, костьми готова была лечь, лишь бы ей позволили внедрить хоть каплю образовательного процесса в стены именно этой давно заброшенной и никому не нужной колонии. И добилась-таки своего! Всеми правдами и не только, где-то умасливая и задабривая презентами, где-то подпирая законами и правовыми нормами, со слезами и ослиным упрямством она добилась, чтобы здесь возобновили учебный процесс, прерванный несколько лет назад из-за недостаточного финансирования. Потом, разузнав, что библиотека пришла в негодность и потенциальным ученикам просто напросто негде брать материалы для изучения хотя бы основ своего профиля, она вызвалась на добровольно-альтруистических началах восстановить ее и по возможности улучшить. И наткнулась на категоричный отказ. Снова неустанные просьбы и мольбы с ее стороны, но, чувствуя, что одна не справляется, она обратилась за помощью к юристам и вместе они выиграли этот спор, хоть и на скудных условиях. Теперь каждый понедельник она срывалась за полтысячи километров от дома, чтобы приводить в порядок плачевное состояние библиотеки и вносить свою лепту, в виде собранных с миру по нитке разношерстных книг, в ее изрядно потрепанную коллекцию.

Все это делалось с одной лишь целью – ради Яна. Дать ему возможность закончить свое образование, прерванное, по сути, из-за нее. И видеть его, ибо шесть свиданий в год – это ничтожно мало для поддержания боевого настроя Инны. Таким образом, уже три недели подряд она встречает его, обнимает, пусть через решетку, любуется им, даже сквозь слезы, говорит с ним, хоть всего пять минут. Это лучше, чем ничего. После этой заварушки… изменятся ли для нее и без того шаткие условия пребывания?.. Но Инна, до конца оправившись от недавнего потрясения, не собиралась ждать вердикта. Лучшая защита – это нападение. Выбрав эту тактику, она без приглашения ворвалась в кабинет начальника колонии.

– Олег Дмитриевич, я требую, чтобы мне вернули балисонг!

Дородный мужчина, восседавший за массивным рабочим столом, перевел взгляд своих водянистых глаз на маленькую фурию, вихрем ворвавшуюся к нему.

– Вы требуете? – он уставился на нее взглядом, в котором явно читалось «один щелчок и ты вылетишь отсюда». В его глазах не было ни гнева, ни жалости, ни соучастия ее беде, ни-че-го. Инне подумалось, что людям за плохую карму отмеряно работать в подобных заведениях, вытравливающих из них всю душу и способность к эмоциям.

Она шумно вздохнула, успокаиваясь.

– Я настоятельно прошу вас. Это холодное оружие представляет собой средство моей индивидуальной защиты, а никак не угрозу обществу. На его ношение у меня есть все необходимые документы, как вы знаете. Олег Дмитриевич, взгляните на меня, – она с мольбой сложила руки у груди, побуждая его взгляд опуститься на ее шею, где отчетливо проступали синяки от недавнего удушения. – Во мне пятьдесят килограмм живого веса. Да я при всем желании не смогу нанести урон здоровью человека! У меня физически не хватит на это сил! Максимум – поцарапать, припугнуть, все! Да здесь любой меня сможет скрутить одной левой, не напрягаясь.

– Об этом надо было раньше думать! Но, раз уж вы, Инна Яковлевна, не удосужились позаботиться о своей безопасности в стенах этого исправительного учреждения, за вас это сделал я! Потому и приставил к вам персонального охранника, – на повышенных тонах напомнил он.

– Действительно! – снова начала заводиться Инна, – давайте спросим у нашего богатыря, как же он так сплоховал, допустив несанкционированное действие в виде нападения со стороны заключенного в мой адрес? – она всем корпусом в обвинительной позе развернулась к пареньку.

Тот раскраснелся, как рак, и ворот рубашки оттягивает, явно мешавший свободному передвижению воздуха по его дыхательным путям.

– Я… кхм… только отвернулся… кхм… когда все это… – промямлил тот.

– Вот и я о том же! – продолжала настаивать Инна, снова повернувшись к начальнику, – он может отойти, отвернуться, да хоть в туалет выйти и все – проморгаем вспышку! – от волнения не замечая перехода на сленг, затараторила Инна. – Пожалуйста! Позвольте мне держать нож при себе! Это добавит мне уверенности и избавит от затравленного взгляда, который, вы знаете, так заводит всех убийц!

Начальник усмехнулся – уж чем чем, а затравленным взглядом малютка точно не отличается. Вон, нахохлилась как воробей, глазюки так и мечут молнии, руки в кулаки сжимает. Но он-то понимал, что все это от страха. От того дикого, безумного страха, что скрутил ее тогда, вынуждая болтаться беспомощной жертвой в руке насильника – ему уже доложили о произошедшем.

Он долго смирял ее задумчивым взглядом, взвешивая все «за» и «против». Наконец выдал:

– Так и быть. Пишите объяснительную по поводу случившегося и заявление на разрешение ношения оружия.

Еще куча бюрократических манипуляций продержали Инну в кабинете начальника больше часа. После, шагая в библиотеку со своим неразлучным ножом за поясом, Инна чувствовала себя гораздо увереннее. По правде говоря, Васнецова не расстроило бы и «случайное» убийство хоть кого-то из осужденных. Будь его воля, он истребил бы всех здешних обитателей за их злодеяния, неподлежащие никаким оправданиям, а не содержал бы этот притон за счет средств честных налогоплательщиков, в ряды которых он причислял и себя.

Короткий путь вел через столовую, и она без задней мысли направилась туда, даже не подумав о том, что настало время ужина, и все зэки дружно засели там. Уже на пороге она застыла, окидывая многочисленную публику ошалелым взглядом. «Я просто пройду мимо. Ничего страшного. Тем более, со мной охрана» – успокоила сама себе Инна и, уставившись перед собой в одну точку, прямая, как палка, пошла по проходу между столами. С ее продвижением стали затихать голоса, а за ними – бряцанье приборов о тарелки. В столовой повисла неестественная тишина. Она дошла почти до середины, когда один упырь сплюнул прямо ей под ноги.

– Я таких, как ты, соска, на воле драл и живьем закапывал!

– И за это сгниешь здесь заживо! – притормозив, с неприязнью огрызнулась она. Вот зачем? Нет, чтоб просто пройти мимо. Молча! Но шестым чувством она ощутила себя в относительной безопасности, зная наверняка, что Ян здесь и ни за что не позволит ее обидеть.

– Попадешь в ад, и сам черт тебя отделает так, что тебе покажется, будто тебя трахнули поездом! – Инну понесло, видимо, сказывалось пережитое нервное напряжение. Захар перевел взгляд на Ростовских, что сидел через проход от него и понял – хана. Тот уже медленно поднимался из-за стола, не сводя бешеных глаз с шеи малой. «Сиди и не рыпайся» – мысленно велел себе Зак.

Дальше все произошло в считанные мгновения: Ян кинулся на выскочку, один охранник оттеснил девушку подальше от дерущихся, другие без разбора cтали мутозить тех палками, пытаясь унять.

Глава 4

Захар сидел в тесной каморке на голом полу, согнув ноги в коленях и положив на них руки. Спина и шея затекли, но прислониться к стене и думать нечего – до того она холодная и сырая, что окочуриться можно. Вертухай – гнида, сложил нары и нацепил замок. Вечером, если не забудет, снимет, чтоб поспать, а с петухами – столкнет и опять закроет. Вокруг темно – одно вшивенькое оконце и то замуровано железным листом. Перед глазами так и стоит: девчонка с паническим ужасом в глазах, сокрушенно заливаясь слезами, смотрит, как охрана избивает Ростовских и зажимает трясущимися руками рот. Тут же память услужливо выставляет на обозрение совести такой же отчаянный взгляд, с мольбой глядящий на него, и… все. Он не сумел помочь тогда, но попытался это сделать сейчас. За что и угодил в кандей. Твою ж мать! Сумрачно, промозгло, до костей пробирает. Из колонок бесполый голос гундосит унылую малопонятную лекцию, чтоб зэки не могла переговариваться между собой. Стойкий, ядовитый запах параши разъедает слизистую носоглотки. Смрадный дым дешевых папирос усугубляет зловоние. Весь «букет» загоняет психику в темный страшный тупик и хочется выть от безысходности и обреченности.

Три дня Беркутов провел, мучаясь во сне кровавыми отрывками прошлого, наяву – грызней совести. Потом начал трогаться умом. Как именно он это понял – сам не знал. В конце концов, так недалеко и до психушки, поэтому переключился – стал выполнять ряд нехитрых упражнений, изматывая свое тело физически, ибо на психическом уровне он давно издох. Еще через пять дней он слег. Скудная по содержанию витаминов пища, грязная техническая вода вкупе с изнурительными нагрузками и постоянным холодом и – вуаля! ОРВИ обеспечено! Температура под сорок и прочие прелести. Перевели в медицинский корпус, где провалялся в полузабытье весь остаток срока карцера. Так конечно лучше, но не намного: из лекарств банки да йодная сетка – вот и выживай, как хочешь.

Короче, «вышел» Беркутов еле живой. Одно радовало – скоро домой. От этой мысли, как обухом по голове – где его дом? Куда ему возвращаться? Кто его ждет? Так и замер с книжкой в руке по пути в библиотеку.

Очнулся, дошел, наконец. Народу – никого. Видно, схлынул бешеный ажиотаж. Девчонка сидела за столом и чего-то строчила. Неслышно приблизился, просунул книгу сквозь решетку и уронил на край стола и глухим хлопком. Та обернулась на звук и подняла на него распахнутые глаза, а потом и вся поднялась. Глядела на него, не мигая, и Захар утонул в этих бездонных глазищах, впервые всамделишно их рассмотрев. Огромные, серо-зеленые, видящие саму суть человека и оставляющие след на подкорке. Такие захочешь – не забудешь.

– Второй том? – прервала затянувшуюся паузу, кивком головы указав на книгу.

Он отрицательно качнул головой, не в силах прервать зрительный контакт. Вот ведь, без понта, повезло говнюку такую цацу отхватить! Скоро Зак много будет встречать глаз, подобных этим – живых, выразительных, свободных, и что? Так и будет отмалчиваться? По-хорошему, за несколько месяцев до освобождения с заключенными должны работать психологи, помогая тем адаптироваться к новому будущему и не оступиться. Да куда уж там!

Девчонка хмыкнула:

– Не осилил? – спросил язык, «я же говорила, не вывезешь, тупой урод» – говорили глаза. Захар кивнул, соглашаясь. Стоп. Так дело не пойдет! Хоть слово из себя да надо выдавить.

– Отсутствующих страниц, – прохрипел он, договаривая ее предположение, и развернулся уйти. Когда до нее дошел смысл сказанного, она бегло пролистала книгу, и впрямь не обнаружив там добрую половину. Как не заметила, когда выдавала?.. Торопилась да мысли сумбурные в голове роем толпились – застукал тогда их с Яном. Кстати, ведь не сдал! К тому же ее саму спас от рук мародера. Еще в мордобой в столовой полез, за Яна вступился. Похоже, здесь существует отдаленно-расплывчатое понятие о чести и слове. Глупо, конечно, сам в карцер угодил. Но… подкупающе…

– Беркутов! – окликнула его по фамилии, а больше-то все равно не знала как. Тот замедлил шаг. – Спасибо, – нерешительно протянула Инна ему в спину. И он ушел.

Согревая руки о бумажный стаканчик с кофе, трясясь в автобусе ночного рейса междугороднего следования и глядя на пустынные заснеженные поля, проплывающие за обледеневшим окном, Инна крепко задумалась об этом парне. Ян о нем ничего не шкворчал, хотя, он вообще не обзавелся «корешами» – сторонился всех, как и прежде. Почему тогда этот полез в драку? И явно на стороне Яна. На заискивающего подхалима, выкруживающего «дружбу» он не похож. Мастью не вышел для такого типа. Надоел общий корпус и решил отдохнуть от всех? С трудом верится. Да и выглядел после такого «отдыха», мягко говоря, пришибленно, что ли… Весь осунулся, как будто даже в росте уменьшился; коже серая, обезвоженная, вся в трещинах; под глазами не то, что синяки – черные колодцы бездны. А сами глаза – в них страшно смотреть! Это глаза старого изнеможденного… даже не человека, нет – пса! Или колдуна, который проклят бессмертием и пережил войны всех веков и народов, видел миллионы смертей, тысячи катастроф и никак не мог изменить ход истории в лучшую сторону, а просто был сторонним наблюдателем, который впитывал адские муки и горе. В глубине его глаз таилась вселенская усталость.

Короче говоря, жалко ей стало парня. Ведь наверняка не все, отбывающие здесь срок наказания жестокие рецидивисты. Есть и такие, как Ян, например…

Глава 5

Пять дней до свободы! Даже не верится. Казалось бы, светись от счастья, предвкушая несказанно желанную жизнь на воле. Только Захар не чувствовал приближения пьянящей свободы. Он не был похож на орла, что разминает свои крылья перед долгим полетом, выпущенным, наконец, из клетки. Скорее, наоборот: с каждым днем в нем все больше проявлялись настороженность, опасливость, даже испуг. Страх перед неизвестностью довлел над всеми остальными чувствами. Куда идти? Что делать? Как жить? Где работать? На эти, вроде бы, несложные вопросы, Зак не мог найти ответа. За долгий срок пребывания в заключении, Беркутов основательно адаптировался к местным порядкам и законам, стал более эмоционально закрытым, более самоизолированным, более социально отстраненным, и как следствие – менее приспособленным для жизни после освобождения. Он не представлял, как впишется в общество свободных людей, которые живут по правилам, от которых он давно отвык. Пятнадцать лет! Да за пять психика человека меняется кардинально! Ему девятнадцати не было, когда он попал на зону, совсем малец, жизни не распробовал, а через месяц ему стукнет тридцать четыре. Чувак треть жизни провел за решеткой! Это все равно, что лисенка вырастить в заповеднике и уже взрослого выпустить в дикую природу – он элементарно не сможет добыть себе пропитания и защититься от других хищников.

Все эти невеселые мысли тяжелым бременем давили на его плечи, затуманивали рассудок и придавали затравленность выражению глаз. У него был один единственный человек с воли, к которому он мог обратиться за помощью и который ожидал его у ворот колонии в условленный день и час.

Захару выдали его вещи, которые теперь стали тесны, документы, справку об освобождении и какие-то деньги. За стенами казенного дома его встретили седой февраль промозглым сильным ветром и беспросветно серое небо над головой. В центре унылого пейзажа стоял Глеб, привалившись спиной к машине, курил и внимательно разглядывал друга.

– Паршиво выглядишь, – заметил он вместо приветствия, щурясь от дыма и ветра, когда Захар приблизился к нему. Видно, специфическое медицинское обслуживание с карцером в придачу оставили на нем свои штрихи.

– Это я еще при марафете, – с ленцой ответил тот. Глеб протянул ему сигареты, его любимые. Зак глубоко, с удовольствием затянулся и выпустил струю дыма в бесконечность над головой. Курил не спеша, смакуя вкус и привыкая к тому, что стоит рядом с другом без давления камер и решеток со всех сторон. Глеб подошел и крепко обнял товарища, похлопав по спине:

– Рад видеть тебя, парень! С возвращением!

Всю дорогу домой Зак пребывал в прострации: он смотрел перед собой и четко отдавал себе отчет, что он не понимает, что с ним происходит! Расплывчато отвечал на вопросы товарища, сам же инициативы в разговоре не выказывал. Ближе к вечеру они въехали в город, и только тогда Глеб известил, что везет его к себе.

– Не думаю, что это хорошая идея… – протянул Захар.

– Да ты что?! Милка меня с потрохами съест, если я тебя не доставлю. С утра пельмешей настряпала, детей настропалила. По-любому, мелкие с нетерпением ждут приезда «дяди Зака». Ты как? Выдержишь штурм мелкоты? – покосился на него друг. Зак хмыкнул, ему нечего ответить. Он не знает! Поднимаясь в лифте на семнадцатый этаж элитной новостройки, Беркутов вскользь отметил:

– Неплохо обустроился.