Выше своей гордости

Выше своей гордости
Мария Тюрина

Если ты мечтал окунуться во Францию XVIII века, где автор не скупился на людские пороки, тогда тебе ко мне, дорогой друг.

Я же желаю тебе погрузится в атмосферу ажурных платьев и фарфора, в ожидании бури в твоей душе.

Мария Тюрина

Выше своей гордости

Как сладок мир и двоедушен

В глазах, что видят только свет.

Чьи грезы так легко разрушить,

Мазнув чернилами вельвет.

Глава 1

Династия Ришелье никогда не отличалась снисходительностью к местным горожанам и всем тем, кто являлся ниже их по рангу и статусу. Издавна они занимали высокое место среди знати и были вторые по положению после самого короля. На них взирали с почтительностью, их указы всегда беспрекословно исполнялись в наилучшем виде.

От традиций не уйти даже самым скупым, меркантильным и бесчувственным людям. Конечно дело не в уважении или, того хуже, признании тождества, а в своей репутации. И упаси Бога ей пасть в чьих-либо глазах, и самое главное – в их собственных.

Ежегодно поместье Ришелье устраивает прием, на который приглашают от работяг до дворян. Не то чтобы Мадемуазель Леруа имела честь бывать на таких балах чаще, но предпочла бы их любому другому занятию, где не пришлось бы лестно улыбаться и кланяться тем, чьи уста и руки были испачканы, по ее нескромному мнению, донельзя.

Род Леруа имел честь на звание титула, который в такие реформаторские времена приобретал окрас нечто больший, чем пролетариат. К сожалению, не многие были с этим согласны: истинные дворяне сетовали на такой расклад политико-социальных дел, ведь это было бы для них сильным ударом, признай общество кого-то подобного, стоящим в титуле рядом с ними.

Мсье и Мадам Леруа были весьма значимыми членами общества, они неплохо разбирались в устоях своей страны и умело вели дела в той степени, в которой это было необходимо для поддержания уровня их жизни. Их доход в последнее время начал значимо расти, конечно, этого не хватало для собственного замка и позолоченных дверей, но благодаря Дону они могли себе позволить служанку и кухарку, а это уже значит немало.

Мадемуазель Мэриан Леруа была особой неопределенной. И порой родители боялись не подоспеть вовремя в перерывах между ее дискуссиями в обществе, дабы усмирить юный пыл. Отточенные и проработанные речи, сочетание утонченных и выразительных черт лица, глубина ярко-изумрудных глаз, пропорциональность всех частей тела, шелковистые длинные медно-каштановых волосы, бледный тон лица, алебастровая грудь, бархатный голос, живой игривый настрой и собственная сметка определяли особу в круги дам, стоящих внимания, тех, кому нет нужды переживать о вечном одиночестве. Жаль изрядно излишние вставки нахальства и дерзости, зачастую критическое мышление, порывистый моветон отодвигали ее в списке на замужество намного дальше тех, кто даже не имел титула.

Париж менялся, и, к великому счастью, можно сказать, что он процветал. Многообразие его вкусов поражало многие страны Европы: средняя жительница столицы имела шесть пар чулок и пятнадцать рубашек, а также корсеты на все виды парадных и обыденных выходов. Мода для Франции имела вес неподъемный для других стран и порой даже для самой Франции, но это лишь повышало ее мотивацию и стремление выйти в мировой лиге первенцем.

Католическая Франция имела ряд особенностей: так, например, в отличие от протестантского севера, эта часть страны гордится обилием церковных праздников, которые были нерабочими днями, как и воскресенье. Нередко в такие дни дворяне собрались в поместьях для игры в бильярд и различного рода азартных игр, в аллеях для боулинга, которые располагали у себя в поместьях самые богатые и уважающие себя из дворян, для игры в петанк, же-де-пом или, как ее чаще называют, игра яблоком

. Помимо всего прочего маркизы и виконты питали немалый интерес к гольфу и скачкам на ипподроме. Да, Франция цвела не только весной.

Гувернантка дома Леруа застала хозяев за утренним чаепитием, когда принесла позолоченный конверт на серебряном подносе. Приглашение, высланное из поместья Ришелье. Подумать страшно, какой доход имел каждый из жителей поместья, если одно их письмо завораживает даже на вид.

“Неужели сам прием будет столь же красив, как это письмо?” – подумала Мадемуазель.

– Мэриан, милая, мы с отцом надеемся на твое благоразумие, – выдержав неловкую паузы для привлечения внимание дочери, Мадам Леруа дополнила. – Стоит ли нам просить тебя вести себя подобающе?

– Ни в коем случае, матушка, – звонко отрезала девушка, перелистывая страницы книги. – Но тогда Вам стоит посетить всех Ришелье без моего сопровождения, также могу предложить Вам слукавить о моем не здравии, – дополнила она. – В прочем, лукавить не придется, ежели вы все-таки решитесь отправить меня на празднование, то тогда Вам придется навсегда оставить свою честь и достоинство на пороге Шаронтона или Санлиса

, ведь после беседы с господами из высшего общества мой разум скорее всего поглотят самолюбие и тщеславие, – она выдержала паузу, лукаво вчитываясь в страницы, – хотя с такими чертами я предпочитаю не жить и вовсе, – закончила она, хлопнув книгой.

– Бога ради, и когда ты успела стать такой заносчивой? – спросил отец. – Я не желаю слышать подобных речей, мне ни капли не льстят твои глумления, – резко выразился он.

Ядовитость Мэриан порядком портила им настроение, отравляя его токсичным послевкусием.

– Мы не так часто с матерью просим тебя о чем-либо, хотя многие бы посчитали твое поведение неприемлемым для нашего статуса.

– Мы слишком много говорим о том, чего пока нет, – не сдержав очередную колкость, высказала Мэриан.

– С меня довольно! Никто не смеет позорить наш род, и в особенности, – сделав неловкую паузу, после которой всем присутствующим было понятно, о чем хочет сказать Дон, он завершил фразу, – моя дочь!

Уважение к родителям не всегда было выше своих нравов, но она старалась добавлять груз на чаше весов, когда это было необходимо. Порой Мэриан не могла четко отделить границы дозволенного. Ее воспитание и обучение не требовало никаких сомнений: с самого детства дрянной характер юной леди докучал каждому, кто имел по несчастью возможность с ней контактировать. Борьба за него была неистовой, не сосчитать количество потраченных нервов и седых волос на голове Мадам Леруа. Это был настоящий катарсис для всего их рода.

Глава 2

Поместье Ришелье находилось на северо-западе от центра Парижа. И если бы кто-то спросил, как оно выглядит, многие бы, не задумываясь, ответили – дорого.

Все эти элементы импозантной парадности были видны в самом Версале, который Людовик XV решил оставить в качестве постоянного места нахождения, вопреки Королю Солнца

, который так невзлюбил Лувр, но это совсем не мешало ему неуклонно развивать Париж и, вероятно, сделать его новой столицей Франции. Так и было: Париж процветал. В самом центре располагался главный фасад церкви Сeн-Сюльпис и театр Одеон, а в окраинах города – особняки завидных дворян. Одним из которых был дворец Герцога де Ришелье.

Ворота особняка издалека сверкали золотом, который становился ярче с приходом солнца. Словно только выделанные гравюры на облицовке здания создавали более необъятное впечатление относительно состояния их поместья.

В точности похожие друг на друга кустарники, льющие фонтаны и вычищенные дорожки прямиком до уставных дверей размеров с колонны, визуально держащие здание – да, они явно знали, как впечатлить своих гостей.

Лакеи отворили двери замка, как только Леруа вышли из кареты, которые впитали в себя всю сладость этого вечера, как минимум, визуальную. Они вошли в зал, заполненный напыщенным лицами и веянием дурмана. Везде разливались дорогие вина и раздавались различные угощения. Эта была целая трапеза души и желудка для приглашенных. От таких балов не стоило ожидать иных вещей, поэтому отрицать очевидного Мэриан не собиралась. Но она знала: эти балы – лишь мишура, вуаль, которая скрывает под собой то, чего бы ей никогда не хотелось знать. Стараясь меньше думать о предстоящем вечере, Мэриан с осторожностью рассматривала сегодняшних дам. Конечно, она знала, чего не стоит делать дамам в приличном обществе, но едва ли понимала, заученное ли это годами хлопанье ресничек или врожденная недалекость. Ни то, ни другое не вызывало великого восхищение в ее голове.

Спустя десяток Мадам и Мадемуазель, которых ей посчастливилось, если это можно было так назвать, встретить, Мэриан надежно закрепила в своей голове одну мысль: эта пытка не стоит и ливра.

– Дорогая Ирен, неужто ищите кавалера юной особе? – спросила женщина лет сорока.

– Да-да, пора бы уже, сколько можно сидеть на шее у матери с отцом? – поддержала разговор давняя знакомая матери.

– Лучше сидеть на чем-то другом, верно, Мадам Эстре?

Почти каждый присутствующий здесь не отказывал себе в возможности насладиться всеми забавами жизни, не считая их за грех, или пытаясь убедить себя в этом. Когда ты находишься среди тех, кто разделяет твой порок, он становится менее греховным.

– Следите за словами, юная леди!

– Прошу прощения, Мадам! – вступилась за нее мать.

Поклонившись они покинули дам.

– Ты что творишь, – отойдя, отдернула она ее.

– Напоминаю людям о существовании личного пространства мыслей и изобилия их пороков.

– Кто не без греха, киньте в меня камень!

– Боюсь, мама, учитывая, как их задела моя речь, Вы бы отсюда не ушли живой.

Мадам Леруа слегка повернула голову в тот угол, в котором ранее стояли дамы, чтобы осмыслить сказанное Мэриан, которая несомненно стала предметом их обсуждения, но не долго, ее сменили другие насущные вопросы, и даже они по окончанию веселья с той же приятностью канули в прошлое. Мэриан знала, что ждет ее за пределами этого дворца: нравоучения, снова и снова. Это было схоже смене года: за летом падение листвы, за листвой снега, а за снегом приходит подснежники и трава. Так и здесь: за каждым колким словом осуждение, за каждую ухмылку наказание, а за каждое неповиновение скандал. Сказать по правде, Мэриан не была рада новому статусу семьи – оно сулило слишком много неприятностей и той жизни, которой она, в отличии от, казалось, всей Франции, не желала.