Тени забытых пиратов. Повести и рассказы

– Хорошо поет, шельма, – вздохнул дед.

А потом случилось то, чего, вероятно, и опасался дед: парень с пшеничными волосами, уставший от внимания подруг к брату, вдруг встал и неуверенной походной направился к Женькиному костру. Дед напрягся. Женька сразу уловила его настороженность и тоже внутренне напряглась. Ей стало немножко страшно.

– Не бойся, малыш, – ласково сказал дед и взял Женьку за руку.

– Здорово, дед, – проговорил коренастый и, пьяно улыбаясь, потянулся к Женьке, – ты меня боишься, что ли, беби? – он рассмеялся и попытался потрепать Женьку по загривку, но дед поймал его руку и ловко перевел в рукопожатие. Женька ощутила на себе неприятный запах спиртного и горячее дыхание, словно на нее дохнул дракон. Она сморщилась и отвернулась.

– Борис, – констатировал факт парень, сделав ударение на первом слоге, не дожидаясь приглашения, уселся рядом с дедом и достал сигарету.

– Здесь ребенок, курить не надо, – вежливо попросил дед.

– Да ладно, – отмахнулся юноша, прикурил, как ни в чем не бывало, и пустил в Женьку колечко дыма.

Колечко было сначала ровным, но потом искривилось, будто в насмешке, на мгновение зависло над Женькой и улетучилось. Девочке стало неприятно и захотелось, чтобы дед встал и набил этому противному парню морду. Но дед только напряженно помешивал в костре угли, словно ему было все равно. Женька внутренне сжалась, опустила голову, почему-то уставившись на руки, лежащие на коленях. Мысли и чувства исчезли, но появился страх, который, казалось, прилип к кончикам пальцев и теперь потихоньку стекал и капал, так что скоро эту лужицу страха, наверное, увидят все. Женьке захотелось вскочить и бежать, бежать без оглядки, далеко-далеко, к бабушке, которая, наверное, сейчас стоит на берегу и вглядывается в даль, дожидаясь их лодки. Девочка украдкой взглянула на деда. Тот как ни в чем не бывало сидел напротив и мешал угли. Это было очень странно. Неужели он не видит, как ей тревожно? Почему ничего не делает?

Тем временем новоявленный гость взял кусок жареной колбасы, положил на хлеб и смачно куснул. Затем в Женькин стакан плеснул молока и залпом выпил. Бесцеремонное и наглое поведение гостя пугало девочку. К тому же она ощущала его недовольство и раздражение, и никак не могла понять, в чем они с дедом провинились, что сделали не так? Но еще более непонятным было бездействие деда: почему дед не прогонит наглеца, более того – делает вид, что ничего не происходит. И тут вдруг ее осенило – да он же трусит! Ее дед, которому она доверяла сокровенные тайны, которого считала самым сильным и ловким, который обещал защитить даже от самой жизни, струсил! От этого открытия у Женьки перехватило дыхание, она внутренне, как ежик, свернулась, выпустила колючки, исподлобья посмотрела на деда и вдруг возненавидела его, в одно мгновение ставшего чужим и далеким, возненавидела отчаянно, всей душой, как умеют любить и ненавидеть только дети. Позднее она поняла, что конечно же дед не струсил и очень за нее боялся, и даже не пожалел бы жизни, но в тот момент лучшей стратегией было сдерживание конфликта – не связываться с пьяными, что он и делал. Но тогда Женька ощущала страшное одиночество и глубокую незащищенность. Впервые в жизни они стали с дедом чужими. Пожалуй, это было первое и самое страшное разочарование в жизни, той самой жизни, о которой не успевала твердить бабуля.

– А водка есть? – спросил парень у деда.

– Водки нет, – ответил дед.

– Ща будет. Мигом метнусь.

Метнуться мигом не удалось, поскольку от резкого подъема его зашатало и он едва не упал. Увидев это, заботливая толстушка подбежала и помогла товарищу встать, при этом извинившись перед дедом. Дед только кивнул головой, мол, ничего. Однако не прошло и десяти минут, как Боря снова нарисовался, держа в руках початую бутылку водки. Прежде чем сесть, он сделал несколько глотков прямо из горлышка, сморщился, крякнул и плюхнулся рядом с дедом.

– Давай стаканы, дед, – произнес он деловито.

– Я не пью, – все так же спокойно ответил дед, – а ты давай закусывай, не стесняйся, вон колбаска, огурчик.

«И зачем он этого гада кормит?» – с отвращением думала Женька, наблюдая как на глазах исчезает колбаска, отправляясь кусок за куском в наглый Борин рот. Но тут Боря хитро прищурился, будто сделал великое открытие, погрозил пальцем и, пьяно улыбаясь, проговорил:

– Э, нееее, дед, я один не пью. Что я, алкаш што ли какой-то. Бери стакан и пей.

– Нет, – дед покачал головой, затем постучал по сердцу, – моторчик барахлит.

Паренек многозначительно поднял брови, мол, понимаю, понимаю.

– Тогда пусть она выпьет!

И он резко поднес стакан Женьке, так что водка расплескалась и пролилась Женьке на платьице. Девочка отшатнулась. Рвотные позывы подступили к горлу, так что она едва сдержалась.

– Ребенка не тронь, – резко и жестко сказал дед.

– Я что, педифил, что ли, – важно проговорил Боря, гордясь знанием такого слова.

Что такое педифил Женька не знала, но похожее слово слышала, только звучало оно как-то по-другому.

– Уууууу, – вдруг зарычал парень и попытался сделать девочке козу.

Женька вздрогнула. В любое другое время непременно заревела бы, но сейчас, когда она ощущала себя одинокой и брошенной, сдержалась и не заплакала, только краешки губ предательски задергались. Слава богу, им на помощь пришел второй юноша:

– Брат, пошли отсюда. Вы извините, – обратился он к деду, – он, когда выпьет, дикий делается, а так он добрый у нас.

– УУУУУ, – опять проорал коренастый и постучал себя по груди, как обезьяна в зоопарке.

Когда он ушел, Женьки спокойнее не стало.

– Испугалась, малыш? – заботливо спросил дед, но Женька промолчала, взяла палку и стала быстро мешать в костре угли. Они почти догорели, уже едва дымились, от этих помешиваний в воздухе повисла серая неприятная пыль.

– Ты что, малыш? – снова спросил дед.

– Ничего, – ответила Женька.

Ей было больно, обидно и страшно.

Тем временем пир у соседей продолжился. Какое-то время Боря не появлялся и даже не смотрел в их сторону. Девушки смеялись, юноши наперебой что-то рассказывали, Женьке в уши то и дело врезались слова, про которые бабушка говорила, что так только пьяные мужики говорят. Теперь Женька убедилась в этом лично. Дед время от времени смотрел на часы, стараясь это делать так, чтобы Женька не видела, а время тревожно висело в воздухе, не желая двигаться, как влага после дождя. И тут пижон снова взял гитару и запел. Пел он уже не так хорошо, как раньше, но в этот раз что-то веселое, и толстушка тут же подхватила, а надменная брюнетка затянулась сигареткой, пуская дым в лицо пижону. Боре это явно не понравилось, он заскучал, сначала отошел куда-то в лес, а потом, вместо того, чтобы вернуться к своему костру, направился к Женьке. Видимо, эта гитара не давала ему покоя, потому что все внимание девушек, а особенно темноволосой красавицы было обращено к брату. На этот раз пьяное Борино лицо не выражало агрессии, напротив, он был грустен и миролюбив.

– Привет, беби, – кивнул он Женьке и тут же обратился к деду: – Вот так, – и развел руками. – Я для нее на Гвадемалу залезу, если потребуется, а она на этого певуна смотрит. И чего я ей не нравлюсь? Не знаешь, дед?

– Куда залезешь? – переспросил дед.

– А, – парень махнул рукой, – на Гвадемалу, гора такая есть, самая высокая в мире.

Дед рассмеялся:

– Может, Килиманджаро, или Эверест, – поправил он нерадивого географа.

– Один черт, что Кала… мажа.., а Гвадемала, она и есть Гвадемала. Так вот, я для нее все, а она все на этого смотрит, – он махнул рукой в сторону брата, – все глазки ему строит, – и паренек состроил смешную гримасу, показывая, как девушка строит брату глазки.

Женька невольно засмеялась.

– Тебе смешно, беби. А мне грустно, – он многозначительно покачал головой.

– А мне больше нравится в веснушках, – вдруг неожиданно для деда заявила Женька.

– Ленка что ли? – удивился парень. – Ха! Ну ты даешь, беби. Да она ж толстая. И дура. А Наташка, она вооо какая.

– Какая вооо? – не поняла Женька.

– Классная она, – парень вздохнул. – И все на этого смотрит, – он кивнул в сторону костра.

Лицо его было подвижным. Мимика то и дело менялась, даже когда он молчал, видимо, внутри его шел какой-то диалог то ли с собой, то ли с братом.

– Вот он, певун этот, – парень зачем-то развел руки. Что это означало ни дед, ни Женька не поняли, – он все поет и поет, поет и поет, поет и поет… А я Волгу могу переплыть. А он нет.

– Кто тебе сказал, что нет? – Брат стоял за его спиной. Он тоже был порядком пьян, и возможность рассуждать трезво, вероятно, уже покинула обоих.

– А спорим, не переплывешь, – на удивление бодро вскочил Боря.