Тени забытых пиратов. Повести и рассказы

Женька была фантазеркой. Выдумщицей, как говорила бабуля. Впрочем, добавляла она, с возрастом это пройдет. Женька точно знала, что в цветах живут цветочные феи, она сама не раз слышала, как они чихали, надышавшись цветочной пыльцой, что в лесу можно отыскать целые гномьи города, только они под землей находятся, что на водяных лилиях по вечерам водяные принцессы, совсем крохотные, отчего их часто путают со стрекозами, любят устраивать посиделки. А еще Женька знала, что есть на свете такая страна, Волшебная-приволшебная, куда если попадешь, то тут же станешь взрослой, и тебе враз исполнится 18 лет. И не надо будет ходить в школу, зубрить таблицу умножения, или по сто раз наигрывать гаммы в музыкалке. Оно само в голове уже будет. В этой стране есть, естественно, столица – Городок, да-да, так и называется – Городок, где все мостовые выложены белым мрамором, а дома разноцветные, как радуга. Живут там крохотные человечки, которым, разумеется, всегда по 18 лет. Они любят вечерами пить чай на балконах, ходить в лес за ягодами, а каждая ягода черники для них, как для нас арбуз, и путешествовать. Поэтому, если очень захотеть, то можно разглядеть в траве маленький паровозик, или увидеть в небе крохотный самолет, или кораблик с жителями Волшебной-приволшебной страны. А если повезет, и он остановится, то нужно туда обязательно сесть, и тебя отвезут в страну, где не нужно на обед есть ненавистный картофельный суп, выслушивать, что ты еще маленькая, стоять в углу и ложится спать в 9. Конечно, Женьке никто не верил. А ведь это была чистая правда: и паровозик, и пароходик, и крохотные человечки, которые черничную ягоду режут как арбуз, и дети, которые однажды станут взрослыми.

И вот как раз за этим мостом, как предполагала Женька, возможно, и была эта самая страна. А если и нет, то все равно, наверняка располагалось что-то очень важное и интересное. Но как туда попасть? Одну ее, разумеется, не отпускали, а взрослым тратить время на столь длинные походы времени не было. Мост был построен после войны. Он соединял два берега реки Волнушки полукруглыми бетонными арками, скрепленными наверху крест-накрест положенными перекладинами серого цвета. Ничего примечательного, мост как мост, таких в России пруд пруди, но для Женьки он был таинственным порталом в мир чудес и тайн, он казался ей скелетом доисторического животного, и она могла часами смотреть, как, освещенный солнцем, он перегоняет с берега на берег длинные товарные составы, и как вечерами сливается с такими же серыми сумерками.

– Да ничего там нет, – успокаивала ее бабушка, – такие же деревни, как наша.

Но Женька ей не верила. Откуда ей знать, если она там не была. И вечерами, сидя на мостках с удочкой в руках и глядя на медный диск солнца, зацепившийся за край бетонной балки моста, она размышляла о тайнах, спрятанных от нее до поры до времени, о Волшебной-приволшебной стране, в которую никто, кроме нее не верил, о будущем, в котором, как в кармане пальто, лежали события ее будущей Жизни.

И однажды она за мостом побывала.

В тот год сильно заболел папин брат, дядя Толя. Дядя Толя, или Анатолий Николаевич, как уважительно звали его остальные, был ученым «с мировым именем», как гордо говорил папа. Он жил в большой квартире, оставшейся от родителей, недалеко от Женьки. Семьи у дяди Толи не было, и когда он заболел, то и ухаживать за ним стало некому, кроме Женькиных мамы и папы. А заболел он, по словам бабушки, страшной болезнью, Женька хорошо представляла себе этого монстра, пленившего добрейшего дядю Толю, который теперь часто лежал в больнице, стал худым, слабым и беспомощным. И тогда на семейном совете решили забрать его к себе, потому что мама устала бегать туда-сюда. Поэтому Женьку, несмотря на то, что она уже училась во 2 классе, отправили в деревню с бабушкой и дедом уже в начале мая, отпросив в школе. Без подружек делать было нечего, и девочка проводила дни, заполняя их приятным бездельем. Тогда она еще умела ничего не делать, и могла часами лежать в гамаке, разглядывая проплывающие мимо облака, или наблюдать за шмелем, ныряющим из одной чашечки цветка в другую, или просто слушать поющих птиц, стараясь разгадать их удивительный язык. Конечно, было немного скучновато, и время ползло медленно, как тяжелый товарный состав в гору, зато мама с папой каждые выходные приезжали к Женьке в деревню. Правда мама все время жаловалась, что невыносимо устала и сама скоро туда отправится, папа укоризненно на нее смотрел, обижался и гордо обещал все делать сам, потом они ссорились, мирились, и так каждый раз. А бабушка только качала головой и приговаривала: «Так долго продолжаться не может». Но Женьку все эти проблемы не касались, и она продолжала вдыхать каждый день каникул, радуясь, что они неожиданно стали такими длинными.

И вдруг совершенно неожиданно отец приехал во вторник, посреди рабочей недели. Он шел с реки в сопровождении троих незнакомых мужчин. Бабуля и дед напряженно следили за этой процессией, опасаясь, что произошло худшее. «Анатолий Николаевич», – только и сказала бабушка и сокрушенно покачала головой. Но оказалось, что с дядей Толей все в порядке, более того, он пошел на поправку, не зря папа всегда верил, что наша медицина самая сильная в мире, а приехал папа, потому что по случаю купил подержанную «казанку» и неновый мотор «ветерок», и вот «с ребятами» привез сюда, и теперь лодочка стоит на берегу, мирно покачиваясь на волнах.

Отец был возбужден и очень доволен. Съев сытный бабулин обед, «ребята» отправились домой, а папа остался. Он сказал, что лодку необходимо зарегистрировать, и сделать это надо немедленно, причем плавающее средство обязано быть представлено пред светлые очи инспектора для технического осмотра, и завтра папа отправится в райцентр по реке.

– Ты же хотела посмотреть, что там, за мостом? – спросил он Женьку.

Женька замерла, но видимо замерла так впечатляюще, что папа только засмеялся, взял девочку за руки и сказал:

– Тогда готовься. Там, за мостом, есть острова, я видел их на карте. Я вас с дедом заброшу на один из них, а на обратном пути заберу.

Это была самая беспокойная ночь в Женькиной жизни. Девочка то и дело просыпалась, вскакивала с кровати и смотрела на часы, которые, монотонно тикая, производили само время. Они явно хулиганили, потому что вот только что в мерцании лунного света маленькая стрелка стояла у цифры 12, и вот уже показывает 3, и не успела Женька прилечь на минутку, как стрелка ускакала на 5. Так и проспать недолго! Но вот, наконец, сквозь ситчик занавесок забило солнце, и радиоприемник на стене что-то тихонько пробурчал. Женька тут же вскочила и бросилась умываться.

– Ты чего такую рань? – удивилась бабушка, уминая тесто для пирогов. – Спала бы еще, время-то есть.

Потом был плотный завтрак и нервные бабушкины причитания:

– И зачем только ребенка тащите, на реке ветрено, погода-то пока не жаркая, чай не лето.

При этом бабушка складывала в большую корзину еще горячие пирожки, 2 бутыли молока, картошку в мундире, зеленый лучок, отварные яйца и порезанную кусочками колбасу.

– Вот, с голоду не помрете. На земле не сидите, я два одеяла положила, курточку Женечкину не забудьте, а ты что, старый, совсем из ума выжил? Оделся, как на парад. Телогрейку возьми.

Все бабушкино существо говорило, что она крайне против данного предприятия, но ничего не поделаешь, ведь ее, как всегда, никто не слушает, хотя впоследствии выяснится, что она была, как всегда, права.

На реке и правда было холодно. Ветер дул с севера, река волнилась, пенилась, раскачивая привязанную к мосткам лодку, то становилась черной и грозной, когда солнце уходило за тучи, то вдруг окрашивалась в ярко-синий цвет, отражая глубокое майское небо. В лодку грузились долго. Бабушка все причитала, отец заливал в мотор бензин, но бензин расплескивался, потому что лодка качалась, и радужными кругами плавал вокруг мостков.

Наконец, оттолкнувшись от лодки, берег медленно поплыл прочь, и бабушкина фигура, скорбно-обиженная, стала потихонечку удаляться, зато таинственный, так безудержно манивший мир, – приближаться. Дед сидел на веслах, усиленно ими работая, а отец колдовал у мотора. Мотор долго не хотел заводиться, и папина рука с визгом пролетала у Женьки над головой, когда отец дергал за какой-то шнурок. Но вот в механизме проснулась жизнь, сначала слегка затрепетала, неуверенно буркнув, и вдруг мотор взревел, дернул лодку, так что Женька едва не упала, и их новое плавающее средство уверенно двинулось вперед.

Сначала все было как обычно: низко склоненные над водой ивы, словно русалки, полоскали в воде зеленые ветви волос, да изумрудные поля, засеянные то ли овсом, то ли пшеницей, попеременно сменялись небольшими перелесками. Вдруг слева появился холм, поросший густыми шапками зацветающей сирени, и на самом его возвышении скромный деревянный крест.

– Здесь раньше монастырь был, – пытаясь перекричать шум мотора, проорал дед отцу, – а в 1540 году его поляки сожгли. Потом здесь деревня была, ее в 30-е годы к нам в Селищи перенесли, когда открывали плотину. Лет 10 назад, когда мост укрепляли, вырыли яму и напали на курган. Приехали археологи, да, говорят, нашли какую-то болезнь, работы свернули и все побросали. Так потом у каждого дома на заборе черепа висели – пацаны девчат пугали. А все ценное какие-то приезжие растащили.

Отец молча кивал головой, хотя было видно, что все его сознание занимало предстоящее мероприятие.

Мост становился все ближе. Он летел навстречу, и все четче вырисовывались его контуры. Мост представлял собой нечто вроде плотины, сооруженной из громадных каменных глыб, перекрывавших полностью реку, и только в центре этой гигантской насыпи имелась небольшая арка, где едва расходились две лодки. В аккурат над этой аркой располагалось сооружение, которое Женька и видела со своего берега: две бетонные дуги, перехваченные по бокам и сверху балками, а между ними рельсы – вот и все. Но выглядело это отчего-то необычайно величественно, словно таило в себе нечто особое, скрытое от простых смертных. У самой кромки воды, на камнях, с одной стороны сидели чайки, а с другой двое мальчишек, засучив штаны, ловили на спиннинг рыбу. На мгновение Женьке стало страшно завидно, что она не может вот так же, стоя босиком на камнях, закидывать удочку. Но все же ее внимание было приковано к тому, что уже виднелось сквозь арку, что ждало ее за мостом. Ее воображение раздувалось как паруса, рисуя одну картину за другой. Неподвижная, как изваяние, Женька пристально глядела вперед, и только сердце билось все сильнее и сильнее. И вот лодка влетела в арку, миновало ее, и – о чудо: Женька оказалась по ту сторону моста.

Здесь волнение стало больше. Река разливалась, и ветер, разогнавшись на просторе, гнал волны. Они были с белыми гребешками, и теперь лодка билась о них, как об асфальт. Жадно вглядываясь в берега, Женька ощутила легкое разочарование, поскольку не было ни замков, ни принцесс, ни Волшебной-приволшебной страны, а тянулись такие же поля и деревни, ничем не примечательные. Все, как и говорила бабушка. Но вскоре перед ней предстали развалины старого моста – торчащие из воды каменные руины, – который после первой мировой войны построили пленные австрийцы, а впереди, где река вливалась в Волгу, появился огромный белый теплоход. Он протяжно загудел, словно приветствуя Женьку, и неторопливо и величественно скрылся за поворотом. Женька никогда не видела таких больших кораблей, она смотрела во все глаза, затаив дыхание. Отец махнул рукой в сторону теплохода и проорал:

– Там как раз острова и лежат. Вон они. Сейчас на одном вас высажу.

И действительно, вскоре Женька увидела несколько островов, пять или шесть. Они располагались совсем недалеко друг от друга и хорошо просматривались. На одном из островов росли огромные деревья, а другой был почти лысый, только одна ива нависала над водой. На третьем острове Женька увидела кусты отцветающей черемухи. Их было так много, что со стороны казалось, будто остров покрыт белой пеной. Отец сбавил скорость и спросил:

– Ну, на каком вас высадить?

– Сюда. Сюда, сюда, – закричала Женька.

– Так это же не остров, – разочарованно проговорил отец.

Это и вправду был уже берег Волги. Но какой живописный! За довольно широкой песчаной полосой шло возвышение, а дальше росли сосны, огромные корабельные сосны, которым, наверное, было уже лет по триста. У берега плавали плоские листья кувшинок и торчали из воды молодые побеги рогоза. До ближайшего острова можно было легко дойти вброд.

– Да здесь даже лучше, – согласился с Женькой дед, – будет где дров для костра нарубить.

– Ну здесь так здесь.

Отец причалил к берегу, помог им выбраться и тут же запрыгнул обратно в лодку:

– Надо торопиться. А то не успею. Часа через 4 вернусь.

И уехал, а Женька с дедом остались.

Чуть поодаль от берега, где было не так ветрено, дед положил два бревна, укрыл их одеялами, а между ними расстелил клеенку и водрузил корзину.

– Вот сейчас разведем костерок и будем пировать. А ты пока погляди, что тут интересного есть.

Женька спрыгнула вниз и выбежала на песчаную отмель. Песок был холодным и сырым, но солнце пекло, и ветер, уже не такой страшный, раздувал фонарики рукавов на Женькином платьице и теребил непослушные локоны русых волос. Они то падали на глаза, а то вдруг разлетались в разные стороны, открывая бледный после зимы лоб, и страшно мешали. Как заправский следопыт, Женька принялась исследовать берег. Ей попалось несколько ракушек, высохшие водоросли, выброшенные на берег коряги и палки и даже размокший и почти потерявший форму бумажный кораблик. Его Женька разглядывала особенно внимательно, полагая, что он прибыл из Волшебной-приволшебной страны. Но пришла к выводу, что его построил какой-то глупый мальчишка, поскольку кораблик был как-то криво собран, и разочарованно отбросила в сторону носком резинового сапога. Следов Волшебной-приволшебной страны обнаружено не было.

Тем временем дед нарубил дров и развел небольшой костерок, который потрескивал, покачивался на ветру, время от времени выстреливая в небо искрами. На клеенке на салфеточках уже лежали пирожки, редисочка, зеленый лучок и ароматно пахнувшие, только что с огня, колбаса и хлеб. Дед достал из корзины стаканы и бутылку молока.

– Ешь, а то, поди, голодная, – дед ласково погладил Женьку по растрепанным волосам.

Есть и правда сильно хотелось.

В небе ярко светило солнце, поливая землю первым истинно летним теплом, в лесу пели птицы, шуршали насекомые, летали бабочки, рядом плескалась вода, и Женька вдруг ощутила себя по-настоящему счастливой. А может это и есть Волшебная-приволшебная страна? Просто они с дедом и не заметили, как сюда попали? Девочка жадно ела бабушкины пироги, заедая жареной колбаской и запивая молоком, и смеялась. Молоко текло по подбородку, дед, улыбаясь, вытирал его салфеткой. Ветер раскачивал язычки костра из стороны в сторону и разбрасывал повсюду искры, и Женьке казалось, что они оседают на молодой листве, осыпают траву, тонкой пленкой ложатся на волны, смешиваясь с солнечными бликами, отчего все кругом сверкает и блестит, как новогодняя елка. И девочка стала маленькой частичкой этого волшебного мирка, крохотной искоркой, кружащей в воздухе подобно бабочке. Точно такой же, как окружающие ее деревья, цветы, птицы, волны, стрекозы, разбросанные на берегу камушки, песок – неделимая частичка живого и подвижного организма.

И вдруг все это волшебство грубо разорвал гул приближающегося мотора. Звук шел откуда-то из-за острова, к которому легко можно было подойти вброд. Поначалу Женька подумала, что это вернулся отец, но вскоре незнакомая лодка вынырнула из-за острова, покрутилась вокруг других островов, сначала было прибилась к одному, но потом вдруг направилась прямехонько к ним. Что-то не понравилось людям, сидящим в лодке, на других островах. Людей было четверо. Это была молодежь, лет восемнадцати-двадцати, две девушки и два юноши. Лодка причалила метрах в 100 от Женьки с дедом.

– Ну, места-то кругом больше нет, – пробурчал дед, помешивая в костре горящие дрова.

– Места много, дедушка! – воскликнула Женька. – Всем хватит.

– Конечно, хватит, – дед ласково погладил внучку по голове, но Женька почувствовала, что дед как-то напрягся, и его непонятное беспокойство передалось и ей. И мир сразу померк, искры погасли, и даже солнце трусливо заползло за темную тучку, пугливо выглядывая из-за нее.

Тем временем один из юношей спрыгнул в воду, затащил лодку подальше на берег, и вся компания стала выгружаться. Одна из девушек, невысокая и полная, сплошь покрытая веснушками, разбирала вещи, расстилая пледы и клеенку и раскладывая тарелки, вилки, привезенную еду, – по-хозяйски привычно и уверенно. Вторая сидела рядом на обломке бревна. «Королевишна, да и только», – подумала Женька. Высокая, стройная, с длинными прямыми волосами глубокого черного цвета, она и вправду выглядела как царица. И юноши то и дело подходили к ней, что-то спрашивали, то услужливо предложили плед – она отказалась, – то, не успела она вытащить сигарету, наперебой защелкали зажигалками. Еще не понимая взрослых отношений, Женька ощутила что-то обидное и неприятное в поведении этих юношей, так подобострастно ухаживающих за темноволосой красавицей и совершенно не замечающих милую толстушку. И ей стало жаль толстушку, хотя та не обращала, казалось, на все это никакого внимания, весело хохотала, ловко нанизывая на шампура шашлыки, в то время как надменная брюнетка с достоинством оглядывала окрестности. Было видно, что обе девушки городские, а вот юноши… Один из них, невысокий, коренастый, с густой копной вьющихся пшеничных волос, производил впечатление деревенского парня, этакого развеселого тракториста из старого советского фильма, второй же, напротив, – худощавый, в модной обтягивающей рубашке, стройный и плечистый, на полголовы выше пшеничноголового – городской пижон да и только. Дед таких не любил. Однако обращались они друг к другу не иначе как «брат», хотя совершенно были не похожи. И Женька подумала, что тот, городской пижон, приехал к двоюродному брату в гости с девушками. Наверное, так и было. И чего эта деревенщина увивалась вокруг городской красотки, было Женьке непонятно, ведь очевидно, что такие, как она, в трактористов не влюбляются, им героя подавай. Да и веснушчатая толстушка подходила ему значительно больше. Но парень с пшеничной шевелюрой этого, видимо, не знал.

Впрочем, очень скоро Женьке надоело наблюдать за незваными соседями, да и компания совершенно не обращала внимая на деда с Женькой, и дед, кажется, успокоился, и Женька вновь вернулась к своим детским делам. Солнышко уже выползло из-за тучки, снова щедро поливая землю теплом, птицы в лесу опять запели, костер догорел, но угли светились, и приятный запах жареной колбаски возбуждал аппетит. Мир вернулся в прежние рамки, и Женька принялась строить на песке замок.

Тем временем соседи пожарили шашлык – его запах приятно щекотал Женьке ноздри, – открыли бутылочку водочки. Затем другую. Водка лилась легко, шашлык уходил быстро, уже новая партия нанизывалась на шампуры, шла оживленная беседа, звучал смех, стаканы то и дело опустошались, и тут же наполнялись снова. Потом пижон достал из лодки видавшую виды гитару, настроил ее и запел. Долгие годы Женька пыталась вспомнить, что он тогда пел. Пел он здорово, Женьку поразил его голос – удивительно чистый, бархатный и глубокий, она таких даже не слышала с эстрады, не имеющий ничего общего с этим надменным подвыпившим пижоном. Да и сам парень вдруг изменился, его лицо стало другим, словно бы тот пижон, что еще недавно разливал по стаканам водку, и этот одухотворенный молодой человек с гитарой в руках не имели ничего общего. И если бы Женька была побольше, она бы обязательно в него влюбилась, как красив он был, как склонял голову, как перебирал струны, как пел, не глядя ни на кого. «Август, август холодный. Мокрые листья падают вслед….» все, что осталось в памяти от его песен. Девушки тихо подпевали, второй юноша курил одну сигарету за другой, не забывая при этом наполнять стремительно опустошающиеся стаканы.