Леди Клементина Черчилль
Мари Бенедикт
Символ времени
Клементина Черчилль – жена премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля, дама Большого Креста ордена Британской империи. В период Второй мировой войны она была президентом «Фонда помощи России», а также кавалером Ордена Трудового Красного Знамени, который ей вручили в Москве в мае 1945 года. Но какова была повседневная жизнь леди Клементины? Как ее идеи и решения влияли на британскую политику? В каких жизненных ситуациях помощь Клементины оказывалась решающей не только для карьеры, но и для жизни Уинстона Черчилля? Эта книга – об амбициозной аристократке, незаменимой подруге и надежном партнере Уинстона Черчилля, которая в период кровопролитной войны не сдалась ни врагам, ни обстоятельствам.
Мари Бенедикт
Леди Клементина Черчилль
Marie Benedict
Lady Clementine
This edition published by arrangement with Laura Dail Literary Agency, Inc. and Synopsis Literary Agency.
© Marie Benedict, 2020
© Н. В. Некрасова, перевод, 2023
© ООО «Издательство АСТ», 2023
От автора
Эта вечная сигара. Эта фетровая шляпа. Этот боевой дух. Эти знаменитые речи. Этот V – знак победы. Эти узнаваемые символы сразу же вызывают в памяти знаковую фигуру Уинстона Черчилля, который, как считается, привел свою страну к победе во Второй мировой войне. Я постоянно сталкивалась с этим легендарным государственным деятелем и его вездесущими символами, проводя исследования перед написанием своего романа «Единственная женщина в комнате», действие которого отчасти происходит во время Второй мировой войны. Но, как это часто случается, когда я залезаю в кроличью нору исследований, я начинаю задаваться вопросом о женщинах – в этом случае об одной конкретной женщине. Проделал ли Черчилль всю свою знаменитую работу один? Где была его жена на протяжении более чем трех десятков лет и во время знаменитых событий Второй мировой войны? Какой была она? Эти вопросы начали терзать меня, и меня захватили мысли о Клементине Черчилль.
Во время моих исследований о Хеди Ламарр[1 - Хеди Ламарр (9 ноября 2014 – 19 января 2000) – австрийская и американская киноактриса и изобретательница, чья популярность пришлась на 1930–1940-е годы. – Здесь и далее примечания переводчика, если не указано иное.] я ненадолго отвлеклась на Клементину Черчилль. С того момента, как я познакомилась с ее необычной историей и прочла о ее первом знакомстве с Уинстоном, меня зацепил этот яркий, сложный, преданный, смелый и порой вздорный женский образ. Она оставила важный, но по большей части неизвестный след, и я поняла, что должна рассказать свою версию истории Клементины.
Рассматривая через призму этих исследований ее жизнь и отношения с Уинстоном, я осознала, что Уинстон не был одинок во время Второй мировой войны, хотя его всегда таким изображают, но рядом с ним всегда была Клементина, направлявшая его в его решениях, влиявшая на правительственных лидеров ради достижения общей цели, помогавшая ему идти по шаткой почве отношений с коллегами и сотрудниками, воспитывавшая их детей и обеспечивавшая их благополучие. Я узнала, что она разделяла с ним бремя лидерства во время не только Второй мировой войни, но и Первой, и что она поддерживала его все годы между этими войнами. В романе я рассматриваю бурные отношения и жизнь Клементины Черчилль и, надеюсь, вывожу на свет нынешнего дня ее вероятный вклад в изменение мира.
Но чем больше я узнавала о личности Клементины и роли, которую сыграла она в своих взаимоотношениях с Уинстоном, тем больше я приходила к выводу, что она сама по себе была знаковой фигурой. Женщина с природным острым интересом к политике, в частности, к проблеме женского избирательного права и социальной и гуманитарной проблематике Либеральной партии, она была поставлена в безвыходное положение запретами своей эпохи на открытое вмешательство женщин в политику. Когда она вышла замуж за Уинстона, с которым разделяла страсть к политике, она погрузилась в этот политический мир беспрецедентным для своего времени образом. Она создала себе уникальную репутацию как за кулисами, так и до некоторой степени публичную, заявив претензии на политическое пространство, в котором общество ей отказывало. Отстаивая свою собственную власть, пусть и проистекавшую от Уинстона, она употребляла ее ради блага британского народа во время войны и женщин в целом. Мы до сих пор пожинаем плоды ее трудов.
Приняв бремя лидерства, Клементина должна была преодолеть собственную нерешительность и сомнения в себе, чтобы воспользоваться этой возможностью и осуществить свои давние стремления по поводу женских избирательных прав и других социальных проблем, таким образом вдохновляя других людей на разных социальных уровнях. В этом свете я не могла не размышлять о том, что бы она могла задумать и свершить, будь ограничения ее времени иными. Стала бы Клементина Черчилль в нашу более вдохновляющую для женских амбиций эпоху очень заметной политической фигурой, а не теневой по большей части, пусть во всем остальном и мощной силой? Ответить на этот вопрос оставляю вам.
I
Глава первая
12 сентября 1908 года
Лондон, Англия
Я всегда ощущаю себя не такой, как все, не похожей на других. В каких бы кругах я ни вращалась, всегда чувствую себя чужой. Даже сегодня. Особенно сегодня. Тусклое, ранее сентябрьское солнце пытается пробиться сквозь сумрак холодного утра. Бледные лучи освещают огромную спальную, отведенную мне моей благодетельницей, леди Сент-Хелиер, падают на белое атласное платье, висящее на манекене, напоминая, что оно ждет меня.
Когда я провожу пальцем по вышитому тонким узором корсажу с квадратным вырезом из скользящего венецианского шелка, нежнее которого я в жизни не носила, меня охватывает чувство более сильное, чем обычная оторванность от мира сего, что так часто одолевает меня. Я жажду связи с ним.
Я ищу одежду, которую горничные достали из моего багажа, разложили по ящикам и развесили в зеркальном большом шкафу, когда я приехала на Портленд-плейс 52 две недели назад. Но не нахожу ничего кроме корсета и нижнего белья, которое предполагается надеть сегодня под белое платье. Значит, горничные наверняка снова упаковали мои вещи для последующего путешествия. От одной мысли о «последующем» меня бросает в дрожь.
Туго завязав пояс своего серого шелкового халата, я на цыпочках спускаюсь по большой лестнице особняка леди Сент-Хелиер. Когда я замечаю в гостиной служанку, стоящую коленях перед каминной решеткой, понимаю, что вот она-то мне и нужна.
Звук моих шагов пугает бедную девушку, и она вскакивает на ноги.
– Доброе утро, мисс Хозьер. Могу я чем-нибудь помочь? – говорит она, отирая черные от сажи пальцы о тряпку, висящую поверх передника.
Я медлю. Не наврежу ли я девушке, если попрошу ее помощи? Хотя леди Сент-Хелиер простит мне сегодня любое нарушение этикета.
– Вообще-то да, мне нужна ваша помощь. Если это не сильно вам помешает, – мой голос полон вины.
После рассказа о моем затруднительном положении девушка, предположительно моя ровесница, убегает по заднему коридору в сторону кухни. Сначала мне показалось, что она не так поняла мою просьбу или решила, что я сошла с ума. Тем не менее я следую за ней, и когда она стремительно мчится по грубому деревянному полу кухни к лестнице для слуг, до меня доходит ее план.
Морщась от топота ее рабочих башмаков вверх по лестнице и по коридору верхнего этажа, где находятся спальни слуг, я жду, молясь, чтобы ее шум не всполошил остальных. Я боюсь, что, если они выйдут на свою утреннюю работу и обнаружат меня на кухне, кто-нибудь из них доложит леди Сент-Хелиер. Когда девушка возвращается с узелком в руке – и никто из слуг не следует за ней по пятам – я облегченно вздыхаю.
– Как вас зовут? – спрашиваю ее, протянув руку к узелку.
– Мэри, мисс, – отвечает она, коротко присев.
– Я навсегда у вас в долгу, Мэри.
– Рада услужить вам, мисс Хозьер, – она одаряет меня заговорщической улыбкой, и я понимаю, что ей нравится ее роль в этом дерзком плане. Возможно, это единственное развлечение в однообразии ее будней.
Когда я поворачиваюсь и иду обратно к большой лестнице, Мэри шепчет:
– Почему бы вам не переодеться в кладовке, мисс? Шанс, что вас там найдут, куда меньше, чем если вы вернетесь наверх. А я уж постараюсь вернуть вашу одежду в вашу спальню прежде, чем кто-то ее заметит.
Девушка права. С каждым шагом по этой скрипучей большой лестнице я все ближе к шансу разбудить хозяйку дома и ее слуг. Воспользовавшись советом, я вхожу в кладовку, где по стенам тянутся полки, уставленные банками, и лишь прикрываю дверь, чтобы в закрытое помещение проникал хоть какой-то свет. Я позволяю моему халату стечь к моим ногам и разворачиваю узелок. Достаю оттуда на удивление симпатичное хлопковое платье в цветочек длиной в пол и натягиваю его, а затем шнурую черные ботинки, которые предусмотрительно прихватила Мэри.
– Вам прямо впору, мисс Хозьер, – говорит девушка, когда я снова выхожу в кухню. Она снимает с крючка пальто и подает мне со словами:
– Доброго пути!
Я спешу к двери для слуг в задней части дома и выхожу в переулок, что тянется за рядом роскошных георгианских[2 - Георгианская архитектура, георгианский стиль – обобщающие наименования историко-региональных стилей английского искусства в период правления королей Ганноверской династии, которая охватывает практически весь английский XVIII век.] домов по Портленд-плейс. Я прохожу мимо кухонных окон, в которых слуги уже начинают зажигать лампы, готовя дом для своих хозяев. За особняками леди Сент-Хелиер и ее друзей лежит суетный мир, но поскольку я всегда вхожу в парадные двери, я никогда не видела того, что находится позади.
Переулок выходит на Уэймут-стрит, к остановке автобуса. Он ведет в Кенсингтон, и я знаю маршрут достаточно хорошо, поскольку несколько раз приезжала к леди Сент-Хелиер с другой стороны. Шерстяное пальто Мэри слишком тонкое для прохладного утра, и в ожидании автобуса я плотно запахиваю его в тщетной надежде согреться. Как же Мэри зимой ходит в таком тонком пальто?
У простой шляпки, которую ссудила мне Мэри, очень узенькие поля и, соответственно, лица мне не скрыть. Когда я сажусь в автобус, водитель сразу узнает меня по фотографиям, которыми в последние дни пестрели газеты. Он пристально смотрит на меня, но молчит. Наконец, он быстро произносит:
– Вы явно не туда пришли, мисс…, – он понижает голос до шепота, осознавая, что ему не следует выдавать моего имени, – Хозьер.
– Я нахожусь там, где и намеревалась оказаться, – отвечаю я тоном доброжелательным, но, надеюсь, твердым. Он не сводит взгляда с моего лица, беря у меня деньги, которыми ссудила меня Мэри из своих сбережений, и я намерена вознаградить ее стократ. Но не говорит ни слова.
Я опускаю взгляд, чтобы скрыть лицо от любопытных зевак, которых привлекла странность реакции водителя и моего поведения. Как только автобус подъезжает к Эбингдон Виллас, я выскакиваю, и по мере приближения к кремовому оштукатуренному дому под номером 51 мне становится легче. Ощутив в руке тяжелый латунный молоток, я облегченно вздыхаю. Сразу никто не отвечает, но это неудивительно. Здесь нет толпы слуг, готовых сорваться с места по стуку в дверь или по звонку хозяйки. За всех слуг работает одна служанка, а обитатели дома делают остальное.
Я жду, и спустя несколько томительных минут мое терпение вознаграждено, дверь открывается. Появляется лицо моей любимой сестры Нелли, все еще помятое ото сна. Она бросается обнимать меня прежде, чем успевает удивиться моему появлению и замереть.
– Что ты делаешь здесь, Клементина? И в такой одежде? – спрашивает она. Вид у нее озадаченный. – Сегодня же твоя свадьба!
Глава вторая
12 сентября 1908 года