Леди Клементина Черчилль

Лондон, Англия

Меня окутывает успокаивающий уютный запах заваривающегося чая, пар согревает лицо и руки. Нелли не требует от меня ответа на свой вопрос. Пока нет. Я знаю, скоро она начнет настаивать на объяснении моего неожиданного визита, но пока что у меня есть возможность наслаждаться временной тишиной гостиной. Минут тишины, проведенных здесь, дома, наедине с сестрой, может хватить для того, чтобы я пережила этот день.

– Ты же не думаешь о том, чтобы отменить свадьбу, Клемми? – нарушает тишину робкий шепот Нелли. Ни ей, ни мне не хочется будить хоть кого-то в спящем доме, менее всего нашу мать.

– Нет-нет, Нелли, – шепчу я в ответ. Тянусь к ее руке, костяшками пальцев провожу по столу, за которым мы с сестрой часами занимались шитьем для швейной мастерской кузины Лены Уайт: необходимость, позволявшая оплачивать расходы на хозяйство.

На лице сестры читается облегчение. Я и подумать не могла, насколько ее пугает мысль о том, что я могу отменить эту свадьбу. С моей стороны было жестоко сразу же не объяснить свое появление.

– Ничего подобного, моя дорогая. Мне нужно было ненадолго оказаться в знакомой домашней обстановке. Просто чтобы немного успокоить нервы.

– А из-за чего ты нервничаешь? Из-за свадебной церемонии? Или из-за человека, чьей женой ты станешь? – Нелли, моя младшая сестренка, близнец моего единственного брата, поражает меня своей проницательностью. Я слишком долго считала ее юной и неопытной, не той наперсницей, какой могла бы стать неукротимая Китти, если бы она, моя прекрасная бесстрашная старшая сестра, не умерла от тифа в шестнадцать лет. Мне не стоило недооценивать Нелли.

Вопрос сестры заставляет меня вспомнить первую встречу с моим нареченным. Это случилось на приеме в особняке леди Сент-Хелиер, том самом, откуда я только что сбежала. Обед должен был состояться холодным мартовским вечером. Сперва я не хотела принимать приглашения от своей благодетельницы. Я жаловалась матери на то, что все мои подходящие к случаю платья нуждаются в починке, к тому же у меня не было чистых белых перчаток. На самом деле меня совершенно вымотал длинный дневной урок французского, но я не смела сказать об этом напрямую: мама терпеть не могла напоминаний о том, что ее девочкам приходится вносить свой вклад в ведение домашнего хозяйства. Она предпочитала верить в то, что ее титул и аристократическое происхождение должны волшебным образом приносить деньги на жилье, еду и прислугу – что странно противоречило ее свободным от условностей взглядам на нерушимость супружеских обетов и явному пристрастию к внебрачным отношениям, которые интересовали мать больше всего прочего в жизни, не исключая и нас, ее детей. Разумеется, она не собиралась принимать никаких отговорок: я не могла отказаться от приглашения моей щедрой, богатой опекунши, которая приходилась матери тетей и с удовольствием помогала молодежи войти в высшее общество. Словом, мать одолжила мне свои перчатки, я надела простое белое атласное платье покроя «принцесс»[3 - В данном случае имеется в виду цельнокроенное приталенное платье.], принадлежавшее Нелли, и послушно, хотя и с небольшой задержкой, отправилась к тетушке.

Хотя я и опоздала, мой сосед справа так и не появился даже ко второй перемене блюд. Я уже отчаялась услышать хоть что-то кроме утомительных разговоров о погоде, которые вел пожилой джентльмен слева, когда дверь в столовую с шумом распахнулась. Прежде чем дворецкий объявил о запоздавшем госте, круглолицый мужчина с застенчивой полуулыбкой уже подошел с извинениями к леди Сент-Хелиер, а затем устроился в богато украшенном резьбой кресле рядом со мной. Звук отодвигаемого кресла заглушил голос дворецкого, объявлявшего имя гостя. Я взглянула на него. У него были гладкие щеки мальчишки, но лоб прореза?ли морщины, свидетельствовавшие о взрослых заботах.

Кем был этот джентльмен? Он казался мне знакомым, но я не могла вспомнить, где видела его. Возможно, на каком-нибудь светском рауте? Их было так много…

– Мисс, я сожалею о неудобствах, которые причинило вам мое опоздание. Пустое место за столом на торжественном обеде – не самое приятное дело. Прошу меня простить, – проговорил он, глядя на меня с обескураживающей прямотой.

Не ожидая подобной откровенности, удивившись, я ответила прямо:

– Никакого неудобства, сэр. Я пришла всего за несколько минут до вас, меня задержала работа, – и тут же пожалела о своих словах: девушкам моего класса иметь работу не полагалось.

Теперь он казался удивленным.

– Вы работаете?

– Да, – с некоторым вызовом ответила я, – репетитором французского.

Упоминать об основном источнике доходов – шитье, которым занимались мы с Нелли, я не решилась.

Его глаза загорелись энтузиазмом:

– Это… это восхитительно, мисс. Умение работать, знание мира – это бесценно.

Он это серьезно? Или это просто насмешка? Я не знала, как реагировать, а потому выбрала нейтральный ответ:

– Как скажете, сэр.

– Именно так и скажу. Это оригинально. А ваше регулярное погружение в язык, в культуру Франции, о… в этом я вам завидую. Я всегда ценил вклад Франции в культуру и политику Европы.

Похоже, он говорил искренне, а его взгляды совпадали с моими. Я рискнула ответить в тон:

– Совершенно согласна с вами, сэр. Я даже думала о том, чтобы изучать Францию, ее культуру и политику в университете. Директор школы меня в этом поощряла.

– Правда? – он снова казался удивленным. Возможно, не стоило так откровенно говорить о моих юношеских устремлениях. В конце концов, я не знаю ни этого человека, ни его взглядов.

Я решила, что немного юмора может сгладить впечатление:

– О, да. Но в итоге мне пришлось удовольствоваться проведенной в Париже зимой, где я ходила на лекции в Сорбонне, посещала картинные галереи и обедала с Камилем Писарро.

– Не такое плохое утешение, – с улыбкой заметил мой собеседник, не отводя от меня взгляда. Мне показалось, или в его светло-голубых глазах я заметила искорку уважения? В неярком свете свечей эти глаза меняли цвет, от бледно-аквамаринового до цвета утреннего неба.

На мгновение мы замолчали. Кажется, к этому моменту в беседах всех прочих гостей – а это было неординарное собрание политиков, журналистов и даже одной странной американской наследницы, также наступила пауза. Впрочем, возможно, все это время они молча слушали нас. Только тут я поняла, что, увлекшись беседой с моим соседом, я совершенно забыла обо всех прочих присутствующих.

Мой сосед не продолжал разговора, и, чтобы скрыть смущение, я сосредоточилась на совершенно остывшем цыпленке на своей тарелке. Я чувствовала, что этот джентльмен смотрит на меня, но не повернула головы. Для первой встречи наша беседа оказалась необыкновенно личной, и я не знала, как ее вести дальше.

– Прошу простить меня, мисс, – слова прозвучали неожиданно.

– За что, сэр?

– За непростительный недостаток манер.

– Не знаю, о чем вы говорите.

– Такая женщина, как вы, заслуживает самого вежливого обхождения. Я только сейчас понял, что даже не представился, ограничившись объявлением дворецкого. Это непростительно, в особенности потому, что я прибыл слишком поздно для обычных формальностей. Вы позволите мне представиться сейчас?

Я кивнула, размышляя над тем, что он имел в виду, говоря «такая женщина, как вы». И какой же женщиной он меня считал?

– Мое имя Уинстон Черчилль.

Я невольно вздрогнула. Теперь понятно, почему мне была знакома его внешность. Я полагала, что это была какая-то случайная встреча несколько лет назад, но его лицо было мне знакомо не по светским собраниям: я видела его в газетах. Сидевший рядом со мной джентльмен был видным членом парламента; ходили слухи, что вскоре он займет должность министра торговли, став, таким образом, одним из самых значительных людей в правительстве. Его продвижение по служебной лестнице вызывало неоднозначное отношение: несколько лет назад он перешел из партии консерваторов в либералы, выступая за свободную торговлю и более активные действия правительства по созданию законодательства, защищающего благосостояние граждан. Это широко освещалось в газетах, в том числе в интервью, которое дал «Дейли Кроникл» автор «Дракулы» Брэм Стокер.

Если память мне не изменяла, за несколько лет до этого мистер Черчилль проголосовал за проект закона о предоставлении женщинам избирательного права. Эта тема была мне очень близка. Когда я училась в Беркхамстедской школе для девочек[4 - Беркхамстедская школа для девочек основана в 1888 году в г. Беркхамстед, Хартфордшир.], Беатрис Харрис, наша директриса, привила мне вкус к идее женской независимости. Ее рассказы о суфражизме[5 - Суфражистки (от фр. suffrage – избирательное право) – участницы движения за предоставление женщинам избирательных прав. Суфражистки также выступали против дискриминации женщин в целом в политической и экономической жизни. Считали возможным вести борьбу, совершая радикальные акции.] пали на благодатную почву: я выросла с матерью, которая декларировала свою приверженность идеям нонконформизма, но на деле в жизни полагалась на статус аристократки и связи в высшем обществе, мне же хотелось иметь цель в жизни и, по возможности, быть независимой. И вот сейчас передо мной сидел один из немногих политиков, открыто поддержавших первые попытки дать женщинам право голоса. Я занервничала, но при этом ощутила воодушевление.

Прочие гости за столом окончательно умолкли, но мой сосед, кажется, не заметил этого; шумно прочистив горло, он продолжил:

– Надеюсь, имя Уинстона Черчилля вас не отпугнуло. В последнее время я стал изгоем во многих домах.

Я почувствовала, как жаркая кровь прихлынула к моим обычно бледным щекам. Причиной тому были не его слова, а то, что, не узнав его, я могла, сама того не желая, попасть в неловкое положение. «Не сказала ли я чего-то неуместного?» – я лихорадочно прокручивала в голове нашу беседу. Кажется, нет. Конечно, если бы на моем месте была Китти, она вела бы беседу с апломбом и юмором, не нервничая и не делая неловких пауз…

Наконец, я решилась ответить.

– О нет, сэр, вовсе нет. Я нахожу, что ваши взгляды вполне соответствуют моим собственным, и рада познакомиться с вами.

– Однако, кажется, не настолько рады, чтобы назвать свое имя.

Я покраснела еще сильнее.

– Я мисс Клементина Хозьер.

– Очень приятно, мисс Хозьер.

Воспоминание вызывает у меня улыбку. Не успеваю я ответить Нелли, как в комнату врывается ее брат-близнец Билл, мой младший брат, офицер флота Ее Величества, но все еще нескладный, как школьник. Брат увлеченно грызет огромное яблоко, которое тут же летит на пол, когда он видит меня.

– Какого черта ты здесь делаешь? Надеюсь, это не потому, что ты решила снова увильнуть от своих обязательств?