Звуки родного двора

– Все возможно. Доберутся на маршрутке, – отрезала баба Варя.

Даша рассеянно закрыла за собой дверь. Она не пришла ни через день, ни через два, ни через месяц. Но все эти дни исправно заходила Маша. От нее баба Варя узнала, что к Демьяну пришло пробуждение. К каждому человеку оно приходит по-своему, у каждого свой путь к спасению. К Демьяну пришло через религию. Привели его в очередной раз к бабке, а та не настойки пить предложила, как это делали все до нее, а подарила икону, напомнила о корнях христианских и указала дорогу к храму.

– Какая еще дорога к храму? – удивилась баба Варя. – С 64 года в городе служба в церкви не ведется, да и сам храм приспособили под различные кружки для Дома пионеров.

– Уж четверть века с тех пор прошла… Мы другие стали, соскучились по вере!.. – убеждала Маша бабу Варю, пропагандируя при этом духовность, хотя в доме Токмазовых эти человеческие ценности всегда были в избытке.

– Да ты меня не уговаривай, а скажи лучше, где Демьян-то нашел дорогу к храму? – в упор спросила баба Варя гостью.

– В своей душе он проложил дорогу к храму, – тихим, кротким голосом ответила Маша – Икону, которую подарила сотворившая чудо старушка, Демьян поместил в углу своей спальни. Каждое утро и по вечерам Демьян стоит на коленях перед иконой, раскаивается о содеянном, просит о прощении грехов… И глубоко убежден, что его грехи входят в категорию прощаемых:

– Полстраны пьет, – считает Демьян. – Если всех не прощать, так это что же получится: страна вообще без мужиков останется?

И, по всей видимости, Бог его заметил. Вчера заехала к Даше – своим глазам не поверила: Демьян изменился, совсем другим стал: настоящим мужиком – опорой семьи. Перемены в доме большие. Позавидовала я белой завистью. Взяла адрес старушки. Завтра своего повезу, чем черт не шутит, – не по-христиански резюмировала Маша.

– Ну и Слава Богу! – произнесла баба Варя. – Это надо же такому случиться, чтоб человек сам, на ощупь, вопреки запретам, нашел дорогу к храму. И где? В своей душе! Чудеса!… – удивлялась она.

Проводив Машу, баба Варя села на пустую лавочку. К ее удивлению, Марьи Изотовны во дворе не было, ходили слухи, что она прихварывала.

– Добрый день, Варвара Александровна! – услышала баба Варя за спиной. В мужчине, который с ней поздоровался, она признала Егора, мужа Маши. Егор чем-то напомнил бабе Варе «Балбеса» – героя фильма Гайдая «Самогонщики».

«Балбес» улыбнулся как-то кривенько и виновато, улыбкой провинившегося и загнанного в угол школьника.

«Да! Из него уж точно «полковника» не вылепишь, – подумала баба Варя, оценивая Егора и вспомнив о гадании Маше на кофейной гуще. Но, как знать, учитывая неистовую одержимость Маши, может быть, что-нибудь да и получится…»

– А где Маша? – спросил Егор, тупо уставившись на бабу Варю.

– Минут двадцать как ушла…

Егор ушел, никак не отреагировав на сказанное.

– Похолодало нынче, зима уж на носу, – отметила для себя баба Варя и накинула на плечи пуховый платок. Промозглый ветерок срывал последние листья с жердели и, как полноправный господин, сбрасывал с клумбы наряды. На смену ярким летним звукам, еще недавно наполнявшим собой дворик, приходили новые, слегка подзабытые: от них исходила грусть. На город надвигалось безлюдье. Это было заметно по дворику: через него проходило все меньше и меньше людей.

– Перезимовать бы как-нибудь, весной полегче будет: дни потянутся быстрей, а там и мои подъедут, – рассуждала баба Варя, сидя на лавочке и кутаясь в платок.

Зима проходила за чаепитиями, гаданиями на кофе, встречами с Дашей и Машей, пятиминутными посиделками на лавочке с Марьей Изотовной. Несколько раз забегал Ленька, справлялся о Никитке. В конце мая пришла Неля.

– Скоро буду вашей соседкой. Во втором доме сняла квартиру. Завтра развод с Женькой, – бесстрашно доложила она прямо с порога дома.

За этим бесстрашием баба Варя разглядела безысходность, боль, сострадание к себе самой.

– К чему такая спешка? Может, следует разобраться в чем-то? – медленно, с расстановкой спросила баба Варя.

– Поздно! – еле слышно пробормотала Нелля.

В семье Токмазовых догадывались, что жизнь у Нельки не складывается. Знали об изменах Женьки, но лишних вопросов никогда не задавали. Впервые об этом заговорила сама Неля.

Баба Варя не пыталась проникнуть в скорбную тайну подруги своей невестки, не стала делать попытки разгадывать ее бессонные ребусы. Одним словом, в душу к Нельке не лезла.

– Все будет хорошо! – единственное, что сказала баба Варя уставшей от превратностей судьбы женщине, – все обязательно будет хорошо!

Нелли посмотрела на бабу Варю неуверенно, исподлобья, но поверила сказанному. Не поверить бабе Варе было невозможно.

Нелька была рада соседству пожилой женщины с молодыми глазами и безмятежным взглядом.

Долгожданный июнь, вернее, его конец, баба Варя встретила с непрерывными дождями, раскатами грома, похожими на рык колокола, оповещающего о чем-то важном.

Важным для бабы Вари был приезд Никитки. Его привез Сергей Григорьевич Токмазов, Жанна приехать не смогла, так как только вышла на работу. С приездом детей и баба Варя превратилась в большого ребенка. Утерянное приходило к ней в снах, а сейчас было наяву, рядом. Она радовалась им, своим детям, как радуется ребенок, получивший подарок. От этой радости комнаты наполнились светом, даже мокрый от дождя дворик засветился. Через неделю Токмазов уехал: его ждала работа. Никитка остался до сентября. И потекла летняя жизнь дворика по новому кругу. Наполнился дворик летним содержанием с его особым смыслом, с закономерностью и жизнью, от которой каждый день сердце скачет… от звуков и запахов… ах, таких родных, ни с чем не сравнимых…

Север для Никитки стал чужбиной, а дворик – малой родиной…

Пять лет подряд Сергей Григорьевич привозил сына на «родину» – во дворик, расположившийся в самом солнечном городе южного побережья. А в конце августа за ним приезжала его мама, Жанна Васильевна. Пять лет подряд Никитка увозил с собой на север смутные пятна, обрывки пейзажей. Он, мальчик с юга, нащупывал родину в снах. Она чудилась ему островом в море, где звенели под натиском ветра листья жердели и виноградной лозы. Она приходила запахом ракушек, морской тины и звуками, которые сводили свои волны в главном месте на Земле – маленьком южном дворике. Первый год разлуки с детьми был для бабы Вари особенно тяжелым. Потом одиночество стало нормой.

– Человек ко всему привыкает, – шутила она. Единственное, с чем баба Варя так и не смирилась, так это с тем, что никак не получалось у Токмазовых собраться вместе. Сергей приезжал с Никиткой, а Жанна уезжала с ним. Каждый год обещали приехать вместе, но работа такой возможности не предоставляла. Летние отпуска у Токмазовых не совпадали. Сергей Григорьевич проводил свой неполный отпуск с Вячеславом Сухиным, школьным другом. Неполный, потому что больше двух недель Токмазов дома не задерживался, ссылаясь на работу. Вячеслав на берегу моря имел дачу и катамаран – все, чего не хватало Токмазову на севере.

Жанна, когда приезжала, не разлучалась с Нелей. Это было как никогда удобно для Жанны, ведь Неля после развода с мужем жила по соседству.

– Если так дело и дальше пойдет, – ворчала баба Варя, – то тебя постигнет судьба Нелли.

– Размечтались, – ласково обнимая бабу Варю, успокаивала Жанна, – иногда необходимо друг от друга отдохнуть. Токмазов – это моя данность. Это сильнее наших желаний, так распорядились там! – Жанна, смеясь, показала на небо.

В 91-м году ни Сергей Григорьевич, ни Жанна не смогли приехать. Никитку в августе посадили на поезд, поручили проводникам, еще кому-то из знакомых, кто ехал на юг, а здесь, на станции Тоннельная, баба Варя с Вячеславом – другом Сергея Григорьевича, Никитку встретили. Трое суток баба Варя не смыкала глаз, пила валерьянку – даже тогда, когда Никита, повзрослевший и здоровый, сошел с поезда.

– Да он почти жених, а вы переживали, – пошутил Виктор в сторону бабы Вари при встрече с Никиткой. Волненье ушло лишь тогда, когда машина въехала во двор. И непонятно откуда все взялось: сила, уверенность, обмирание сердца от радости, что перед тобой сплошная гармония. Она всюду: в доме, песочнице, лавочке, клумбе, дереве, забытых звуках… И все это Родина!!!

Счастью не было границ: Никитка только успел занести вещи, Ленька уже ждал его под балконом. Баба Варя и не заметила, когда они исчезли.

– Никитка приехал! – кричал Ленька.

– Никитка приехал… – эхом разнеслось по всему двору.

Вскоре произошло то, чего меньше всего ожидали. Звуки во дворе обрели мрачную окраску. Мужики, как всегда, играли в карты в конце двора, но при этом почему-то начали ужасно сквернословить. Раньше за ними такого не наблюдалось. Среди них появился Погремушкин. На нем не было лица. Шмелев держался за сердце и причитал: «Мы все в капкане… мы все в капкане!!!…». Сидящий на его плече попугай никак не реагировал на Марью Изотовну. Ему было не до нее. Перспектива попасть вместе с хозяином в капкан его волновала больше, чем одиноко сидящая на лавочке старушка.

– Никак война началась?! – с ужасом подумала баба Варя. И только вовремя появившаяся в квартире Неля разъяснила бабе Варе, что в стране произошел дефолт и все сбережения людей пропали. Наконец-то баба Варя осознала, что Погремушкину до конца жизни ездить на драндулете, Шмелеву ходить с попугаем на плече, а Марье Изотовне сидеть на лавочке. Потому что Погремушкин новую машину уже никогда не купит, Шмелев даже о старой не может мечтать, а Марья Изотовна никогда не переедет к сестре во Львов. Осуществить простые человеческие желания им будет не на что…

Свои несостоявшиеся мечты к общему людскому горю Нелька присовокупила тоскливой фразой: «А я такие планы строила по поводу приобретения собственной квартиры, теперь если только на угол соберу…». Пока баба Варя судорожно прокручивала в голове свои сбережения, Нелька вышла на балкон. Здесь ей никто не мешал осознать народное выражение «набитая дура!». Сколько раз говорили ей, что деньги нужно хранить дома, но она делала все наоборот. Собственно говоря, и вся Нелькина жизнь складывалась наоборот. Облокотившись на перила балкона, она безучастно наблюдала за происходящим во дворе. Марья Изотовна, погрузившись в позиционную войну со Шмелевым, припадочно размахивала перед его носом белым платком. Это было похоже на капитуляцию. Тряся платком, она исповедалась Шмелеву, что на днях хотела приобрести комод и что ее вера в человечество умерла со смертью Сталина. Мелкие ссоры еще недавно непримиримых супостатов растворились в общем народном горе. А звуковая дорожка посылала в эфир мелодию с издевательски оптимистическими словами: «Не надо печалиться, вся жизнь впереди… вся жизнь впереди, надейся и жди», – звучало, как всегда, из окна на первом этаже.

На фоне песни обитатели двора выглядели карикатурно. И лишь Никитка с Ленькой, по-ребячьи соскучившись друг по другу, до одури гоняли мяч. Подача Леньки завершилась прямым попаданием в «музыкальное» окно. Оттуда выглянула девочка.

– Нельзя поаккуратнее, – грациозно обратилась она к ошалевшему от страха Никитке.

– Конечно, можно, – извиняясь за Никитку, ответил Ленька.

Позже, укладываясь спать, Никитка спросил:

– Бабуль, а ведь раньше на первом этаже никакой Лены не было?

С этого момента, уезжая на далекий север, Никитка увозил с собой часть южного дворика и нежно-грациозный облик Лены.