Звуки родного двора

Шмелев, сто раз извинившись перед разъяренной старушкой, побежал за Погремушкиным в гараж.

Баба Варя с Машей изо всех сил старались вести себя прилично, дабы не оскорбить Марью Изотовну вырывающимся наружу смехом.

– Возьмите! – Никитка протянул насупившейся старушке булку хлеба. – Мороженое хотите? – спросил он угодливо.

– Я его смолоду не ем, – зло ответила та.

Напряженную обстановку разрядила Маша.

– Какой у вас уютный дворик, – со вздохом протянула она.

– У хороших людей и дворы хорошие, – объяснила баба Варя гостье. На лице Марьи Изотовны появилось умиление, она явно относила себя к «хорошим».

А день во дворе набирал силу по законам, понятным только самой природе.

Лето уходило в море, а на место жарких дней просилось бабье лето. Оно день за днем маленькими шагами завоевывало дворик, и в этом было что-то таинственное. На вершине жерделевого дерева как-то особенно дрожал золотой свет. Он переливался, как радуга в сетях паука. Большая клумба вдоль всего дома радовала симфонией красок. Расплескав запах ночной фиалки, она дурманила воображение. А из окна во двор радиола посылала новые песни. Создавалось впечатление, что это был концерт по заявкам обитателей двора, которых просто не объявляли.

– Часто простое кажется вздорным, черное – белым, белое – черным, – пела Светлана Крючкова. Никто не просил сделать музыку тише: похоже, все соглашались и «больших перемен» не ожидали.

Жанна Васильевна вернулась домой не одна. С ней пришла ее подруга и коллега по работе Нелли Чихачева. И Жанну, и Нелли наградили почетными грамотами за доблестный труд в связи с юбилеем. Проектному институту, в котором они работали, исполнилось 10 лет. Грамоты вручили на официальной части юбилея. В ресторан идти они отказались, поэтому с радостью приняли предложение бабы Вари отметить такое «значимое» событие у нее на кухне. Нелли считала кухню самым уютным местом в квартире Токмазовых. Женщины возбужденно обсуждали праздник:

– Мог бы и премией наградить, а то грамотой. Ну зачем она нам, эта грамота, Жанна, скажи? – возмущалась Нелли. – У нас и так зарплата нищенская, больше похожая на милостыню, нежели на плату за каторжный труд.

– Нелька, перестань плакаться. Давай лучше выпьем, – предложила Жанна.

– Пить? За такое плачевное поощрение поднимать тост и тратить коньяк? – взвизгнула Нелька.

– Да при чем тут поощрение? Давай выпьем за нас, красивых и любимых, – убеждала Жанна.

– Ну насчет любимых – это я подумаю, а что касается красивых – согласна, – Нелька поцеловала Жанну и бабу Варю прежде, чем опустошила предназначенную ей рюмку коньяка.

Нелли любила эти двух женщин и восхищалась ими. Отношения между Жанной и бабой Варей были похожи на общение близких подруг, нежели на жизнь свекрови с невесткой. Что же касается Нелли, отношения ее со свекровью не сложились, к тому же муж погуливал.

– Жанна, поверь мне, мир намного просторнее, нежели трехкомнатная клетка вашего панельного дома. Но мы не можем видеть этот мир, потому что всегда чего-то нам не хватает: то денег, то времени. А когда есть и то, и другое, просто не выпускают, потому что кто-то считает, что ты не достоин звания «советского туриста». Трудиться доблестно ты можешь, а…

Нелька не успела договорить, ее перебила баба Варя:

– А что есть звание «советский турист»?

– Теоретически нет, а практически… Мне, баба Варя, запороли Югославию.

– Да и черт с ней, с Югославией. Что, у нас нет красивых мест? Даша-молочница уж сотый раз зовет в гости в деревню. Я как-то ездила, правда давно. Красотища-то какая! Грибы, ягоды, богатые орешники… Перед домом огромный луг с великолепием цветов и колдовским запахом. Вы по стране-то нашей вначале поездите… Далась вам эта заграница.

Баба Варя еще минут десять с блестящими глазами рассказывала о красивом местожительстве Даши. Закончилось тем, что было принято решение на выходные съездить к Даше, чтобы оценить увиденное воочию. Нелли закурила сигарету и вышла на балкон. На улице поднялся ветер, хлопнул балконной дверью, бросил ее несколько раз туда-сюда, зашумел в листве виноградной лозы. Он гонял по двору и кружил около мусорного бака обрывки бумаги, играя с ними в прятки. Ветер был далеко не летний, но теплый. В нем было что-то такое, что выдавало надвигающуюся осень. Он злился, набирал силу, а затем утихал. В конце концов настолько ослаб, что затих вовсе. Наступила тишина. Нелька почувствовала, как стучит сердце. Она слышала его удары. Вспомнился муж. Нелли ласково называла его Жекой. Вчера он не ночевал дома. Нельке стало обидно. Жанна с Сергеем, в отличие от нее с Женькой, жили душа в душу. А у Нелли что-то не складывалось. Что? Она не знала.

– Тетя Неля, вас мама зовет, – услышала она голос Никиты. Он вышел на балкон с большим бумажным змеем.

«Конечно, конечно же, детского говора, плача, смеха в доме не хватает», – удрученно подумала Нелли и ласково погладила по голове Никитку. Детей у Нелли не было. Врачи оказались бессильны перед диагнозом. Да и лечиться она устала, тем более, что положительного результата давно не ждала. Но внутренний голос ей подсказывал, что сдаваться нельзя. Нужно что-то делать, как-то бороться. Но как?

Никитка запустил бумажного змея. Его подхватил вновь появившийся из ниоткуда ветер и стал кружить по дворику. Змей попытался взлететь в небо, но зацепился за макушку жердели. Как ни старался бедолага освободиться от веток, как ни помогал ему в этом ветер, ничего у змея не получилось… Разорванный на части, он угодил на дно мусорного бака.

– Как в жизни, – подумала Нелли, – до чего же иногда мы зависим от обстоятельств.

– Ничего, я завтра нового сделаю, – оптимистично заявил Никитка, как будто прочитал Нелькины мысли.

– Подруга! Тебя муж обыскался, – Жанна протянула Нелли телефон. Шнура до балкона не хватило, Нелли вынуждена была вернуться в зал. Жанна спасла ее от печальных мыслей.

– Вот так да! Наконец-то объявился, – произнесла Нелли в трубку. – Через час буду дома.

Она старалась говорить тихо, скрывая суточное отсутствие супруга.

– Ну что? Еще по рюмочке? – спросила баба Варя, обращаясь к молодым женщинам.

– Нет. Пора домой. Жека ждет, – Неля стала собираться.

– Никитушка, проводим тетю Нелю? – обратилась Жанна к сыну.

Жанна с Никиткой посадили Неллю в автобус и возвратились дорогой через парк. Желание насладиться не успевшей испортиться погодой победило меланхолию, которая завладела Жанной после ухода подруги. Парк начал менять цветовую гамму. Деревья, кустарники, травы переливались всеми оттенками зеленого и желтого. Желтого было больше. Этот цвет побеждал медленно, но уверенно и красиво. Он вызывал удивительную гармонию единения с природой. Воздух уже не пах летом, но и осени в нем было мало. Карусели рисовали красные и синие оси. У слонов облезли хоботы, а у лошадок потускнели глаза. Парк готовился к мертвому сезону, ко времени правления грусти.

– Мамочка, а почему Марья Изотовна говорит, что детство – единственное богатство, – спросил Никитка. – Я что, богатый?

– Это потому, что оно беззаботно. Когда вырастешь – поймешь.

– А старость тоже богатство, только в обратную сторону? – не унимался Никита.

– Богатство – это душа человека, его добрые поступки. Неважно, молод он или стар, – улыбнувшись, ответила Жанна. – Ты лучше скажи мне, как это тебе удалось за весь день не натворить глупостей?

– Я встал сегодня поздно, мамочка, – серьезно ответил Никитка.

Жанна рассмеялась, поцеловала сына и с любовью прижала самого дорогого человечка на Земле.

– Мамочка, а почему Ленька говорит, что их не любят, потому что они евреи? Ленька считает, что еврей, ну, не то чтобы хуже русского, а как-то младше званием. Получается, что звания бывают не только у военных, но и у всех людей?

– У людей, Никитушка, звание одно – Человек. Он получает право называться этим гордым словом при рождении, а уж потом, в зависимости от воспитания, среды, обстоятельств, это звание может меняться. Родившийся может состояться как честный, добрый, порядочный человек либо стать нелюдем. Не может быть плохим еврей или русский – может человек быть нехорошим.

– А баба Варя рассказывала, что дедушка мой тоже был не русским.

– Твой дедушка, Григор Гаспарович Токмазов, родился в благородной армянской семье. Он, как и твой папа, строил наш город. Дедушка был награжден высоким званием – Заслуженный строитель Кубани, и папа этим гордится.

– Я, мамочка, тоже получу звание, когда вырасту!

– Ты уже его получил. Я тебе присвоила звание самого родного человечка на земле, правда немного хулиганистого. Но ведь это поправимо, правда? – игриво спросила Жанна Васильевна, заглядывая сыну в лучистые глаза. От них исходил теплый свет.

В эту минуту она поняла, пусть на краткий миг, что по-настоящему счастлива. Она растворилась в любимых до боли Токмазовских глазах Никитки. Вот она, радуга детства! В них, в этих сто раз целованных глазах, она увидела волшебную страну, в которой ее наивный мальчик наощупь летел в далекое, еще не понятое им Нечто, именуемое жизнью. До чего же в этот миг захотелось Жанне, чтобы этот путь для сына стал светлым и счастливым. Прижавшись друг к другу и любуясь чистым, нежным небом, под которым раскинул свои границы морской берег, они почувствовали кровное родство с природой и городом, в котором протекала их жизнь. Легкий ветер разбросал по всему парку жухлые листья и с Летней эстрады донес любимую песню Никитки: «… Выбери меня, выбери меня, птица счастья завтрашнего дня…». А где-то там, далеко за границей моря, в волшебной стране детства, песня отзывалась эхом: «…Выбери меня, выбери меня, птица счастья…» – доносилось уже из-за тридевяти земель.

Сергей Григорьевич и баба Варя от скуки смотрели телевизор и пили чай с мелиссой в ожидании Жанны и Никитки. Вдруг дверь тихонько приоткрылась и появился Никитка, затем вошла Жанна. Лицо у Сергея Григорьевича засветилось. Жанна заметила, что он в хорошем настроении. За десять лет супружеской жизни она научилась понимать мужа с первого взгляда, чувствовать его настроение по походке, каким-то, только ей известным, жестам, тембру голоса, осанке и многому другому, что знакомо до мелочей в любимом человеке. И дело было вовсе не в том, что Токмазов – муж, отец ребенка, и к тому же преступно красив. Дело в том, что она не мыслила свою жизнь без присутствия в ней этого человека. Может быть, поэтому на лице Жанны всегда читалось тихое, незаметное, светлое счастье – то, что отсутствовало в лице Нелли.

– И где это вы так долго пропадали? – ласково спросил Токмазов.