Вязкая тропа возмездия

– Ага, то есть ты помнишь, что у меня праздник?

– Ты не хочешь отмечать день рождения своего отца? – подхватила мать. Вена на ее лбу запульсировала от гнева. Раньше она всегда носила длинные волосы и челку, и эту чертову вену было не видно. Но для Липатовых сходила в дорогой салон, ей там укоротили и челку, и все остальные волосы. Зря. Короткая прическа ей не идет, да и вена эта…

– Нет, праздник был в среду, – ответила я сразу обоим. – И тогда я присутствовала.

– Ну и что? А сегодня гости приедут. Они знают, что у нас есть дочь. Что мы им скажем?

Ну да, ну да. Вот оно, злополучное «а что люди подумают».

– Скажите, что я уехала учиться в Англию.

– Смешно, – сказал отец, который, к сожалению, никогда не отличался отменным чувством юмора. Говорят, что у меня это от деда, папиного отца. Жаль, что я его не застала. – Ты хочешь, чтобы мне никогда зарплату не повысили и должность зама не предложили? Раз у нас и так все хорошо! Дочка в Йеле учится! И в Гарварде одновременно!

– Йель и Гарвард в Штатах, говори, что я в Оксфорде или Кембридже. А то нас поймают на лжи!

У папы выступил пот от гнева. За последние семь-восемь лет он сильно набрал в весе и теперь всегда потеет. Особенно после общения со мной…

– Брат мой, твой дядя Вася, тоже приезжает, – проинформировала меня мама сухим тоном, поправляя и без того идеальную укладку перед зеркалом. Очень жаль, но от этих действий волосы быстрее не отрастут… – Мы и ему должны сказать, что ты эмигрировала? Слышь, брат мой Вася, Вика-то наша тю-тю… – показала она ладонью, как самолетик поднялся в воздух и опустился на землю. – Упорхала!

Всегда удивляла любовь мамы к имени добавлять статус. Она и про меня всегда так всем говорит «дочь моя Вика». Впрочем, более ответственного, скрупулезного и педантичного человека вы никогда не найдете. Она, похоже, таким образом и людей упорядочивает вокруг себя, будь то коллеги, случайные знакомые или члены семьи. Будто напоминая себе каждый раз, кто мы для нее и какое место занимаем в ее жизни – в весьма скучной, надо дополнить, жизни, где все всегда разложено по полочкам.

– У вас там вещи висят на веревочке! – в качестве мести напомнила я. – Мама, ты такая ответственная, весь дом вылизала к приезду князей, как же так? Засмеют нас, простолюдинов!

– Федор, муж! – ахнув в ответ на мои слова, грозно позвала она папу, который уже успел свернуть на кухню. Когда он вернулся, принялась отчитывать: – Когда я велела тебе разобраться с вещами, которые ты заляпал, открывая мартини, я подразумевала, что ты кинешь в корзину для грязного белья, а не что повесишь на улицу сушиться! Кошмар!

Я хмыкнула, а отец, теперь такой же пристыженный, как и ее «дочь Вика», отправился исправлять оплошность.

– Ну что ты тут стоишь?! – перекинулась мама снова на меня. – Ты идешь одеваться во что-то нормальное или нет? Или ты хочешь, чтобы у отца инфаркт случился по твоей милости?!

Если у него случится инфаркт, то на почве стресса и постоянных мыслей о повышении, а не из-за того, что я не спустилась на ужин к незнакомым людям…

Но я решила хоть раз за последние несколько лет быть паинькой. Или почти паинькой…

– Хорошо, я буду присутствовать с вами за столом, но только ради дяди Васи, – нарочито загадочным тоном ответила я и поднялась к себе на второй этаж, чтобы переодеться к приезду дорогих гостей.

Я не то чтобы очень любила дядю, мне он казался слишком удачливым по жизни, к тому же после смерти родителей (моих бабушки и дедушки) умудрился почти все наследство прикарманить, объяснив это тем, что мама-де и так пристроена, а у него куча бизнес-идей. На удивление, одна из них выстрелила, он придумал и вложился в какое-то приложение для фитнеса. Сам он далек от компьютеров (и от спорта, кстати, тоже), но для этого имеются разрабы и прочие айтишники. А то мы уж переживали, что он все наследство сольет в унитаз. Но удачливость дяди проявилась и здесь, так что он не только не потерял, но и приумножил состояние. Я, как и любая неудачница (во всяком случае сама себя таковой считаю, другие, когда это слышат, крутят пальцем у виска, дескать, зажралась девка, симпотная, стройная, батя богатый, дом большой и красивый, учишься в МГУ, хорош выеживаться и т. п., но много ли они знают), так вот, как любой неудачник, я завидую удачливым людям. Я твердо знаю, что если бы я вложилась в какое-то дело, даже имея необходимое образование и разбираясь в маржах, бизнес-планах и точках безубыточности, все равно бы разорилась. Однако дяди-Васин веселый незлобивый нрав нивелирует легкое раздражение, могущее возникнуть у любого на фоне зависти, и в итоге мое отношение к нему выходит на ноль. Да, особой любви к родственничку нет, но, во-первых, он живет далеко и редко балует нас визитами, а во-вторых, как вы, наверно, уже успели заменить, у меня ее практически ни к кому нет, этой любви. И где вы ее в принципе видели? Я имею в виду искреннюю, неподкупную любовь, а не из принципа «надо любить маму», «надо любить папу», «надо любить родину». Я не люблю, когда за меня решают, поэтому оставляю все эти «надо» другим людям.

Поймав себя на лжи, я ощутила острую потребность снова увидеть некогда любимое лицо. В телефоне в отдельной папке с заголовком «Море» были фотографии годичной давности. «Курортный роман» – какое пошлое словосочетание, совершенно не про меня. Точнее, я так думала. Но там я встретила свою вторую половинку, как бы высокопарно это ни звучало. Он жил в Питере, не так уж далеко. Четыре часа на «Сапсане», разве это преграда? Тем более что я – единственный человек в его жизни, так как парень детдомовский (по его словам). В общем, я думала именно так, отдаваясь этой любви без остатка. Однако чувак, взяв у меня и номер телефона, и адрес, и почту, и дав обещание написать, как только приедет в Москву, объявился только через месяц. Я знала, что он приедет поступать в МГУ в определенные даты, и уже перестала ждать. Вру опять, я проверяла телефон каждый день… И вот через пару недель его пребывания в Москве я наконец-то получила предложение встретиться. И отказала… Он понял, что я обиделась, позвонил и сослался на занятость в связи со вступительными экзаменами. И вот теперь, дескать, пока он ждет результатов, он свободен. Я простила, конечно… А потом он пропал. Причем я уже назначила ему встречу в Кузьминках, где всегда гуляю и с Венькой, и одна, получила его согласие, пришла, а его нема… Все знакомые сказали мне, что он типичный козел, и на курортах взять номер телефона – типичное поведение и вообще ничего не значит. Я спорила, утверждала, что я у него тоже первая, но они крутили пальцем у виска. Он просто притворятся скромнягой и тихоней, а я не поняла… И только через месяц я случайно узнала, что он повесился на стволе дерева в этом самом парке прямо накануне встречи. Я видела в тот день огороженное ленточками дерево, но все мероприятия к вечеру закончились, и в парке в принципе никто даже не шептался о происшествии. Я до сих пор не знаю, что произошло. Похоже, он просто не смог поступить в вуз своей мечты и не сумел справиться со стыдом поражения. Я потом вспоминала все наши разговоры и пришла к выводу, что он и впрямь очень много расспрашивал меня про учебу. Как будто МГУ для него был важнее меня… Что со мной не так? Почему я не поняла? В психологии это называют проекцией – когда ты думаешь, что другие испытывают все то же самое, что и ты. К слову, я учусь не на психолога. Пора переводиться. Но, если серьезно, все это лишь доказывает мою правоту – никакой «большой и светлой любви» в этом мире не существует.

– Несносная девчонка! – слышала я мамино недовольное, спускаясь вниз в идеально наглаженном черном платье.

– Мы ее плохо воспитали, – поддакивал папочка, – все разрешали. Знала бы, как другие…

– Что – другие? – весело спросила я, миновав последнюю ступеньку, и чмокнула отца в щеку. – С днем рождения, папуля!

Папа нервно дернул щекой – той самой – и вздохнул глубоко-глубоко. Он ведь понимал, что это сарказм. Или нет?..

– Белье-то снял? – добила я его.

– Снял! – он тут же повернулся к матери. – Надо переезжать! Как только получу повышение…

– Почему? – вклинилась я, потому что за меня снова что-то решают. Ведь мне тоже придется переехать.

– Потому что юго-восточная Москва – это гетто какое-то! У соседей снова собаки лают, и опять они какой-то кирпич кинули нам через забор! Нашел его на участке. С загадочными символами.

– Чего-чего? – хихикнула я.

– Угу. Так криво написано, что я не понял ничего. А в прошлом месяце с той стороны забора я находил дохлых крыс!

Теперь я посмотрела на маму. Отец уже второй раз замечает подобное, но она нам не верит. Сама она считает, что с соседями нужно дружить. Даже с чокнутыми бабками и их загадочными молчаливыми родственниками. По ту сторону забора разговорчивы только собаки.

– Нужно в адекватный поселок с охраной переезжать! – настаивал на своем отец.

Но сказать мама ничего не успела, потому что появились первые гости.

Тучный дядечка, светлый шатен с залысинами, в твидовом костюме, такой напыщенный, невзирая на рябое лицо, будто победил в конкурсе среди павлинов и индюков, и сухая вобла, худющая, вся в подтяжках, которые ей особо не помогали выглядеть молодо, но активно способствовали сокрытию абсолютно всех эмоций вследствие отсутствующей мимики – вот кто появился на нашем пороге. Какой ужас… Я подумала о том, что мне придется их терпеть как минимум четыре часа, а то и больше, если родители предложат им остаться на ночь (для этих целей была подготовлена гостевая спальня на моем втором этаже), и хлопнула себя по лбу в изнеможении, а мама, увидев это, подбоченилась и быстро представила меня:

– Это моя дочь Виктория.

– Наша! – поправил папа, как обычно.

– Ну да, наша, – засмеялась она неловко. Ведь не объяснишь посторонним ее манеру утрамбовки людей в сейф ее души. Он маленький, толстостенный, тщательно охраняемый от посторонних и только ее. А «наша» – это что-то непонятное. На какую полку поставить? И в чей сейф запихнуть? В сейф мужа? В общий? Разрезать пополам и запихнуть себе только часть?

– Я тебе такой подарок сделал! Никто еще таких тебе не делал, отвечаю! – хвастливо заявил этот выпендрежник Липатов, передавая отцу какую-то плоскую коробку.

– Спасибо, Олег! Но не стоило! Для меня главное, что ты приехал!

Родители повели новоприбывших показывать дом, а я, поняв, что застолье откладывается, решила спрятаться ото всех на кухне. Там, однако, оказалась официантка, которая раскладывала ресторанную еду на красивые тарелки из немецкого фарфора. Она попыталась со мной поговорить, я ответила что-то односложное и быстренько вышла. Если бы я горела желанием общаться, я бы присоединилась к туру.

Услышав голоса неподалеку, я поняла, что они где-то рядом, и отправилась на второй этаж. Конечно, они скоро ко мне поднимутся, но я тогда спущусь. А может, пока не стемнело окончательно, мама выведет их на улицу показать китайский садик, которым очень гордится. Только вот не забудет ли перед этим проверить, точно ли отец снял позорно висящую одежонку? Она всегда все за всеми перепроверяет. Да и саму веревку оставлять – тоже не комильфо, признак простолюдинства. Люди вроде Липатовых отдают горничным свои вещи, чтобы те отвозили их в платные химчистки и возвращали уже чистые, сухие и наглаженные – мне видится это так.

От нечего делать я отправилась к широкому балкону-террасе на втором этаже. Над лестницей имеется большое окно, но веревка, как я помню, висела немного по диагонали от торца здания, и отсюда я ее, скорее всего, не увижу. А вот с балкона можно попробовать, край точно должен попасть в поле видимости.

Выйдя на балкон, я пригляделась, однако ничего светлого на фоне ночи уже не увидела. Однако во дворе красиво горели разноцветные садовые фонарики в форме домиков и цветочков. Один забрался уж очень высоко… Куда его воткнули? Он же реально горит на уровне двух метров!

Я вплотную прижалась к низким резным перилам, так и норовя свалиться на землю. Огонек был желтым и цвет свой не менял, в отличие от остальных фонарей. Он начал моргать. То быстро, то медленно. Вспомнив об азбуке Морзе, я начала считать, но после трех коротких он исчез. Что это было? Меня опять глючит? По-хорошему, нужно спуститься, выйти на улицу и подойти к забору. Я могу ошибаться, но, по-моему, горело на уровне его высоты. Я представила себе, как старая бабка-соседка карабкается на забор и выдает сигнал SOS обычным фонариком на батарейках, и прыснула. Это наверняка были какие-то светлячки. Москва еще не совсем провоняла выхлопными газами, природа окончательно не вымерла. Я в прошлом месяце вообще дятла видела, прилетел к нам спокойно и долбил яблоню на участке. Просто мне скучно, и я сочиняю истории в духе «Комнаты страха».

Покачав головой, я вернулась в дом и направилась вперед по коридору, думая зайти в свою комнату, но, повинуясь внезапному порыву, свернула налево – к гостевой спальне. Когда дом был построен, я выбрала именно эту комнату себе, но маман заявила, что моя другая, поскольку меньше размерами, а эту оставят для важных персон. За все эти годы ею почти никто не пользовался, только дядя при своих редких заездах, и однажды в ней ночевала мамина сестра тетя Роза, набухавшаяся до поросячьего визга и не желающая представать перед мужем в таком виде. В общем, меня все чаще посещают мысли, что все, что делает мамочка, она делает исключительно мне назло.

Мне стало интересно, что они с ней сделали, с этой пустующей комнатой, которая мне не досталась, как именно ее подготовили для «важных персон». Я слышала обрывки фраз за завтраком, из которых было ясно, что как-то они ее преобразовали, чтобы «не краснеть, если дорогие гости останутся на ночь» (дословная цитата), но тогда не проявила любопытства. А сейчас что-то кольнуло меня в грудь, похоже, очередной приступ зависти, и я толкнула дверь.

Не включая свет в комнате, я сразу заметила, что напротив двери зачем-то поставили шкаф. Коридорная лампочка не доставала до дальней стены, я только успела заметить, что он ниже обычных шифоньеров, когда этот гардероб внезапно зашевелился и двинулся на меня.

– А! – вскрикнула я в ужасе. Что происходит?!

– Вика…

Оказалось, что шкафом был отец. Он подошел ко мне и встал на пороге, освещаемый светодиодной лампой. Не будь она такой яркой, иссиня-белой, как в операционной, я бы не поверила своим глазам. Что со мной не так? Почему я сегодня путаю людей с одеждой, насекомых с фонарями, а предметы мебели с людьми?