– Она ненавидит Вас. И вашего любовника, герцога Гиза. А он использует Вас ради власти и денег, – продолжал Генрих.
– Замолчите! Не смейте! – в сердцах воскликнула Маргарита.
– Да, использует, – повторил Наваррский.
– Я не желаю это слышать! – вскрикнула Марго.
– Отчего же? – Генрих вопросительно посмотрел на жену.
– Замолчите! Так это Господь подсказал вам придти и меня оскорблять? – с упрёком произнесла она.
– Нет, что Вы, Марго, – с жаром ответил Генрих, подойдя совсем близко к жене, проведя рукой по её волосам, – Я пришёл не оскорблять. Я хочу предложить союз. Этот брак для меня спасение, но на какой срок? Помогите мне сегодня, а завтра, благодаря мне, у Вас будет всё.
– Мы же договорились, – вздохнула Маргарита, мягко отстранившись от него, – Вы не придёте сегодня ко мне. Ни сегодня, и никогда.
– Да, это правда, – согласился Генрих, – Мы договорились. Но, дайте мне руку, Марго, – он взял её руку в свою, – Научите меня, я – способный ученик. Ведите меня, я здесь как слепец. Эти коридоры приведут к пропасти, из которой живым мне не выбраться. Ваши братья, наверняка, меня убьют.
– Вы заблуждаетесь, – пыталась уверить его Маргарита, хотя сама не была уже ни в чём уверена.
– Они всё равно убьют меня. А вы станете для них лишь обременительной вдовой, – не останавливался Генрих.
– Мои родственники не желают вам зла, – в пол – голоса произнесла она.
– Вы сильнее их всех. Ваша мать встанет перед вами на колени. Вы станете королевой, Марго, – веско заявил Наваррский.
– Замолчите, – взволнованно прошептала Маргарита, приложив палец к его губам, – Даже разговоры с глазу на глаз могут быть опасны.
Генрих подошёл настолько близко, что она могла слышать его дыхание, и поцеловал молодой женщине руку:
– Наш брак-политический. Пусть таким и будет. Мы лишь пешки в хитросплетении их интриг, так давайте разрушим их планы. Будьте моим союзником! Заключим пакт, тайный пакт! Не будьте мне врагом…
– Замолчите, – чуть слышно вымолвила Маргарита.
– Я вам не враг. Я – ваш друг! Станьте и Вы моим другом, моим союзником. Вы будете моим союзником? – взгляд Наваррского, равно как и его прикосновения, обжигали своей искренностью и проникновенностью.
– Может быть. А теперь уходите. Уходите, – бессильно выдохнула она.
– Ваш брат? Любовник? Или оба вместе? – Генрих указал на дверь кабинета, – Не говорите, я не хочу знать. Если бы вы хотели предать меня, вы бы дали мне договорить. Я не прошу Вас быть мне любовницей, но, вижу, что вы честны со мной, а в данном положении мне гораздо важнее ваша преданность, чем пылкая страсть с вашей стороны, – с чувством проговорил Беарнец.
Маргарита стыдливо покраснела.
– Возможно, когда-нибудь я смогу познать Вашу признательность другого рода, а пока мне вполне достаточно вашей дружбы. Вы – истинная жемчужина Франции.
* * *
– Гугеноты будут мстить за Колиньи. Они готовят резню. Я это знаю, – говорила Екатерина, и непроницаемое неподвижное лицо королевы-матери было похоже на восковую маску – впредь история запомнит её, как зловещую убийцу и интриганку, что распростерла свои адские чёрные крылья над французским королевством, а не как королеву-миротворицу, всеми силами старавшуюся сберечь для своих потомков страну, сгоравшую в пламени религиозных и межклановых войн, ознаменовавших период правления её сыновей. Недовольства вспыхивали по всей стране всё чаще, принимая масштабы стихийного бедствия и угрожая жизням самих представителей двора, и только решительные меры и выдержка могли сохранить им жизнь и укрепить влияние и авторитет правящей семьи.
– Расследуйте всё. Мне нужен убийца, – требовал король.
– Ты их видел? Они горят ненавистью. Они оскорбляют нас. Сначала они пойдут на Лувр. Они нас всех убьют. Они нас перебьют, ты слышишь? В последнее время они были заняты сбором людей и оружия.
– У меня тоже есть оружие, и у меня есть люди! – возразил Карл.
– Их тысячи, этих свадебных гостей. Они хотят показать свою силу и теперь не остановятся.
– Колиньи мне как отец, – твердил Карл, – Я поклялся разобраться с этим.
– Не называй его так! – закричала оскорблённая Екатерина, – И не надо взывать к отцу! Если б твой отец был сейчас здесь, он знал бы, что делать. Твой отец знал, что какой бы ни был король, его надо уважать.
– Учись у де Гиза. Он понял, что надо первым наносить удар, а не ждёт, когда нападут на него.
– Это обвинение? – поднял бровь от удивления Гиз.
– Нашли твой пистолет, – пожал плечами Анжу.
– Тем лучше, – губы Гиза искривились в ухмылке, – Я жаждал совершить это преступление.
– Тебя ни в чём не упрекают, – Анжу убрал непослушный локон с лица, – Надо было стрелять точнее.
– Тот, кто покушался на Колиньи, хотел обвинить в этом меня, – задумчиво произнёс Гиз.
– Тогда начинай расследование, защити Колиньи, Гиз! – запротестовала Екатерина, – Если бросишь все силы короля на это расследование, то погубишь королевство, которое я всеми силами пытаюсь возродить. После смерти вашего отца вся грязная работа на мне! И меня это не страшит! Я спасу своих детей. Я готова жизнь положить ради вас.
– Это вы приказали убить адмирала Колиньи? – Карл ужаснулся от своей догадки.
– Да, я! – вскричала королева-мать, – Я одна. Не надо было промахиваться. Твой брат прав. Теперь надо идти до конца. Надо убрать лидеров и немедленно – это заставит их успокоиться и сделает сговорчивее. Сегодня вечером, ночью. Конде, потом Добинье… Телиньи, Бовуа, Морне…
– Дюбортаса, Ларошфуко.
– Миосенса и других.
– Крюсоля, Арманьяка.
– И, конечно, Генриха.
– Нет, его не надо! – захрипел Король, задыхаясь от очередного приступа удушья, – Не трогайте Генриха!
– Колиньи.
– Колиньи, – Карл теребил завязки на своей рубашке, лицо его было влажным от выступившего пота, глаза лихорадочно блестели, в уголках рта выступила пена, – Вы хотите смерти адмирала? Я – тоже. Тоже. Он меня подавляет – думает, что может править вместо меня. Но, пока ещё я король Франции, – ему уже трудно было говорить, речь его стала походить на бульканье, губы посинели, зрачки были расширены, – И всех остальных гугенотов Франции вместе с ним! Ни один из них не останется в живых. Ни один, кто мог бы потом меня упрекнуть, – уже почти скулил он.
– Так сколько… надлежит убить?
– Всех! Всех! – в исступлении выкрикивал король, корчась от боли.
* * *
Звон колоколов церкви «Сен-Жермен» страшным гулом разносился по галереям Лувра, заглушая оглушающие крики и предсмертные стоны, доносившиеся из-за двери.