Распутник и чопорная красавица

– По-моему, как раз наоборот. Всем любопытно подслушать супружескую ссору. Чем чаще мы будем предоставлять тамошнему обществу пищу для сплетен, тем охотнее нас будут везде приглашать.

– Если вы правы, тогда ненависть, которую вы ко мне питаете, определенно к счастью, и мы наверняка станем самой популярной парой в Эдинбурге.

– Маклохлан, я вас не ненавижу, – хладнокровно ответила Эзме, отчего в нем вскипела ярость. – Для того чтобы ненавидеть, надо быть неравнодушным.

Он дернулся, как будто она влепила ему пощечину. И все же он решил, что не подаст виду, будто она – как, впрочем, и кто-либо другой – способен причинить ему боль!

– Что бы вы обо мне ни думали, мисс Маккалан, – так же холодно ответил он, – ваш брат просил меня о помощи, и он ее получит. Нам обоим будет легче выполнить задание, если вы попробуете вести себя со мной прилично. Разумеется, на ваше уважение я не надеюсь, но нам необходимо хоть в чем-то идти друг другу навстречу. В противном случае лучше сразу вернуться в Лондон.

В глазах Эзме загорелись знакомые упрямые огоньки.

– А я и иду вам навстречу – иначе меня бы сейчас здесь не было. – Она глубоко вздохнула и разгладила юбку. – Однако согласна: враждебность может повредить нашим планам. Следовательно, давайте начнем все сначала.

Куинн вздохнул с облегчением, хотя не совсем понял, что она имела в виду под словами «начнем все сначала».

– Раз я исполняю роль вашей жены, мне полагается больше знать о вашей семье. Пока мне известно только, что ваш отец был графом, а наследник титула – ваш старший брат. Есть ли у вас другие братья и сестры?

О родственниках ему сейчас хотелось говорить меньше всего. К сожалению, Эзме права – ей действительно необходимо кое-что знать о его семейной истории.

– У меня было еще три брата – Маркус, второй по старшинству, Клодиус и Джулиус. Маркус погиб во время войны с Францией, Клодиус умер от лихорадки в Канаде, а Джулиус в шестнадцать лет упал с лошади и сломал шею. У меня была и сестра, но она умерла во младенчестве еще до моего рождения.

Эзме сдвинула брови. У любой другой женщины такое выражение могло бы означать сочувствие. Эзме, скорее всего, просто сосредоточилась, запоминая нужные сведения.

– А вашего старшего брата зовут Огастес?

– К сожалению, мой отец питал пристрастие к латыни и римской истории.

– Значит, вас назвали Куинтусом, потому что вы – пятый сын по счету? Кажется, по-латыни «куинтус» означает «пятый»?

– Да.

– Судя по выражению вашего лица, вы свое имя терпеть не можете.

– Не только имя. Мы с отцом не очень хорошо ладили.

– Мне очень жаль. – В ее голосе слышались искренние нотки.

– Не надо, – сухо ответил он. Меньше всего он нуждался в жалости Эзме Маккалан. По родным он не скучал. Он слишком отличался от них – был одухотворен, полон жизни и задыхался в их душном мире, состоящем из охоты, стрельбы и рассказов о том, кто поймал более крупную рыбу, подстрелил фазана и первым заметил оленя. Он мечтал о чем-то другом – о яркой и полной событий жизни в столице. – Со временем я открыл массу источников утешения.

– Видимо, вас утешали женщины.

Маклохлан сильно сомневался в том, что Эзме полностью сознает, зачем мужчина ищет утешения в объятиях женщины, хотя они дарят лишь мимолетное удовольствие и забытье. Вдруг он живо представил себе обнаженную Эзме, которая целует любимого, ласкает его, занимается с ним любовью, шепчет нежные слова, извивается и стонет в минуту наивысшего наслаждения… Открытие оказалось для него весьма неприятным.

– Сколько лет Огастесу? – спросила Эзме, разом выводя его из раздумий.

– Сорок пять.

– А вам?

– Тридцать.

Она задумчиво кивнула, и Куинн понял: в ее глазах он выглядит значительно старше своего возраста.

– Его жене двадцать семь, – продолжал он. – Хорошо, что вам с легкостью можно дать столько. – Казалось, его замечание ничуточки не обидело ее. С другой стороны, наверное, не стоит удивляться ее невозмутимости. Куинн еще не встречал женщины, которая настолько была лишена тщеславия. – Ей было семнадцать, когда они поженились, – добавил он. – Огастеса всегда тянуло к молоденьким.

И это замечание как будто не задело Эзме.

– Детей у них нет?

– Пока нет, но, насколько я знаю Огастеса, дело не в отсутствии старания.

Искра интереса мелькнула в светло-карих глазах Эзме, и Куинн снова удивился. Он ожидал от нее гневной отповеди; ему казалось, что одна мысль об интимной близости вызывает у нее отвращение.

– Что написано в их брачном контракте? – живо спросила Эзме. – Не сомневаюсь, они его составили.

Ему следовало бы понять, что ее больше волнуют не сексуальные отношения, а юридические! Как интересно наблюдать за ней, когда она обсуждает законы! Ее светло-карие глаза сразу оживляются, горят умом. Он с легкостью представил себе ее мозг в виде хорошо смазанного механизма, где вращаются все колесики и рычажки. Но вот что касается брачного соглашения или контракта его старшего братца…

– Понятия не имею. Правда, я этим не интересовался.

Эзме сурово сдвинула брови:

– И напрасно! Если брат умрет раньше вас, не оставив детей…

– Я не получу ни пенни, а титул, скорее всего, перейдет к моему кузену Фредди. Не забывайте, меня лишили наследства. – Его голубые глаза потускнели. – Да, кстати… Мой братец предпочитает женщин покладистых и невежественных, поэтому его жена, скорее всего, самая необразованная и глупая молодая женщина из всех, кого вы когда-либо знали.

– Вот как? – ответила Эзме с таким видом, словно собиралась писать трактат о Маклохланах. – Пристрастие к дурочкам у вас семейное?

Снова испытав желание перейти в наступление, Маклохлан чуть подвинулся вперед, и их колени едва не соприкоснулись.

– Я предпочитаю женщин умных, которые знают, чего хотят, и не боятся говорить о своих желаниях… А умницы, которые ловко толкуют законы, меня буквально завораживают! Особенно если у них к тому же лучистые светло-карие глаза на хорошеньком личике в форме сердечка, полные губы и упругие щеки, а фигурка стройная и вместе с тем женственная… Неожиданно ему трудно стало сидеть рядом с Эзме.

– Я вам не верю!

Он откинулся на спинку сиденья и громко расхохотался, показывая, что всего лишь дразнил ее. Эзме глубоко вздохнула:

– Раз уж нам придется действовать сообща, пожалуйста, попробуйте не дразнить меня и не выводить из себя… Лучше расскажите еще что-нибудь, чтобы никто не усомнился, что вы – Огастес, а я – ваша жена.

Несмотря на растущую досаду и данное себе слово помнить о том, что Эзме его ненавидит, Куинн кое-что заподозрил…

– Например, – быстро продолжила Эзме, явно не сознавая, какое действие на него оказывает, – как вас называют в семье? Куинтус? Куинн?

– Родственнички награждали меня кличками, которые я не потрудился запомнить. Поскольку окружающие будут считать нас мужем и женой, обращайтесь ко мне «милорд» или «Дубхейген».

– Мы ведь будем только притворяться мужем и женой, – тут же уточнила Эзме. Неожиданно в ее светло-карих глазах заплясали озорные огоньки. – Если хотите, я могу называть вас Дуб…

– Лучше Дубхейген или милорд. Если обратитесь ко мне каким-нибудь неподобающим образом, я сделаю вид, что не слышу.

– Что ж, милорд, – угрюмо согласилась она. – Как зовут вашу невестку?