Сначала ворвался, как буря,
Сдувая завесу из страха,
И – к чёрту! – нарушил границы!
Потом, от души балагуря, –
На грани то фола, то краха, –
Сверкал, словно вспышки зарницы.
Баюкал дурманящим зноем,
Нанизал на нить горизонта
Гирлянды из фата-моргана;
И дальше – надсадно, запоем
(А кто ещё, если не он-то?) –
Поэзией хлынул из крана!
В таких же потоках напорных
Премудрый очистит пристрастных,
Порочных, расчётливых, сильных,
Прилепленных, злобных, топорных,
Завистливых, слабых, несчастных,
Канторных, влюблённых, сервильных,
Иссохших и полных слезами,
Посмевших писать бесталанно,
Вкусивших запретную сладость.
А сбоку большими глазами
Следила пугающе странно
Его запоздалая радость.
Следила так пристально, строго,
И было – как день – очевидно,
Что им не по силам расстаться,
Пока вперемешку тревога
И счастье… И вовсе не стыдно,
Что хочется жить и стреляться!
В мурашках большого поэта
С лихвой искупалась в тот вечер
Эпоха великих стяжаний;
И молча глазели на это
С восторгом – таким человечьим! –
Двенадцать его подражаний.
***
Поэзия моя, поэзия.
Essentia – не в счёт, Essentia.
«Возмездия! – кричат. – Возмездия!»
Деменция влечёт, деменция.
А горы были там, а горы-то,
Пустыни – как одна – пустынями;
Запорото теперь, запорото…
«Святыни попирал святынями?
Законы замещал законами?
Ну, мучайся тогда, ну мучайся!
Иконами ходи, иконами;
Научимся любить, научимся».
Забыли. Как же вы забывчивы…