Нестор

– Давай книгу сюда.

– Значит это вы забрались ко мне и все вынесли?

– Мы не воры. Выносили другие. Нам нужна только книга.

– Значит вас прислал Татарин. – сделал вывод Ожилаури. – Он хотел купить ее вчера, точнее сегодня. Вы хотите ее выкупить?

– Мы ее не продавали, поэтому и покупать не будем. Мы предлагаем за нее твою жизнь. – услышал он голос за спиной. Третий стоял сзади, совсем рядом, все также поигрывая ножом. Светловолосый, с русой бородой и с мертвыми глазами фанатика. Голос у него был такой траурно спокойный, что Ожилаури передернуло, как будто ему вынесли приговор. Он развернулся, чтобы держать в поле зрения всех троих.

– Я ее выиграл. Выиграл честно. И на кон ее ставил Жорик, его и спрашивайте.

– Жорик ошибся адресом и сунул свои грязные руки куда не надо. Сейчас он отдыхает на дне речки Яузы. Ты хочешь присоединиться к нему, земляк? – наседал бородатый.

Договариваться с ними смысла не было, Ожилаури это понял. Но и отдавать своего не собирался.

– Ну что-ж! – он поднял руки и сказал по-грузински. – Где не помогает сила, там спасают ноги.

Переводить пословицу он не стал. Резко ударил усатого в живот, толкнул плечом в сторону и помчался к улице, надеясь скрыться в шумном потоке людей и повозок. Он выскочил на Каланчевку, но и там было не особенно людно. Преследователи не отставали и Ожилаури побежал в сторону площади, к вокзалам. Где эти чертовы красногвардейцы, где хваленая рабочая милиция? Пробежав под железнодорожным мостом он оказался на привокзальной площади. Сумка хлопала по бедру, ремень натирал плечо, весь в поту, тяжело переводя дыхание Ожилаури обходил груженные подводы, крикливых извозчиков, оборванных ходоков из глубинки, мятущихся под ногами нахальных беспризорников. Самое место потеряться, раствориться в толпе. Он оглянулся. Угрюмые кавказцы приближались. Оказавшись перед входом в Казанский вокзал, Ожилаури резко кинулся в здание и влился в поток вечно спешащих пассажиров. Толкаясь среди мешков, чемоданов, кричащих людей его вынесло на перрон, к готовящемуся к отбытию составу. Он прижался к опоре, поддерживающей перекрытие платформы, оглянулся и тут же уперся взглядом в разъяренного усача. Не останавливаясь тот с ходу ударил Ожилаури в лицо, но в последний момент Федор успел увернуться и кулак врезался в железную опору. Усатый взревел от боли и в тот же миг Ожилаури ударил его опять в живот. Бежать дальше было не возможно. Отставшие было двое кавказцев обрушились на него с кулаками. Единственное, что можно было сделать, это прижаться к опоре, прикрывая спину, и кое как защищаться от трех пар кулаков. Но с тремя ему было не справиться и на исходе сил он закричал, прося о помощи. Поток людей, глухой к чужой беде, обтекал их не замечая и не обращая на драку внимания. И тогда, понимая, что если он отдаст книгу, его все равно прикончат, Ожилаури в отчаянии выкрикнул по-грузински.

– Помогите! Хоть кто-нибудь! Помогите!

Он уже не надеялся на чудо. В голове яркой вспышкой мелькнуло – это его последний озвученный выдох в жизни. В руке светловолосого кавказца сверкнул нож. Уклоняться от него уже не было сил. Но удар не достиг цели. Вдруг и нож, и кавказец отлетели в сторону. В драку вмешался крепыш, одетый в рабочую куртку. Трое кавказцев перенесли атаку на него, одновременно пытаясь вырвать сумку у Ожилаури. Однако расстановка сил сразу изменилась, когда в драку вмешались, сначала еще двое парней, в форме студентов-железнодорожников, а потом и еще один, который начинал как бы нехотя, но разойдясь стал махать кулаками с большим энтузиазмом. Кавказцы отступили, тяжело дыша пообещали с ними еще встретиться и смешались с толпой.

Довольные одержаной победой, все четверо обступили обессилевшего Ожилаури. Тот уперся дрожащими руками в колени, никак не мог отдышаться.

– Что с тобой, братишка? Кто это были? – спросил его темноволосый студент-железнодорожник.

– Кто такие? Бандюки. Еще на улице ко мне привязались. Я сюда и они за мной. Чуть не убили. Если-б не вы! Спасибо вам!

– Ты тоже домой едешь? – спросил высокий франтоватый парень. – Я Фома Ревишвили. Надо торопиться, в поезде мест не останется.

– Вы, что в Грузию? – Ожилаури не собирался никуда ехать, но и здесь оставаться было опасно. Горцы слов на ветер не бросают и после сегодняшнего его точно прибьют.

– Да, я в Тифлис. Николай Васадзе. – представился светлый крепыш.

– Я тоже в Тифлис. Меня зовут Константин Зервас, можешь просто Котэ. – высокий студент-железнодорожник протянул руку.

Они познакомились.

– Александр Иосава, Сандро. – представился второй железнодорожник. – Я до Самтредии.

– Почти рядом, я в Ткибули. – сказал Фома Ревишвили.

– А я Федор Ожилаури. До Тифлиса я тоже с вами. – представился побитый Ожилаури.

– Тогда надо торопиться, если мы не успеем на этот поезд, следующий будет неизвестно когда. – поторопил всех Фома.

Они бросились к ближайшему вагону, но попасть внутрь было невозможно. Плотно обступив вагон,груженные люди штурмовали двери, отпихивали друг друга, толкались, не забывая при этом ругаться и кричать. Из-за этой пробки внутрь прорывались единицы.

– Маша, Маша, сюда! – закричал из открытого окна дородный мужчина, одним из первых пробравшийся в вагон. Раньше всех среагировал Зервас.

– За мной! – крикнул он и первым ринулся к наполовину открытому окну.

– Нет, нет! Здесь мест нету! Все занято! – кричал мужчина в окне. Но Зервас его не слушал, своими длинными руками оттолкнул его, забросил внутрь чемоданчик и рыбкой нырнул за ним. Встал на ноги, опять оттолкнул кричащего господина и стал помогать новым друзьям залезть в окно. Впятером они заняли купе. Где-то разбили стекло, вагон штурмовали теперь и через окна. Прорвавшиеся со всех сторон пассажиры ручейками вливались внутрь, занимая все полки и нижние и верхние, а когда мест в купе не осталось, устраивались прямо в проходе.

Наконец шум вокзала перекрыл мощный рев паровозного гудка. Поезд тронулся и все пятеро облегченно вздохнули. Как усталый вол, тянущий перегруженный воз, так и паровоз, исходя паром, с натугой тянул за собой десять набитых людьми вагонов. С одышкой он выбрался из Москвы и все больше забирая на юг, уже веселей углубился в леса Подмосковья.

Длинный полный тревог день перешел в сумерки. Уставшие ребята делились впечатлениями и довольные, что нашли попутчиков, пытались побольше узнать друг о друге, тифлисские-же даже найти общих знакомых. Оказалось, что Зервасу, который учился в третьей гимназии, историю преподавал отец Федора Георгий Ожилаури. И хотя жили они в разных районах, Зервас на Андреевской улице в Чугурети, а Ожилаури в Сололаки в церковь они ходили одну и туже, Святой Троицы, что на Графской улице. С удовольствием вспоминали сад купца Нинии Заридзе на Воронцовской площади, куда пускали бесплатно и где наливали дешевое флотское столовое вино Дмитрия Сесиашвили. Номер пятьдесят – уточнил Зервас. Вспоминали цирк братьев Никитиных на Верийском подъеме и веселый цирк Цинцадзе возле Дидубийской церкви, в саду Гришуа.

Васадзе с городом и его жителями знаком был меньше, потому что в те короткие летние каникулы, что он бывал дома, в небольшой трехкомнатной квартире на Мтацминде, отец увозил его к себе в гарнизон, расквартированный в Карсе, чтоб сын смолоду привыкал к воинской службе. А с началом войны и поступлением в училище, каникулы и вовсе отменили. Николай улыбался, новые друзья сразу вернули ему имя Нико, как это принято в Грузии. Давно его так никто не звал.

Увлеченные разговорами, мешая русскую и грузинскую речь, где кстати выяснилось, что хуже всех на родном говорил Васадзе, они не заметили загустевшей за окном темноты. Под плохим освещением вагонных ламп, ленивый, расслабляющий рокот колес, утолив первую жажду разговоров, они почувствовали голод физический. Васадзе, Иосава и Зервас выложили свои припасы, у всех одно и тоже, вареные яйца, лук, хлеб, сало и пирожки с картошкой. Ожилаури пространно, на примерах, объяснял почему нельзя покупать пирожки с мясом, потому что в основном это кошатина и собачатина. Про собачатину Ревишвили, вспомнив Кузея Климыча, подтвердил. Не смотря на бедность закусок, кушалось с аппетитом. За разговорами о последних событиях, дальняя дорога уже не пугала, все проблемы и тревоги остались позади.

Первым заснул Ревишвили, а за ним и остальные. Дольше всех продержался Ожилаури. Он еще что-то рассказывал про своего соседа, который умудрился отрубить себе палец, который тут же подхватила и утащила кошка, когда наконец заметил, что его новые знакомые уже спят. Он хотел было продолжить разговор с соседями, набившимися в их купе, но и они уже спали. Только тогда, крепко обхватив свою сумку и устроившись поудобней, он закрыл глаза.

Поезд уходил все дальше от Москвы, и еще дальше от Петрограда. Он вез в себе беды и печали, веру и надежду, прячущихся и ищущих, убегающих и догоняющих. Этакий длинный изолированный мир, пропахшая едой и потом колбасная вселенная.

5

Зервас спал. Под опущенными веками беспокойно двигались глаза. Но сон не был беспокойным. Наоборот. Он оказался в детстве, на даче, куда они выезжали семьей каждое лето. Там в лесу, среди громадных сосен, они, дети, бесконечно играли то в прятки, то в лахту, то в круглого осла. Восторг и безмятежная радость наполняли грудь, как воздух замешанный на запахе хвои и не далеких отсюда альпийских лугов. Звон колоколов Манглисского Сиона. Голос матери зовущей к обеду. Потом обязательный послеобеденный сон и снова игры, до самой темноты. Все это осталось там, в счастливых десять лет назад.

Скоро, через месяц, ему исполнится двадцать один год. Он повзрослел. Но оказалось, что и взрослые играют в те-же игры. Только называют их по другому. И заканчиваются они не всегда по доброму. Тут не скажешь, я не играю, мне домой пора. За свою игру приходится отвечать.

Да! Ну и натворили они в Петрограде. Он и его друг Сандро Иосава.

Три года, как они познакомились. Иосава был на два года старше, но учились они на одном курсе. Зервас – сын инженера-путейца из Тифлиса, Иосава – железнодорожного кондуктора из Самтредиа. Родители их служили в одном ведомстве, но находились на разных социальных и карьерных ступенях. Однако это никак не отразилось на дружбе ребят. Оба высокие. У Иосава черные, львиной гривой волосы и крупный орлиный нос. У Зерваса волосы светло каштановые, а нос, несмотря на греческое происхождение, несколько длинноват. Объединяло их не только то, что на их курсе института инженеров путей сообщения только они были из Грузии, но и, как не удивительно, несходство характеров. Иосава был сдержан в словах и поступках, тогда как Зервас – вспыльчив и азартен, всегда готовый лезть в драку. Иосава мягко огибал конфликтные ситуации, Зервас-же чаще шел на пролом и переубедить его было не легко.

В одном их пристрастия совпадали. Оба были восхищены петроградскими барышнями. Они были как те быки, у которых в корме не хватает соли, и они до нее наконец дорвались. Обоим нравились девушки у которых в глазах огонек, а на губах улыбка. Поэтому не удивительно, что увидев в Юсуповском саду дочерей профессора Макарова, среагировали они одинаково. Стройные, миниатюрные блондинка Рита и брюнетка Ася, стрельнули в студентов озорными глазками, ранили их, но познакомившись, держали на расстоянии. Нужны были жертвы. И друзья решились.

Профессор Макаров преподавал им курс прикладной механики, предмет мало кем любимый, и они не были исключением. Но ради девичьей красы на что только не пойдешь? Пришлось глубже заинтересоваться предметом, а так как предмет этот довольно сложный, то и вопросов к профессору было множество. Некоторые из которых приходилось разъяснять даже у профессора на квартире. Девушки оценили самоотверженность студентов и вскоре появилась возможность встречаться вне стен дома.

Семнадцатилетняя Рита и Ася, которая была на два года старше, были страстными поборниками женского равноправия. Это новое увлечение, вместе с романтикой революции, под лозунгом общего равенства, нашло в них благодатную почву. То, что они такие же граждане нового государства, как даже гражданин Николай Романов или Владимир Ленин, наполняло их юные сердца вдохновением, чувством полета и ожиданием каждодневных чудес. За всем этим как-то не замечалось обнищания народа, выплеснувшегося на улицы криминала, произвола новых властей, недостатка продуктов в магазинах. Ведь надо понимать – это все временно. Революция, как феникс, требует огня, чтоб потом возродиться обновленной, свободной и прекрасной. Чего стоила хотя бы одна Александра Коллонтай, передовая возвышенная революционерка. Ее пламенные призывы нашли в сердцах девушек полное понимание и они с удовольствием посещали все митинги и собрания с участием этой удивительной женщины. Нет – семье, да – крылатому амуру. Как прекрасно звучит! Ведь новая женщина сама решает с кем ей быть и со сколькими. Если мужчина может быть со многими женщинами, то и женщины могут тоже самое. Ведь это всего лишь физиология. Мы ведь не стыдимся, когда голодны, организм требует и мы едим. Весь этот сердечный трепет, все эти любовные треугольники должны остаться там, в дремучем 19 веке, в толстых романах графа Толстого. А их светлый молодой разум должен сосредоточиться на созидании и они с мужчинами рука об руку, на равных, будут строить совершенно иной мир. Мир равноправия и свободы. И как хорошо, что их взгляды разделяют два этих милых провинциальных парня – Александр и Константин или, как они называли их на грузинский лад – Сандро и Котэ. Друзья действительно, не только разделяли их взгляды, но и всячески поддерживали их намерение, быть похожими на Клару Цеткин и Розу Люксембург. Ведь у этих достойных дам и пламенных революционерок были молодые любовники. Свои физиологические потребности они не отдали в жертву двойной морали. Так неужели их молодые любознательные тела не испытывают того же физиологического голода, что и ребята. Оказывается испытывают. Теплым майским вечером, после посещения собрания красных пролетарок Путиловского завода, возбужденные девушки в сопровождении своих кавалеров, остро почувствовали ту самую физиологическую потребность о которой столько говорили последнее время. Небольшая роща, расположенная неподалеку, дала приют молодым людям, чтобы они могли на практике проверить тезисы товарища Коллонтай. Было неудобно, скомкано, больно и удовольствия практически никакого, но сестры это сделали. И теперь они не какие-то инфантильные гимназистки, а самые настоящие новые женщины. И они будут делать все, что им захочется, и сколько захочется, и с кем захочется. Как это и бывает, первый неудачный опыт повлек за собой второй, результаты которого были ненамного лучше. Девушки уже не могли разобрать физиология это была или чувства. Хотелось большего, хотелось взрыва, криков, экспериментов на выносливость. Увы, всего этого нельзя было достичь укрываясь в тени кустов, нужна была старая добрая кровать с белыми простынями и мягкими подушками. Иосава и Зервас жили в корпусе студентов железнодорожников, поэтому даже имея кровать с подушкой воспользоваться ими они не могли, дам к студентам не пускали ни под каким предлогом. Но, ох уж эти новые женщины! Сестры придумали все сами. В конце недели, на выходные, они обычно всей семьей выезжали на дачу в Токсово. Там, вдалеке от города, в сельской тиши, профессор Макаров отдыхал от всех этих революций, потрясений, вел длинные беседы о судьбе России с соседями, такими-же профессорами институтов и чувствовал себя хорошо и уютно, как в старые времена.

На эти выходные, сестры под предлогом своих девичьих дел, отказались ехать с родителями. Отпустили отдыхать и служанку, и на целые сутки квартира была в их распоряжении.

В субботу вечером ребята поднялись на третий этаж дома, где жил профессор. Квартира состояла из четырех комнат – залы-столовой, спальни супругов, комнаты сестер и кабинета профессора, заставленного книгами, картинами, чертежной доской и бронзовым бюстом императора Николая I, первого железнодорожника страны. Была еще кухня, где обычно спала служанка. Взволнованные и раскрасневшиеся девушки провели гостей в залу и стали раскладывать на столе то немногое, что принесли студенты. Зная нужных людей, достать можно было все, но за безумные деньги. Новое государство набирая сил, поглощало много, но кроме оружия пока ничего не производила. Со своими скромными средствами ребята могли себе позволить лишь дешевое, неизвестного производства, вино, несколько скороспелых яблок да пол буханки белого хлеба. Сестры умело, по-женски красиво накрыли стол. Дешевое вино налили в хрустальный графин, яблоки дольками выложили на белое фарфоровое блюдце, а нарезанный хлеб намазали медом (из родительских запасов). В ожидании основного блюда, Иосава и Зервас пили вино, не чувствуя его вкуса. Точно также десертом их считали Рита и Ася. Наскоро покончив с небогатым обедом и по хозяйски быстро убрав все со стола, было решено, что обязательные приличия были соблюдены и теперь можно переходить к основной программе.

Девушки за руку повели кавалеров в свою комнату. Эта просторная комната была для них и спальней, и гостевой, и кабинетом. Напротив двери находилось окно с видом на улицу. Под ним стоял большой стол, который выполнял роль и письменного и туалетного столика. По обе стороны от него, у противоположных стен, расположились одинаковые кровати, заправленные у Аси розовым, а у Риты светло-зеленым покрывалом. Направо от двери стоял платяной шкаф и этажерка, заставленная книгами, фарфоровыми статуэтками и какими-то флаконами. Налево-же складная ширма, расписанная японками с зонтиками на фоне Фудзиямы.

– Мы все будем в одной комнате? – удивился Зервас.

– Не волнуйся! В середине мы поставим вот это. – у девушек все было продуманно. Ася и Рита растянули между кроватями ширму. – И никто ничего не увидит.

Они быстро задернули шторы и в наступившей темноте пары укрылись за ширмой, каждый со своей стороны. Наконец они лежали в постели, обложенные подушками, недоступные для посторонних глаз. Не торопясь, наслаждаясь друг другом, Ася прошептала в ухо Иосава – делай со мной, что хочешь. И он делал.

– Я хочу попробовать все. – потребовала Рита у Зерваса. И он ей ни в чем не отказывал.

Когда, наконец, тела устали, а фантазии исчерпались, было уже довольно поздно. Молодые затеяли было делиться впечатлениями, как вдруг ясно услышали звук ключа во входной двери квартиры. Но так как она была заперта изнутри на засов, открыть ее не смогли. Раздался сердитый стук дверного молотка. На секунду две пары сердец замерли.