[тишина]
Так связан или нет?
[тишина]
Скажи хоть, что за проклятие-то?
[тишина]
Осторожно, чтобы не коснуться лампы, Пересвет Лютич плотно завернул ее в черный бархат и перекинул через плечо. Книгу он сунул подмышку и полез вон из погреба.
Пересвету нравилась служба в Белой Рати. Нравилось ездить по деревням, ночевать в незнакомых домах и знакомиться с новыми людьми.
Да и как это может не нравиться? Все вокруг тебе рады. Детишки бегут за тобой вслед, старики норовят налить чарку, а девки от рассказов про «ежедневное хождение по лезвию ножа» млеют и становятся в разы сговорчивей.
Но когда дело касалось настоящей работы, Пересвет редко мог обойтись без совета других ратников. Вот и сейчас, когда над ним нависло неизвестное проклятие, а в походном мешке упокоилась говорящая масляная лампа, у Пересвета Лютича была одна дорога.
В Старый Порог…
***
Мужчина смотрел на город.
Развернись дело на западе, мужчина наверняка стоял бы на крыше.
Промокший от мелкой неприятной мороси, он смотрел бы вниз. На грязно-серый камень мостовых, перетекающий в серость домов, что в свою очередь сменялась бы тоскливым серым небом, местами очерненным кострами Инквизиции.
Он бы наверняка слышал крики убиваемой проститутки и яростные писки крыс, дерущихся за право обглодать лицо бездомному.
Он бы думал о том, что видел истинную суть этого порочного города и знает, что тот по праву заслужил свою чуму. Или о том, что скоро вся эта чудовищная смесь из греха, похоти, нечистот и крови настолько пресытит город, что наступит точка невозврата и тогда лучшим и единственным решением станет табуретка и крепкая петля.
Но дело, все-таки, происходило не на западе.
Мужчина смотрел на город, привалившись спиной к недостроенной бане. От города она расположилась примерно в полуверстах и не достроена была, скорее всего, именно поэтому.
Позади еле слышно шелестел хвойный лес. Над головой, в пока еще светлом небе, зажглась первая звезда. Волны разнотравья, обычно штормящие поле, улеглись в полнейший штиль.
Воздух был мягок и свеж.
В такую погоду душа рвется напополам. Хочется ей от всего этого покоя, царящего вокруг, взять да и уснуть с глупой улыбкой на устах. Но и прыгать через костер, опрокинув кувшин браги, тоже ой как хочется.
Не хочется этой егозе только выбирать.
С города мужчина переводил взгляд на аккуратную половинку бледной луны и обратно. Интерес у него был и там, и там.
Интерес в городе – узнать, как скоро толпа мальчишек смирится с тем, что кататься на свинье не весело. А что до луны…
– Добрый вечер.
– Моравна?
Мужчина подскочил от неожиданности.
– Моравна, ты?
– Ну а кто же еще?
– Отлично. Лампа при тебе?
– Нет.
Мужчина умолк на некоторое время.
– А где она? – спросил он с ложным дружелюбием.
– Я тут с ратником одним поцапалась. Короче говоря, лампа у него.
– Что? Как? Где? Когда?
Казалось бы, когда все вопросы были заданы, вдогонку им родился еще один.
– Ты совсем охуела?
– Следи за языком.
– Так, – мужчина зажмурил глаза и схватился за переносицу, – объясни что случилось.
– Белый ратник отбил у меня лампу. Вот и все, что случилось.
– Что значит отбил? Ты что, не могла с ним справиться?
– Да ты бы с ним тоже не справился. Матерый он, зараза. Крепкий. Говорят, что это он убил Былицинскую. А мне моя жизнь, знаешь ли, дорога.
– Это одноухий что ли?
– Да, одноухий.
– Лютич?
– Ага.
– Он не убивал Былицинскую. Ему повезло.
– Повезло, не повезло, а каждый второй злодей погибает из-за того, что кому-то повезло. Вот скажи, оно мне надо?
Мужчина уже не слушал ее. Пыльным мешком по голове – это не про него. Это слишком скупо. Его по голове вдарили мешком железных опилок.
Ведьма запрыгнула на верхнее бревно недостроенной баньки. Она закинула ногу на ногу и наблюдала. То за мужчиной, который нервозно вышагивал из стороны в сторону, то за мальчишками вдалеке.