Обитель

– Иосиф Владимирович. – Министр заговорил громче. – Казаченко – сотрудник органов. Его смерть мы будем расследовать.

– Нет, – сказал митрополит. – Сейчас не будете. Получите труп – расследуйте. А сейчас на святом месте искать нечего.

– Я… – Министр хотел, наверное, еще много чего сказать, но митрополит оборвал звонок. Открыл в книге отдельную обительскую страницу, стал с нее перебивать в чат с сестрой список братьев и сестер. Если Серафиму и собственного брата она должна была помнить, то остальных опознать могла только по описаниям. А в книге про каждого значился возраст, цвет волос, цвет глаз, у кого есть – приметы, родинки, уродства, шрамы. Печатал митрополит неспешно, отправлял строчки по одной. Сестра читала, но не отвечала.

Она в этот момент вела машину. В прошлом году брат перегнал детскому дому бордовый джип, на замену старому внедорожнику, который Варвара, в свою очередь, отдала приюту Марии. Приют Марии располагался еще дальше по берегу на север, и до него вообще дороги не было, машину с трудом переправили через просеки. Марии внедорожник был нужен для того, чтобы перетаскивать бревна. Ни в какой город она не ездила уже пятнадцать лет.

Варвара в города ездила. И в близкую Питкяранту, и в Петрозаводск. Во-первых, за гуманитарной помощью, которую монахи собирали в Свято-Троицком. Во-вторых, Варвара развозила по приютам детей – она единственная, кроме Иосифа, знала каждый дом, каждую матушку, умела без карты, без бумаг назвать, сколько у каждой детей, какого возраста и кто чем болен. Брат хранил в голове всю область, поэтому пользовался книгой. Варвара хранила только детей и помнила их сердцем, каждого поименно. И про Обитель, в которую ехала сейчас, могла с точностью назвать всех, кто там жил. Список иосифовский ей был не нужен – зря брат думал, что Варвара про Обитель ничего не знает.

В городе она встречалась с Юлием, с Адрианом, с Варлаамом, со многими братьями и каждого расспрашивала о том, кто в Обители родился, кто умер. Обительские братья, известные своей нелюдимостью и закрытостью, Варваре все рассказывали, потому что совсем ее не боялись. Выглядела Варвара в мире совсем не так, как ее запомнил Даниил Андреевич, однажды навещавший ее дом на Ладоге. Лицо ее, суровое с детьми, становилось благостным, тело все будто обвисало, расслаблялось, сливалось с тканью нечистого платья. Варвара сразу старела, лицо все покрывалось складками, а морщины из суровых растекались в усталые, все повидавшие.

Делала Варвара это не специально. С детства впитала, что мир есть большой и маленький. В большом мире правили братья: старший, Иосиф, служил митрополитом, младший – правил собственным монастырем, а значит, числился игуменом, даже если титула не носил. В маленьком же мире, в своем приюте, правила Варвара – воспитывала семерых детей. Иногда детей было меньше, иногда больше. Они появлялись в избе, потом исчезали, но про каждого Варвара помнила, где он теперь, чем занят. Так же, она знала, думал о своих детях и брат-игумен. Его и в Обители звали так – Отец. Потому что каждый мужчина по сути своей отец и муж.

Джип был очень послушный и ехал быстро, поэтому на место Варвара приехала раньше монахов из Успенского. Машину поставила так, чтобы фары на колодец указывали, хотя во дворе и так было светло от горящих досок. Крыши домов уже прогорели, обвалились, и только молельня еще стояла, обожженным скелетом подпирала небо. Варвара подошла к колодцу, глянула внутрь. Перекрестилась, сплюнула, поскрипела пальцами. Руки у Варвары были сильные, большие. Схватила верхнего человека в колодце, потащила наружу. Потом второго. Дальше без помощи было не обойтись. Надо было ждать.

Полчаса спустя в лесу раздался звук мотора. Рядом с джипом затормозила машина попроще, побитая «буханка». Из нее вышли монахи. Четыре молодца, одинаково суровые, хмурые, готовые к трудной работе. Двоих Варвара знала – самый высокий, губастый парень у нее в приюте два года прожил. Другой, с кривым, будто смазанным лицом, жил у Марии.

Все подошли, поздоровались.

– Благословишь, матушка? – спросил высокий. Варвара его по лбу ударила – не в благословение, а чтобы не думал к ней как к настоятельнице обращаться. Парень понял, голову приклонил.

– Из колодца тащите багром, – сказала Варвара, осмотрев инвентарь «буханки». – Потом один кто спустится, будет веревкой обвязывать тела, остальные вытянут.

– Там до дна тела, что ли? – спросил один из монахов. – Что ж здесь случилось?

Варвара только тут поняла, что монахи на колодец смотрят со страхом, будто там не человеческие тела, а лично сатана восседает. Даже не знала, что им сказать.

– Тела доставайте, – сказала. – Раскладывайте тут.

Сама встала к джипу, ждать. Опознавать, сверяться со списком в сердце собиралась после, когда всех достанут, и не потому, что не хотелось лишний раз на трупы смотреть. Просто по одному разглядывать долго, а проку никакого. Лучше было пока стоять, думать.

Уже светало, когда в лесу вдруг снова раздался шум мотора, причем на этот раз не одного, а многих, будто в лес съехались с области все «буханки». Монахи заоборачивались, но Варвара рукой показала им, чтобы дальше работали. Тел вытащили уже много, но еще не все, в колодце до дна было пока не достать.

Сама Варвара обошла джип, вышла на прокатанный снег. Через лес к ней ехали две полицейские машины, за которыми тащился полицейский же УАЗ. Варвара встала поперек снега, скрестила на груди руки. До последнего ей казалось, что машины так и не остановятся, но наконец первая затормозила, и на снег тут же выпрыгнул молодой мужчина с выточенным, неприятным лицом. Он был в форме и руку сразу положил на кобуру.

– Что здесь происходит? – Мужчина пошел на Варвару. В его руке откуда-то взялась маленькая красная книжка.

– Не ваше дело, – сказала Варвара. – В город езжайте.

Мужчина оглянулся на машины, махнул рукой. Из машин на снег стали выбираться мужчины в форме. Варвара отметила у двоих автоматы Калашникова. Будто им тут трупов было мало.

– Здесь монахи Успенского монастыря, – сказала Варвара. – По настоянию митрополита.

– А это группа специального назначения, – сказал мужчина, который, наверное, назывался следователем. Красную книжку он сунул Варваре, но она даже смотреть не стала. – Или вы сейчас отсюда уезжаете, или можете в машине подождать, – сказал следователь. – Вот Вадим с вами постоит.

Он кивнул на одного из автоматчиков.

– Тела из колодца сами доставать будете? – спросила Варвара. – Который из ваших вниз полезет?

Следователь сплюнул, попытался обойти Варвару, но она сделала шаг в сторону, набычилась. Ее лицо, и до этого неприветливое, стало красным.

– У меня приказ, – сказал следователь. – Это место преступления.

– У меня приказа нет, – сказала Варвара. – Не пущу.

Следователь некоторое время ее разглядывал, потом заговорил тихо, так чтобы остальные не слышали.

– Меня пустите, – сказал он. – Ребятам пока скажу здесь подождать.

Женщина смотрела зло. Костя уже понял, что спорить с ней смысла нет. Нужно или сейчас приказать ее в машину сунуть, или договориться. Совать никого в машину ему не хотелось, и не потому, что ссориться с церковниками не стоило. Костя церковников не боялся и особенного уважения к ним не испытывал. Но он испытывал большое уважение и к своей форме, и к своей работе. Женщина перед ним была нездоровая и неопасная. Нужно было убедить ее, что следователь приехал не ее и ее монахов наказать, а разобраться, что случилось с Казаченко, полицейским, которого в отделе любили и за которого каждый готов был горой стоять.

– Там у вас полицейский лежит, – сказал Костя. – Мой товарищ. Допустите к нему.

Отсюда было не видно, правда ли там лежит труп или где-то еще, но, судя по тому, что женщина сразу не ответила, Костя угадал правильно. И содрогнулся, потому что до этого момента смерть Казаченко реальной не казалась. Он же в монастырь поехал, не браконьеров ловить.

– Полицейского посмотреть можно, – сказала наконец женщина. – Сейчас позову, его принесут.

– Мне бы на месте посмотреть, – сказал Костя и специально сделал шаг назад, как бы и не пытаясь надавить на женщину. Та еще подумала. – Вы мне все покажите сами, – сказал Костя. – А потом я позвоню и получу у митрополита разрешение на то, чтобы оградить территорию. Позвоню при вас.

Женщина молчала. Костя мысленно стал считать до ста. Ему повезло – в своей карьере он почти не сталкивался с вот этой каменной церковной стеной, с людьми вроде этой женщины, которые готовы были грудью встать, чтобы скрыть от полиции любые преступления. Им было неважно, что расследуют не их, что их не подозревают в убийстве. Это было различие представлений о том, как устроен мир. Как он разделен на мирской и церковный. Биться об эту стену смысла не было, нужно было или ломать ее, или находить лазейку, дверь, обход.

– Сейчас звоните, – сказала наконец женщина. Костя вздохнул. Никакому митрополиту он звонить не собирался. Во-первых, потому что митрополит для него не являлся ни начальством, ни авторитетом, а во-вторых, потому что Даниил Андреевич, когда отдавал указания, сразу сказал, что это прямая команда от главы МВД республики, который вообще такими вещами заниматься не должен. Тут важным было даже не то, что приказ шел прямо от министра, а то, что в отделе все знали: к митрополиту Даниил Андреевич относится с теплотой и уважением, сам же направил по его просьбе Казаченко в монастырь. Ночью в верхних эшелонах управления республики произошло что-то такое, что теперь Даниил Андреевич просил с митрополитом в переговоры не вступать.

Костя предполагал, что эта история подорвала и до того не самые приязненные отношения МВД и митрополита Иосифа, – и ему, Косте, предстояло быть в самом центре назревшего конфликта. Очень не хотелось стать тем, на кого при вероятном будущем примирении повесят все грехи. А Костя понимал, что так все и будет. Структуры такого размера не умеют долго существовать в противостоянии. Неровности в отношениях будут затерты, обиды – забыты или прощены. Тут важно было не оказаться одной из неровностей.

– Вадим. – Костя обернулся. – Женщину в машину. Остальные со мной. Всех встречных мордой в землю.

Тут впервые лицо женщины исказилось – и сразу стало понятно, что злой раньше она не выглядела. Теперь только в ее лице проступила настоящая ярость. Она бросилась на Костю. Он сделал шаг в сторону, дал Вадиму принять ее на руки. Специально попросил его, и не только потому, что надеялся, что калашников на женщину немного подействует. Вадим к арестантам относился лучше других. Вот и сейчас женщину с силой развернул, но бить в спину не стал, просто завел руки за спину, быстро сковал.

– Давайте. – Костя махнул рукой за машину, туда, где виднелся догорающий остов какого-то узкого здания.

Монахи, одинаковые парни, стоявшие у колодца, сопротивления не оказали, сами опустились на колени, завели руки за головы. Полицейские к ним не подошли – каждый, выходя к колодцу, замирал, глядя на двор. Костя и сам остановился, поморгал. Рядами, прямо на протаявшем снегу, лежали голые люди. Взрослые и дети, измазанные в крови. Один из полицейских вдруг закашлялся, согнулся пополам, остальные же просто смотрели на трупы, на монахов, на колодец, в который была опущена веревка.

– Чего там? – донеслось из колодца. – Эй!

– Кто там? – спросил Костя у одного из монахов. Тот не поднимая головы ответил. Оказалось, что один из монахов спустился в колодец, чтобы обвязывать тела веревкой.

– Поднимайтесь, – сказал Костя монахам. – И этого вытаскивайте.

Монахи послушно стали тянуть вверх веревку.

Костя стер со лба пот, сделал шаг в сторону трупов. И сразу увидел Казаченко – тот лежал на спине, смотрел в белеющее небо. Костя опустился рядом на колено, хотел прикрыть трупу глаза. В последний момент проморгался, вытащил из кармана резиновые перчатки. Трупы и так уже достаточно трогали.

Подозвал специально прихваченного с собой судмедэксперта. Тот лучше остальных справился с увиденным и сразу подошел, тоже опустился к трупу.

– Значит, так, – сказал Костя. – Начинаешь с Казаченко, а дальше проходишь по всем, составляешь списком, кратко, чтобы мы могли в управление отправить. Про Казаченко сразу мне скажи.

Костя и сам мог бы осмотреть труп, но голова от вида мертвых тел шла кругом, а главное, нужно было разобраться с монахами, которые пока не буянили, но могли в любой момент начать.