– Несколько дней назад мы трясли того старого рыбака за те гроши, что он платил капитану, – усмехнулся толстяк.
Девочка повернула к нему голову.
– У всего есть цена.
– Да, – пожал плечами Блоп, – но стоит ли думать об этом, если ты всё равно платишь.
Они повернули к рынку и стали подниматься по одной из множества узких каменных лестниц, разбегавшихся от Рыночной площади наверху. Собака с трудом могла забираться на ступеньки с девочкой на спине. Поэтому Мита слезла и пошла вслед за Зогом, держась за его скрипучий металлический хвост.
На рынке было уже безлюдно, как и на площади перед Колизеем.
– Смотри, ничего не поменялось, – Блоп кивнул на гладиаторов, сидевших на скамьях перед воротами.
– А что могло поменяться? – устало спросил Ручи, помогая Мите вновь усесться на Зога.
– Не знаю, – пожал плечами Блоп и усмехнулся, – может, все друг друга наконец перебьют.
– Новые народятся, – хмыкнул Ручи.
Добравшись до канала, компания остановилась перед когда-то красной дверью. На ней толстым гвоздём было прибито объявление с печатью Культа.
– Смотри, стёкла повыбивали, – произнёс Блоп, оглядывая бывшее жилище магистра.
– Да, на втором этаже тоже, – кивнул Ручи, глядя наверх.
– Дверь нараспашку, – произнёс Блоп.
Он сорвал бумагу Культа и вошёл внутрь. Зог юркнул в дверь за толстяком. Мита последовала за ними.
– Пахнет рыбой, – констатировал Блоп, снимая со спины рюкзак и постель, – похоже старик переквалифицировался в рыбака.
На этих словах что-то зашевелилось в углу, за тюками. Блоп вскрикнул и отшатнулся. Он пристально следил за непонятной фигурой, пока она не вышла в лунный свет, падавший из ближайшего окна.
– Не бойтесь, – тихо обратился рыбак к вошедшим, – это я.
– Ох, – схватившись за сердце, выдохнул Блоп, – как же ты меня напугал.
– А, старый друг, – хмыкнул, входя, Ручи, – быстро же ты нас капитану сдал.
– Нет, я… – начал было рыбак, но замялся.
– Нечего сказать? – спросил Ручи.
– Кто тебя так? – спросил Блоп, приглядываясь к заплывшему правому глазу рыбака.
– Неудачная встреча, – пробормотал рыбак, делая шаг к стражникам, – простите меня, мне некуда идти, не выгоняйте.
– К жене иди, – зло бросил Ручи.
– Она меня убьёт, – развел он руками и упал на колени, – у меня совсем плохие уловы, домой не пускает без двух килограмм добра.
Ручи рассмеялся.
– С тех пор как обвалился Старый Квартал, столько народу здесь на канале, все ловят. Моё дело рухнуло, впору закрывать лавку на рынке, – причитал, упав на колени и закрывая лицо руками, рыбак.
– Зог, – позвал Блоп, – помоги нашему другу покинуть помещение.
Металлическая собака вопросительно взглянула на толстяка, пожала плечами и поскрипела по направлению к плачущей фигуре. Рыбак подскочил.
– Нет, нет, пожалуйста, шамаскурато! – закричал он, боком пробираясь к входной двери, и выскочил на улицу, мелькнув в переулке.
– А где Мита? – встревоженно спросил Ручи, когда всё смолкло.
Блоп огляделся, но девочки в помещении не увидел. Ручи взбежал по лестнице на второй этаж и нашёл Миту перед большим матрасом. Она стояла на четвереньках и трогала пол. Когда Ручи вошёл, она внимательно посмотрела на него и тихо произнесла:
– Он был здесь. Прямо здесь. Мы на верном пути.
Глава 2
Вокруг, куда бы ни бросил взгляд случайный прохожий, поднимались вверх тонкие арки, балконы в завитушках и окна, обрамлённые лепниной. Пытаясь сравниться с величием возвышающихся над ними замков, дома среднего яруса приютили у себя статуи прекрасных девушек, юношей и перворождённых, стилизованных под времена «предания». Мало кто мог понять смыслы, спрятанные архитекторами в эти замысловатые ансамбли. Что-то давно подменили, что-то исчезло безвозвратно. А вдоль Проспекта Согласия, в углублениях между арок, где раньше стоял весь пантеон фальшивых богов, теперь зияла пустота. И это ещё в лучшем случае, потому что комиссия Культа по современной культуре везде, где только можно, пихала фигуры Последнего Поэта. В Городе, где мигом сажали за решётку за случайно произнесённую рифму.
Рифмованные слова издревле приравнивались к магии. Чтобы попросить Сердце о чём-то, достаточно было срифмовать несколько слов. Но Культ считал это городской байкой и ещё во времена Давия Рамцеса, первого Верховного главы Культа, пошёл войной на стихи. Завершился этот крестовый поход во время правления Саммариуса, сделавшего официальными лишь стихи Последнего Поэта, прославлявшего самого Узурпатора.
В обветшавшей роскоши этих противоречивых барельефов среднего яруса угадывался уход. Краска почти везде была обновлена, тротуары и лестницы отмыты и кое-где блестели в свете электрических и газовых фонарей. Даже сердечная пыль, которую здесь не жаловали, поскольку она обычно забивалась в проёмы и зловеще светилась по ночам, на среднем ярусе стеснялась сама себя и только изредка сверкала крохотными песчинками то тут, то там. Незадачливый прохожий, засмотревшись на высеченное в камне кривое зеркало истории, беспрепятственно мог прогуляться совершенно один от Площади Радости по всему Проспекту Согласия к нижним воротам во Дворец и, если повезёт, не наткнуться на патруль.
Оживлённый слуга в котелке и с металлическими усами бесцельно брёл по Цветочному Переулку. На верхний ярус к замку Трокийя его не пустили – замок был оцеплен. И он не смог бы сосчитать, сколько бродил на среднем ярусе, чудом минуя полицию. Бедняга не очень соображал и всё так же скрипел, как в последний раз, когда видел хозяина. Всё так и продолжалось бы, если бы навстречу ему из темноты, уходившей вниз к опорам лестницы, не поднялся сухой мужчина средних лет.
– О, тебя-то я и ищу! – воскликнул Брат Ветчина.
Оживлённый удивился и направился на голос, чувствуя наконец, что может пригодиться.
– Пойдём со мной, я отведу тебя к друзьям, – весело улыбнулся мужчина и, схватив оживлённого за руку, повёл его вниз.
Спустившись на технический этаж, проходивший от площади через весь Проспект Согласия, он провёл куклу мимо постов полиции и шагающих в темноте чёрных силуэтов рыцарей, от которых даже слугу пробрало дрожью до самых винтиков. И это было поразительно для «дуболома», не обладавшего сильным понятийным аппаратом.
– Скоро придём, скоро придём, – приговаривал Брат Ветчина, похлопывая оживлённого по котелку.
И действительно, скоро они оказались на подвесном металлическом мосту с решётчатым полом, где скопилось множество оживляшек. У каждой был в руке лист или плакат, и мужчина вручил такой же слуге Великого Мастера.
– Вот держи и следуй за остальными, там и пригодитесь, – улыбнулся Брат Ветчина и исчез в темноте.
Слуга расстроился, что вокруг теперь было так темно. Но в то же мгновение, как он позволил себе эту мысль, если так можно сказать в его случае, впереди забрезжил свет – и толпа оживлённых потянулась к нему, как к источнику всех смыслов.
– Но он был убит, это не иллюзия, я только что из Института Чудес, он всё ещё там, точнее его тело.
– Да, мой милый, – кивнул Верховный, кладя руку на плечо своего ученика, – не всё удаётся удержать в руках.
– Значит, это было кому-то нужно, – настаивал на своём Септ, стоя с учителем в широком коридоре Дворца, – кто-то хотел, чтобы он молчал.