Замахиваюсь. Удар приходится чуть выше левого виска. Из рассеченной кожи хлещет кровь, заливая здоровяку лицо.
Нам любые дороги дороги…
Он выходит из оцепенения перед тем, как я замахиваюсь снова. Его зрачки расширяются, заливаясь безумством. Он наваливается всем весом. Падаем. С силой сжимает мои руки, прислоняется лицом, измазывая щёку кровью. Почему-то не бьет, не душит. «Лёша! Лёша!» – всё взывает моим настоящим именем.
Испытываю сильнейший страх, боюсь лишить этого человека жизни.
Здоровяк тяжело сопит над ухом, мне даже кажется, что рыдает. Его всего, как и меня, трясет. И как только я чувствую чужой страх – понимаю, в какой мере он меня боится – ранее незнакомое возбуждение будоражит кровь, волной накатывает жажда к жестокому истреблению. Изогнув спину мостом, изворачиваюсь. Здоровяк ревет и давит, но мне удается сбросить его с себя. Осколок кирпича, будто заколдованный, оказывается тут же под рукой.
Удар! Ещё один!
Здоровяк не сопротивляется – только прикрывает лицо руками и стонет.
Бью, пока не затихает. И множество ударов после.
Наша крыша – небо голубое
Наше счастье – жить такой судьбою.
Поднимаюсь и осматриваюсь. Шатаясь, захожу в комнату, откуда доносится музыка. Выключаю работающий телевизор. Сажусь в кресло, на котором, видимо, сидел здоровяк до моего прихода. Даю себе отдышаться. Начинаю понимать, что только что произошло. Поднимаюсь. Подхожу к письменному столу: исписанные мятые листы, включенный компьютер, какой-то набранный текст, пара рюмок и бутылка водки.
Отпиваю из горла, обхожу комнату. Боюсь, не открыта ли входная дверь – возвращаюсь в прихожую и, не опуская глаз на недавно живого, проверяю. Закрыта. Когда успел?
Снова в комнату, беру со стола чужой мобильный – прячу в карман. Обыскиваю шкафы и вещи. В кармане джинсов, висящих на стуле, обнаруживаю бумажник – в нём документы и деньги – семь семьсот. Купюры в карман. На кухне умываю лицо, пытаюсь отмыть с одежды кровь…
Прислушиваюсь, приоткрываю входную дверь – никого. Стараясь не шуметь, крадусь вдоль стены вниз. Двор. Второй. Арка. Улица. Поворот. Метро. Зачем-то возвращаюсь на «Балтийскую». Магазин, бутылка дешёвой водки. Влево по обводному каналу – гостиница. Снимаю однокомнатный номер. В кедах на кровать. Замечаю, что в нескольких местах оцарапал руку. Пью из горла, хотя достаточно опьянен случившимся.
Яд слов, яд других жизней… Черпать опыт из чужих мыслей неправильно, обречено на неудачу, смертельно… Следовать шаблонам – программироваться на неудачу… Яд в словах, коллективное уничтожение мира… Тщетная надежда, что подскажут как надо: жить, думать, делать. Вера в пророков и непонимание, что они отличаются от остальных лишь тем, что им хочется высказаться. У каждого своя правда, и ей надо следовать.
***
…Яд в словах, коллективное уничтожение мира…
Как только осмыслил, что старение меня больше не донимает, я пробовал искать успокоение и ответы в книгах.
Прочитал противоположные, исключающие одна другую концепции, советы, как правильно жить и как следует умирать. Увидел громадное количество чужих страхов, с которыми авторам страшно находиться в одиночестве и о которых им требуется поговорить. Наслушался пошлостей о доброте и сострадании…
Нелогичные цепочки умозаключений, когда повествователь сам не понимает, о чём говорит. Когда автор не чувствует свою вроде бы правильную мысль… Или чувствует, но биография говорит, что он ей никогда не придерживался…
И из всего этого оседает в памяти, паразитом живёт в подсознании лишь то, что каким-то образом оправдывает, утешает, уютно сопутствует существующим в тебе мыслям.
Единственная мысль, нашедшая отклик во мне: мир – игра бурлящего разума. Мира нет – это иллюзия, созданная из слова. Но произнёсшего это стоит линчевать первым – какое кощунство выражать эту мысль словами, ибо выраженная, она теряет смысл. Не поучает мудрости, а травит бытием.
Мира нет, и так должно быть!
Жизнь должна быть проста и гармонична! Словно её нет… Жизни нет.
А как же Господь?
Допитая бутылка выскальзывает из руки и со звоном падает на кафель…
Засыпаю, наполняя гостиничный номер перегаром.
***
Сухо во рту, нечем дышать – в царстве мёртвых нет кислорода. Писака стоит передо мной, улыбаясь:
– Уже двое. Жаль, не могу насладиться немного улучшенным миром. Просто анекдот!
Осматриваюсь, ничего и никого, кроме писаки, не вижу. Чувствую, как пульсирует рана на руке.
– Что ты мне привил? – спрашиваю.
Прыскает смешком:
– Да что я привить-то мог? Я ведь мёртвый. Анекдот! Так, покусал немного.
– Я сплю? Тогда почему после прошлой встречи рана перенеслась в реальность?
– «Кошмар на улице Вязов» видел? – зубоскалит писака. – А вообще, тебе лучше знать о своих язвах.
Испуг пронзает порывом холодного ветра. Наверное, из-за того, что нахожусь во сне, страх ощущаю чем-то физическим.
– Третий раз видимся, – мог бы и имя спросить…
Молчу.
– Знакомиться будем? Тебя лучше Вехой звать, так?
– Не должен ли ты третий, седьмой день проходить сейчас или готовиться к прохождению, вместо того чтобы со мной болтаться?
– Чего?
– Ну, православные, например…
– Православные? И это мне говорит человек, пытающийся уничтожить тех, кто учит мечтать. Что за каша у тебя в голове, дружок? Анекдот, да и только!
Озноб по всему телу. Настолько реальный, что сложно поверить, будто сплю, но в то же время не могу концентрироваться, и речь льется неконтрольным потоком:
– Теперь я знаю, что Господь существует. А если заглянуть в Библию, становится ясно, что всё началось после того, как Адам и Ева вкусили яблоко познания. Чувствуешь? Был Рай на Земле, пока первые люди не научились познавать, думать – это всё от Дьявола! В этом первородный грех.
– Боже, ты слышал этот анекдот? – писака наигранно крестится. – Ты хоть Писание читал? Какое яблоко познания? Они вкусили плод с Древа познания Добра и Зла. Добра и Зла, я подчёркиваю. Разницу чувствуешь, философ недоделанный?
Пот обильно стекает по лбу, но невыносимо холодно.
– Все слышали главное, а остальное можно додумать. Текст наверняка сильно искажён…
– Додумать? Да ты послушай себя – ведь сам себе же перечишь.