Хохот Демиурга. Плаха и Веха

Наливает водку, откашливается, садится на табурет и начинает:

«Замечательная вещь – женская грудь! И детишек покормить, и мужу поиграться»

– Хотя нет, не этот кусок, – мямлит краснеющий Банане и шуршит страницами, – ну, вот, хотя бы:

«После бурной ночи с Настасьей Гриня утвердился в своей давней мысли – он окончательно согласился с собой, что есть женщины простые, как соединительный карабин, к звену защёлкивающиеся без всяких проблем, и есть сложные – которых, как мокрую синтетическую верёвку, нужно суметь связать хитрым узлом, чтобы не развязалась и не выскользнула…»

– Тут вот пока этого нет, – Банане прерывает чтение, – но я потом добавлю, что нагота красива, всякая одежда скрывает естество природы и делает барышень неуклюжими. Ну, давай! «За красоту!»

Пьем, Банане продолжает говорить, жуя огурец и одновременно наливая:

– Моя же самка мне внушить пытается, что вся красота, та, что по телику – силикон и подделка, что нет идеальных форм, прикинь?

Смотрю на него хмуро.

– Тебе, как писателю, полезно знать будет, что после секса с любовницей Бальзак сказал, что за ночь он целый роман утратил. Давай! «За Бальзака!»

Настроение становится препаршивейшим, мысли давят.

– Ты что, считаешь это свинством? То, что я сказал про самку на полу? Эстет весь из себя? – вдруг обижается Банане после мрачного раздумья. – Что как так можно, с некрасивой-то?

Растерянно мотаю головой:

– Нет, я совсем не об этом думаю… Я бы про красоту другое написал…

Молчу, собираю мысли.

– Знаешь, кажется, нет красивого и некрасивого. Плохого и хорошего. Есть твоя личная оценка предмета или же поступка. Всё создано природой, и это всё не виновато, если ты считаешь это безобразным.

Банане слушает, закатив глаза куда-то вверх и вправо. Меня колет необычной ревностью, а что если он умыкнет мою мысль в свой текст?

– Может, что-то в этом и есть, – говорит он тем временем, – глубже копнуть, конечно, нужно, мыслить не так поверхностно… Касаемо субъективной оценки реальности в целом. Например, мне нравится моя квартира, нравится моя жизнь. Но с появлением гостя я, как писатель, стараюсь взглянуть на все его глазами… И не всегда картина свежего восприятия меня устраивает… Кстати, так же со словами даже мои нажористые, свежие мысли в тексте иногда выглядят глупой пошлостью, перечитываю, бывает, и становится стыдно, краснею…

Неловкая пауза, чтобы с нее себя снять, спрашиваю:

– Ты Бальзака упоминал… Классику любишь?

– Классику? А как же! Все настоящие писатели должны любить классику, разве не так? И Льва Толстого больше остальных люблю. А знаешь, за что? Да за то, что у него все герои с гнильцой какой-то! Не замечал? А вот не все замечают! – машет он рукой. – А они с гнильцой, да – все до единого! В детстве меня это напрягало, и я Толстого вообще читать не мог. А потом как-то раз с бодуна не спалось – всё думал… И вдруг осознал: да Толстой – он гений! Да не бывает других людей! Вот! Вот то, что он показать хотел! Вот зачем писал вообще! Чтобы показать – что бы мы ни делали, о чем бы ни думали, к какой бы духовности ни стремились… Все с гнильцой! Я, когда осознал – разрыдался пьяными слезами. Нет ни единого чистого человека! Все с гнильцой – запомни! С гнильцой!

Банане наливает, и мы ещё раз выпиваем, но разговор не клеится.

– Пойду, – говорю, поднимаясь.

Банане кивает, кладя локти на стол и подпирая руками голову. Поняв, что провожать он меня не собирается, я покидаю кухню…

Пока я обуваюсь в прихожей, ко мне подходит Ниночка, незаметно вышмыгнув из комнаты.

– Поговорили? – спрашивает бодро, но почему-то шёпотом. Лицо её красное и взмокшее от пота.

Киваю.

– Про самок говорил… этот?

«Этот» она выговаривает после паузы. Киваю снова.

– Я только хочу, чтобы вы знали… Я считаю, что он не прав, что заблуждается. Я считаю, самку от самца отличает умение сострадать и прощать… – она запинается.

Ничего не отвечаю, выхожу вон из квартиры в подъезд и дальше на улицу, где ни ветерка, печет солнце и стоит духота. Слегка качает и бросает в пот от выпитого. Нет, алкоголь и моя Книга не совместимы.

Купленную работу Банане со всем автографом выбрасываю в ближайшую урну.

Нужно покинуть этот город мертвецов сегодня же!

До самого поезда со мной ничего, кроме обычных бытовых хлопот, не происходит. Я убираюсь в квартире, встречаюсь с Тохой и передаю ему свои дела… Разве что на вокзале ко мне раза три подходят разные люди зачем-то поинтересоваться, во сколько мой поезд, но стоит ли этому придавать большое значение?

Веха III. Сбивая плоды познания осколком кирпича

По шкале ужалений Шмидта, шершни жалят не сильнее пчёл. Но из-за огромных размеров первых в это сложно поверить, сложно убедить себя в правдивости утверждения.

Так же и с большим человеком – размеры внушают ужас, кажется, с ним ни за что не справиться, что он сильнее середнячка…

Но как только я почувствовал его страх…

На метро до «Площади Восстания» сворачиваю направо и на втором перекрёстке направо вновь. В откровении названий улиц я не видел, просто точный маршрут, куда двигаться. Теперь, подняв голову, читаю на табличке: «улица Жуковского». Дальше прямо до кафе «Печка», сразу же под арку, пройти сквозь первый двор-колодец – и в нем нужный подъезд в самом углу двора.

Подождать, пока кто-нибудь выйдет, нырнуть в парадную. По лестнице на второй этаж, первая квартира справа…

Стою у звонка, сжимая в руке осколок.

Только во дворе понял, что у меня нет никакого оружия, поэтому подобрал половинчатый осколок красного керамического кирпича, который сжимаю в трясущейся руке, стоя у нужной двери.

Всё снова происходит как в кошмарном сюрреальном сне, в котором я сторонний наблюдатель.

Будто бы не своей рукой нажимаю на кнопку звонка, слышу птичью трель за дверью.

Открывают почти сразу: здоровяк, которого я видел в откровении – высокий лоб, выпученные глаза, чёрной сажей размазанная по щекам щетина.

И музыка:

Ничего на свете лучше нету…

Здоровяк смотрит удивленно и почему-то пятится, впуская. Переступаю через порог.

Чем бродить друзьям по белу свету…

Груды одежды на столе, затхлый полумрак. Смотрит с испуганной покорностью, будто ожидал моего появления.

Тем, кто дружен, не страшны тревоги…