Шотландский ветер Лермонтова

И верно – письмо оказалось от Столыпина.

– Дадите чего, Петр Алексеевич? – осторожно поинтересовался мальчишка.

Уваров смерил его взглядом. Это был Васька, сын почтового извозчика, который забирал письма с тракта и доставлял их в Торопец. Отпрыск часто помогал отцу развозить посылки по городу, и сегодняшний день не стал исключением.

«За такую неожиданную весточку, пожалуй, и заплатить не грех…»

Пошарив в карманах, Уваров вытащил первую попавшуюся монетку и вложил ее в руку маленького почтальона:

– Держи, малый…

– Спасибо вам, Петр Алексеевич! – просияв, выпалил Васька и тут же скатился по лестнице, только его и видели.

Закрыв за мальчишкой, Петр Алексеевич вернулся в комнату и уселся за стол. Взяв из ящика канцелярский нож, он бережно вскрыл конверт и, развернув лист, углубился в чтение.

«Любезный Петр!

Je vous prie de pardonner (прошу простить, франц.), давно тебе не писал, но на то были свои причины, о которых я всенепременно расскажу при первой же встрече. Главная весть – М. Л. возвращается в город. Старушка Е. А. тому причиной, честь ей и хвала. Мы собираемся устроить М. Л. маленький сюрприз, искренне надеюсь, что ты нас поддержишь. Приезжай. М.».

Сердце Уварова забилось чаще.

«М. Л. – Михаил Лермонтов? Мишель возвращается? Дела…»

Пальцы Петра Алексеевича застучали по столешнице. Монго давно не писал – судя по обороту, который старый друг использовал в письме, случилось это не по воле Столыпина, а по причинам, от него не зависящим.

«Каким? Домашний арест? А, может, тоже ссылка?..»

В конце письма Монго указал день, время, адрес и имя хозяина – Шувалов Андрей Павлович. Уваров нахмурился. В гостях у Шувалова ему бывать не доводилось. Да, они встречались на собраниях кружка, но тогда Петр Алексеевич куда больше общался с Мишелем, Монго, Жерве и тем же Гагариным. В декабре 1836-го Шувалов был отправлен на Кавказ, где к нему два месяца спустя присоединился и попавший в опалу Лермонтов. Сам же Уваров вскорости тоже покинул Петербург: отец кузины Анны после случившегося с Мишелем спешно устроил Петра Алексеевича мелким чиновником в одну из канцелярий Псковской губернии, чтобы тот «не пропал для карьеры». Племянник не противился: ему самому хотелось хотя бы на время сменить обстановку. Служба позволила немного отвлечься от печальных мыслей, но ночами Уваров плохо спал и часто вспоминал о печальных событиях того февраля, когда погиб Пушкин. Петр Алексеевич никак не мог отделаться от чувства вины, не совсем, однако, понимая, чем оно вызвано: чиновник не предавал Лермонтова, но допускал, что злые языки при должном усердии могли убедить Мишеля в обратном.

«И вот, кажется, судьба дает мне шанс все исправить», – думал Уваров, глядя на письмо, лежащее перед ним на столе.

Он много раз представлял себе их новую встречу с Лермонтовым, и в каждой подобной фантазии Мишель был разочарован Петром Алексеевичем.

«Посмотрим, что будет в действительности…»

Следующим же днем Уваров, сославшись на проблемы семейного толка, взял увольнение и убыл в Петербург. Заснеженный тракт, тревожный сон в пути и, наконец, как награда за терпенье – знакомые пейзажи, один вид которых воодушевлял и дарил веру в благополучный исход.

К дядюшке и кузине Уваров не поехал – остановился в гостинице: он прекрасно помнил, чем кончился их прошлый разговор с сестрой, и не желал снова спорить с ней о Лермонтове. Еще меньше Петру Алексеевичу хотелось объясняться с отцом Анны, властным самодуром, который наверняка бы разозлился, узнав, с какой целью его легкомысленный племянник возвернулся в Петербург.

«Так, с друзьями по кружку хочу немного о царе порассуждать и о ссылке Михаила Юрьевича тоже вспомнить-с…»

Представив реакцию дядюшки на подобные слова, Уваров досадливо хмыкнул.

Поужинав, он отправился в комнату, где сразу и уснул, едва оказался в кровати. Снился ему завтрашний вечер, и был это настоящий кошмар: мало, что они с Мишелем так и не смогли объясниться толком, так еще и собрание оказалось прервано Бенкендорфом и его жандарами, нагрянувшими под самый конец. Последнее, что Уваров запомнил из сего ужасного сна – как граф протягивает ему руку и говорит: «Спасибо за службу». На этом страшном месте Петр Алексеевич проснулся и долго еще лежал без движения, беспомощно вглядываясь в темноту.

Весь следующий день прошел в томительном ожидании. С одной стороны, Уваров жаждал встречи, с другой – боялся ее. Кружок Лермонтова спустя без малого год казался некоей иллюзией, которую Петр Алексеевич придумал, дабы разнообразить свое одиночество. Искренность, с которой они обсуждали власть и высший свет, теперь, спустя время, поражала воображение.

«Ссылка Лермонтова показала, насколько опасны подобные рассуждения», – думал Уваров, трясясь в экипаже.

Дом Шувалова находился на Итальянской улице. По прибытию Уваров расплатился с возницей и направился прямиком к дверям. Сердце его в те мгновения стучало быстрей обычного, и во рту было непривычно сухо.

«Интересно, Мишель уже там?»

Дверь открылась, и Петр Алексеевич уловил едва различимый аромат французского парфюма. На пороге стоял Шувалов – тонкий и прямой, как трость, с лохматыми усами и бородой. Фрак сидел на нем, как влитой; карие глаза смотрели ясно, пристально, будто с вызовом.

– Здравствуйте, Петр Алексеевич, – медленно произнес он. – Как добрались?

– Здравствуйте, Андрей Павлович. Прекрасно добрался. Тракт заснежен, но умеренно.

– Где остановились?

– В гостинице у Кулона.

– Это на Невском?

– Там, да.

– Что ж, входите, – шумно вздохнув, сказал Шувалов.

Он вел себя отчужденно, был явно напряжен, а вопросы о дороге и гостинице задавал скорей из вежливости, нежели из подлинного интереса.

«Похоже, мне здесь действительно не слишком рады, – подумал Уваров, перешагивая через порог. – Все-таки считают меня за доносчика? Возможно, возможно…»

Петр Алексеевич снял пальто и, водрузив его на вешалку, пошел к лестнице следом за хозяином.

– А не подскажете, Андрей Павлович, – сказал Уваров, когда они уже поднимались наверх, – Монго уже здесь?

– Не приехал еще, – ответил Шувалов, не оборачиваясь.

– А Мишель?

– Насколько я знаю, они собирались прибыть вместе.

По холодном тону Шувалова Петр Алексеевич понял, что хозяину их разговор не слишком приятен.

«Отчего же он вообще согласился на мою компанию? Или это Монго настоял?»

Шувалов открыл двери кабинета и жестом пригласил Уварова внутрь. Это была просторная гостиная с высоким потолком и огромной люстрой на две дюжины свечей, висящей в самом центре. Пол застилал темно-зеленый ковер; в дальнем конце комнаты находился камин, весело трещащий дровами. Рядом с ним, в двух креслах, наполовину развернутых от входа, восседали Гагарин и Жерве. Они курили, пили шампанское и о чем-то переговаривались, однако, заслышав звук шагов, князь оглянулся через плечо. Увидев Уварова, он кашлянул в кулак и сказал:

– Здравствуй, Петр.

Жерве тоже покосился в сторону гостя и пробормотал нечто, из-за шума камина так и оставшееся для Уварова тайной.

– Здравствуйте, господа, – чинно кивнул Уваров.

Хоть он и старался вести себя непринужденно, но дурных мыслей в голове только прибавилось. Будто почувствовав его сомнения, Гагарин и Жерве поднялись из кресел и приблизились к Уварову с Шуваловым.

– Хорошо, что вы прибыли раньше прочих, – заметил Андрей Павлович, вновь привлекая внимание к себе.