Путь с войны

– С чего бы?

– Власть.

Тарас сел на крыльцо рядом с Ырысту, проговорил:

– Власть. Власть, ты разумей, это запах пота. Пот сам по себе безвкусный, а вонища, когда пот мешается с грязью. Тогда надо с мылом смывать.

– Что ты такое говоришь? – немного испуганно сказала Алена.

– А это не я! – Тарас лукаво посмотрел на Ырысту. – Это китайский император Сяо Вэй сказал. Знаешь такого, Алёнка?

– Не знаю.

– Да знаешь! Песня же есть, – тут Тарас запел. – Песня: «Сяо Вэй, Сяо Вэй, пта-ше-чка! Канаре-ечка жалобно поет!». Так братан?

– А есть еще с отчеством китайским, – с серьезным видом сказал Ырысту, запев романс. – «Сяо Ляо Вэй мой, сяо ляо вэй. Голосистый сяо ляо вэй. Ты куда летишь…».

– Дураки! – Алена засмеялась и пошла в огород к свои грядкам.

Утром Ырысту сидел на крыше, возился с зазором между кровлей и трубой. По лестнице забралась Алена, протянувшая ему жестянку с гвоздями.

– Мне не нужно, – удивился Ырысту.

– Для маскировки – тихо сказала Алена. – Хотела благодарить. Спасибо тебе, Ырыст.

– Не трудно.

– Я же всё боялась, что Тарас… ну сделает с собой что-нибудь. До того черный был. Или со мной сделает. Такой черный аж страшно. А теперь… спасибо тебе.

– Вон что. Пожалуйста.

– После твоего появления наладилось. Дом у нас стал. Не четыре стены, а дом. Настоящий, куда идти хочется, очаг. И какая-то семья. Я ж простая баба, мне только и надо, что дом, да семью. Глядишь, ребятишек Бог даст. И ты не думай, что я этим блокадным детишкам желаю так и надо. Вспылила тогда просто, в тот день пятнадцать лет исполнилось, как мама умерла. Ты не думай. И с немцами никаких у меня не было.

– Я знаю, – сказал Ырысту.

– А, Галина. Понятно. Ты позови ее к нам. Приходите вместе, мы б с ней помирились, а то чего это – не замечать друг дружку. Дружить же, а? Меня прощают, я прощаю.

– И наоборот.

Алена подышала полной грудью, посмотрела с высоты на село.

– Пора мне. Ты приходи ко мне на работу часа через два-три с тачкой. Отвезешь там. Придешь?

Алена спустилась, а через некоторое время ее на лестнице сменил муж. Ырысту и Тарас сидели на крыше, смотрели в ясное небо.

– Видения твои еще бывают? – спросил Тарас.

– Видения и сны, как ночь. Вот древние люди видели в ковше из звезд Большую Медведицу. Как? Или водолей, охотник с собакой. Как они по звездным дырам это видели? Попробуй, расшифруй. Во фантазия!

– Я когда на тот свет забежал, тоже видел чего-то. Тоже не понял.

– Как там?

– На том свете? – Тарас провел языком по зубам, и Ырысту подумал, что друг не изуродован в страх, а он – смешной. – На том свете не хуже, чем на этом. Но все дела – здесь. Грехи наши здесь. Если разобраться, то тот случай, когда я губу потерял и руку, он справедливый. Если все вины мои собрать, то меня пощадили еще. То была, может быть, ключевая развилка, где нужно подумать, пойти в другую сторону. Понял я это только сейчас.

Ырысту почему-то подумал, что у него тоже есть ключевой случай, и не так давно это было: подросток в фашисткой форме размазывал слезы, не зная, что снайпер его пощадил.

***

Ырысту катил по дороге тачку, в которой лежало два рыхло набитых мешка с непонятным содержимым, одолженным Аленой на колхозной ферме. Коллективизация – дерьмовая задумка, не будут люди относится к общему, так же как к своему. На пятьсот поколений вперед это невозможно. Умники пишут в газетах, что частная собственность есть составляющая капитализма. Ну-ну. Хоть бы другие книжки почитали кроме тех, что сочиняли великие умы Маркса, Энгельса и Ленина. Волосатый питекантроп самку уволок в нору, больше никого в пещеру не пускает, мычит: «Мое!», а кто полезет отхватит палкой по макушке. Вот и частная собственность. Своя любимая, оберегаемая. Задолго до капитализма. Так что как не глумись над народом трехколосковыми указами, а тащить из колхоза не перестанут.

В тени белела рубашка с рукавами закатанными идеальными складками. Бритый мужик – явно не местный. Ырысту удивился: похожего человека видел во сне, он тост поднимал за милицию. А навстречу идет еще один пришлый. Посторонись, видишь тачка тяжелая. Но прохожий не уступил, а наоборот остановил сапогом тележку.

Ырысту по инерции подался вперед и почувствовал как некая сила схватила его за руки, связала запястья за спиной.

– Дорогой ты мой человек! – Загорский шептал Ырысту на ухо. – Попался! Молодчина, нельзя не отдать должное, но и мы! Мы тоже, не лыком, да, Исай?

Ырысту запричитал:

– Дайте выпрямиться! Ух-ху, спина! Зачем ломаешь, начальник? Это я украл, сознаюсь. Хотел продать, виноват.

– Что это он, Ростислав Васильевич? – сказал Исай, обшаривая карманы Бардина.

– Зубы нам заговаривает, – Загорский ударил Ырысту в живот. – Заткнись! Вперед пошел! Голову в пол!

Как сросшиеся мухи, пошли по дорожке, Загорский крепко держал цепочку наручников, иногда задирая ее вверх. Многоножкой упали на теплый капот машины, стоящей у дома Тараса.

– Все забрал, Николай Прокопьевич? – спросил Загорский.

– Забрал, – ответил Сметана, бросая мешок Ырысту в салон автомобиля. – Дайте посмотреть на этого козла. У-у, рожа!

Бардина ожгло солнечной пощечиной. Автор оплеухи выглядел счастливым.

– В чем дело? По какому праву?! – закричал Тарас, спускаясь с крыльца. – Шо ж это делается?

– Идите в дом, гражданин Хилюк. С вами мы еще разберемся, – приказал Загорский. – В дом!

Тарас пошел в хату, запнулся о порог, упал, сорвав из дверного проема легкую марлю.

– Грузимся! – сказал Загорский. – Исай, с той стороны.

Сметана сел за руль мерседеса, Загорский и Гаврилов зажали задержанного на заднем сидении. Ырысту почувствовал, что губы его стремительно опухают. Хорошо нахлестали, душевно.

– Ай да Борька! Сукин сын. Правильно вычислил, – ликовал Ростислав. – За деревню выедем. В рощу, там дрова. Там – дрова, у нас – бензин. Сожжем товарища. Как вы считаете?

– Непременно сожжем, – согласился Исай.

– Это уму непостижимо! Три месяца бегал… Здесь направо, Сметана! Забыл уже? Ба-ардин. Ырысту Танышевич. Что ж ты убежал? А поговорить? – Загорский приставил кулак к подбородку Ырысту. – Я так рад тебя видеть!