«Это я его отметил для смерти…»
Он не упрекал, не обвинял себя, но ему казалось, что какая-то нить связывает его с чёрненьким сыщиком и нужно что-то сделать, пусть эта нить оборвётся.
«Не простился я с ним. А где его найдёшь теперь?»
Надев пальто, он ощупал в кармане револьвер, обрадовался, снова почувствовал приток решимости и вышел на улицу твёрдыми шагами.
Но чем ближе подходил он к охранному отделению, тем заметнее таяло и линяло настроение бодрости, расплывалось ощущение силы, а когда он увидел узкий тупой переулок и в конце его сумрачный дом в три этажа, ему вдруг неодолимо захотелось найти Зарубина, проститься с ним.
«Я его обидел», – объяснял он себе это желание, быстро повёртывая куда-то в сторону от своей цели.
И в то же время он смутно чувствовал, что не может ускользнуть от того, что схватило его за сердце и давит, влечёт за собой, указывая единственный выход из страшной путаницы.
Задача дня, решение уничтожить Сашу не мешало тёмной и властной силе расти и насыщать его сердце, как сейчас помешало этой задаче внезапно вспыхнувшее желание найти труп маленького шпиона.
Искусственно раздувая это желание, опасаясь, что и оно исчезнет, Евсей несколько часов разъезжал на извозчике по полицейским частям, с напряжённой деловитостью расспрашивая о Зарубине, и только вечером узнал, где его труп. Ехать туда было уже поздно, и Климков отправился домой, тайно довольный тем, что день прошёл.
Мельников не явился ночевать, Евсей пролежал всю ночь один, стараясь не двигаться. При каждом движении полог над кроватью колебался, в лицо веял запах сырости, а кровать певуче скрипела. Пользуясь тишиной, в комнате бегали и шуршали проклятые мыши, шорох разрывал тонкую сеть дум о Якове, Саше, и сквозь эти разрывы Евсей видел мёртвую, спокойно ожидающую пустоту вокруг себя, – с нею настойчиво хотела слиться пустота его души.
Рано утром он уже стоял в углу большого двора у жёлтой конурки с крестом на крыше. Седой, горбатый сторож, отпирая дверь, говорил:
– Их тут двое – одного признали, а другого нет, и сейчас его повезут в могилу, непризнанного-то…
Потом Евсей увидел сердитое лицо Зарубина. Оно только посинело немного, но не изменилось. Ранку на месте шрама обмыли, теперь она стала чёрной. Маленькое, ловкое тело его было наго и чисто, он лежал кверху лицом, вытянутый, как струна, и, сложив на груди смуглые руки, как будто спрашивал, сердитый:
«Ну, что?»
А рядом с ним был положен тёмный труп, весь изорванный, опухший, в красных, синих и жёлтых пятнах. Кто-то закрыл лицо его голубыми и белыми цветами, но Евсей видел из-под них кость черепа, клок волос, слепленных кровью, и оторванную раковину уха.
– Этого нельзя узнать – головы-то нет почти, а узнали его, вчера пришли две барышни, вот цветы принесли, прикрыли цветами человеческое безобразие. А другой – неизвестно кто…
– Я знаю! – твёрдо сказал Евсей. – Он – Яков Зарубин, служил в охранном отделении.
Сторож взглянул на него и отрицательно покачал головой.
– Нет, это не он. Нам полиция тоже говорила – Зарубин, и контора наша охрану спрашивала, оказалось – не он!
– Я же знаю! – тихо и обиженно воскликнул Евсей.
– А из охраны сказали – не знаем, не служил такой…
– Неправда! – воскликнул Евсей тоскливо и растерянно.
Со двора вошли двое молодых парней, и один спросил сторожа:
– Который неизвестный?
– Вот этот.
Климков вышел на двор, сунув сторожу монету и повторяя с бессильным упрямством:
– А всё-таки это Зарубин…
– Как хотите! – сказал старик, встряхивая горбом. – Только если бы так, то его узнали бы другие, вот вчера ходил агент, тоже искал кого-то убитого, а не признал вашего-то, хотя почему его не признать?
– Какой агент? – спросил Евсей.
– Полный, лысый, ласковый по голосу…
«Соловьев!» – догадался Евсей, тупо глядя, как тело Зарубина укладывают в белый некрашеный гроб.
– Не лезет! – пробормотал один из парней.
– Согни ноги-то, чёрт…
– Крышка не закроется…
– Боком клади, ну!
– А вы не охальничайте, ребята! – спокойно сказал старик.
Парень, державший голову трупа, сапнул носом и сказал:
– Это сыщик, дядя Фёдор…
– Мёртвый человек – никто! – поучительно заметил горбатый, подходя к ним.
Парни замолчали, продолжая втискивать упругое смуглое тело в узкий и короткий гроб.
– Да вы, дурачьё, возьмите другой гробок! – сердясь воскликнул горбатый.
– Чай, всё равно! – сказал один из парней, а другой хмуро добавил:
– Не велик барин…
Евсей пошёл со двора, унося в душе горькое чувство обиды за Якова. И вслед ему – он ясно слышал это – горбун говорил парням, убиравшим труп:
– Тоже что-то нехорошо. Пришёл, говорит: знаю! Может, он этого дела хозяин? Ребята!
И почти одновременно два голоса ответили:
– Тоже шпион, видно…
– Нам-то что?..
Климков быстро вскочил в пролётку, крикнув извозчику:
– Скорее…