Жизнь ненужного человека

– Я вас потерял! – сознался Евсей.

– Потерял? Смотри, за это тебе могут дать в шею… Слушай: через три дома отсюда земская управа. Сейчас из неё выйдет человек, зовут его Дмитрий Ильич Курносов – помни! Идём, я тебе покажу его…

И через несколько минут Климков, как маленькая собака, спешно шагал по тротуару сзади человека в поношенном пальто и измятой чёрной шляпе. Человек был большой, крепкий, он шёл быстро, широко размахивал палкой и крепко стучал ею по асфальту. Из-под шляпы спускались на затылок и уши чёрные с проседью вьющиеся волосы.

Евсей редко ощущал чувство жалости к людям, но теперь оно почему-то вдруг явилось. Вспотевший от волнения, он быстро, мелкими шагами перебежал на другую сторону улицы, забежал вперёд, снова перешёл улицу и встретил человека грудь ко груди. Перед ним мелькнуло тёмное, бородатое лицо с густыми бровями, рассеянная улыбка синих глаз. Человек что-то напевал или говорил сам себе, – его губы шевелились.

Климков остановился, вытер ладонями потное лицо, согнул спину и пошёл вслед за ним, глядя в землю, лишь изредка вскидывая глаза.

«Немолодой, – думал он. – Бедный, видно… Всё – от бедности…»

Ему вспомнился Дудка, он вздрогнул.

«Изобьёт он меня…»

Стало жалко Дудку.

В уши назойливо лез уличный шум, хлюпала и брызгала жидкая, холодная грязь. Климкову было скучно, одиноко, вспоминалась Раиса. Тянуло куда-то в сторону с улицы.

А человек, за которым он следил, остановился у крыльца, ткнул пальцем кнопку звонка, снял шляпу, помахал ею в лицо себе и снова взбросил на голову. Стоя в пяти шагах у тумбы, Евсей жалобно смотрел в лицо человека, чувствуя потребность что-то сказать ему. Тот заметил его, сморщил лицо и отвернулся. Сконфуженный, Евсей опустил голову.

– Из охраны? – услыхал он негромкий, сиповатый голос. Спрашивал высокий рыжий мужик в грязном переднике, с метлой в руках.

– Да! – тихо сказал Евсей и в ту же секунду сообразил: «Не надо было сознаваться…»

– Опять – новый, – заметил дворник. – Всё за Курносовым ходите?

– Да…

– Так. Скажи там начальству – утром сегодня к нему гость приехал с вокзала, с чемоданами, – три чемодана. Не прописывали ещё в полиции – срок имеют сутки. Маленький такой, красивый, с усиками…

Дворник замолчал, несколько раз погладил метлой тротуар, забрызгал грязью сапоги и брюки Евсею, остановился и заметил:

– Тебя тут видно. Они тоже не дураки, вашего брата замечают. Ты встал бы в воротах, что ли…

Евсей послушно отошёл к воротам… И вдруг, на другой стороне улицы, увидал Якова Зарубина. С тростью в руке, в новом пальто и в перчатках, Яков, сдвинув набок чёрный котелок, шёл по тротуару и улыбался, играя глазами, точно уличная девица, уверенная в своей красоте…

– Здравствуй! – сказал он, оглядываясь. – Я тебя сменить пришёл… Иди в трактир Сомова на Лебяжью улицу, спроси там Николая Павлова…

– Ты разве тоже в охране? – спросил Евсей.

– На десять дней раньше тебя поступил… а что?

Евсей посмотрел в его сияющее чёрное личико.

– Это ты про меня рассказал?

– А Дудку – ты выдал?

Подумав, Евсей хмуро ответил:

– Я – после тебя. Я только тебе сказал…

– А Дудка – только тебе, – у!

Яков засмеялся, толкнул Климкова в плечо.

– Иди скорее, курица варёная!

И, помахивая тросточкой, пошёл рядом с ним.

– Это должность хорошая, это я – понимаю! Жить можно барином – гуляй, посматривай. Вот видишь костюмчик?

Скоро он простился с Евсеем и быстро пошёл назад, Климков неприязненно посмотрел вслед ему и задумался. Он считал Якова человеком пустым, ставил его ниже себя, и было обидно видеть Зарубина щегольски одетым, довольным.

«Донёс на меня. Если я рассказал про Дудку, так я – со страха. А он – зачем?»

И, угрожая Якову, он мысленно воскликнул:

«Погоди! Еще увидим, кто лучше!..»

Когда он спросил в трактире Николая Ивановича, ему указали лестницу наверх; войдя по ней, он остановился перед дверью и услыхал голос Петра.

– Карт в игре – пятьдесят две… В городе, в моём участке, тысячи людей, и я знаю из них несколько сотен. Знаю, кто с кем живёт, кто где служит. А ведь люди меняются – карты всегда одни и те же…

Кроме Петра и Саши, в комнате был ещё третий человек. Высокий, стройный, он стоял у окна, читая газету, и не пошевелился, когда вошёл Евсей.

– Какая дурацкая рожа! – встретил Евсея Саша, упираясь в лицо ему злым взглядом. – Её надо переделать – слышите, Маклаков?

Читавший газету повернул голову, осмотрел Евсея большими светлыми глазами и сказал:

– Надо…

Возбуждённый, с растрёпанной причёской, Пётр спрашивал Евсея, что он видел, и чистил себе зубы гусиным пером. На столе стояли остатки обеда, запах жира и кислой капусты раздражал Евсею ноздри, вызывая острое чувство голода. Он стоял перед Петром и бесстрастным голосом рассказывал то, что сообщил ему дворник. С первых же слов рассказа Маклаков заложил руки с газетой за спину и, наклонив голову, стал внимательно слушать, пошевеливая светлыми усами. И на голове у него волосы были тоже странно белые, как серебряные, с лёгким оттенком желтизны. Чистое лицо, серьёзное, с нахмуренным лбом, спокойные глаза, уверенные движения сильного тела, ловко и плотно обтянутого в солидный костюм, сильный басовый голос – всё это выгодно отводило Маклакова в сторону от Саши и Петра.

– Дворник сам вносил чемоданы? – спросил он Евсея.

– Не сказал.

– Значит, не он вносил. Он сказал бы, тяжелы или легки. Вносили – сами! – заметил Маклаков. И добавил: – Вероятно – это литература. Очередной номер.

– Надо сказать, чтобы не медля делали обыск! – проговорил Саша и скверно выругался, грозя кому-то кулаком. – Мне нужно типографию. Достаньте шрифт, ребята, я сам устрою типографию, – найду ослов, дам им всё, что надо, потом мы их сцапаем, и – у нас будут деньги…

– План не вредный! – воскликнул Пётр.

Маклаков посмотрел на Евсея и спросил его:

– Вы обедали?