История для ленивых

Ужас и пламя – вот послание от доброго короля Эдуарда доброму королю Филиппу, и несут его тысячи беглецов, которых гонит перед собой во все стороны английская армия.

Филипп Шестой Валуа был в бешенстве.

Да, он король, и чертов Эдуард присягал ему, как королю Франции.

Бред вот так взять и вдруг объявить королем себя, но ведь его-то тоже объявили…

Он сидит на троне, но сидит непрочно и не может позволить не меньшему, чем он сам, Капетингу безнаказанно грабить его страну.

Треклятый родственничек в третий раз переправлялся через пролив и высаживался во Франции, причем первые два догнать его и вышибить дух так и не удалось.

Теперь же со всех концов неслись гонцы, наперебой сообщающие о зверствах англичан, и король бесился от гнева и собственной беспомощности.

Приказы полетели во все концы королевства, и бароны вели свои войска так быстро, как-только могли.

Рыцари, пехота, наемные арбалетчики и ополчение городов устремилось на зов короля, но англичане опережали на пару недель.

Как всегда.

Последнего гонца привели ночью.

Он валился с ног, хрипел, рука обмотана окровавленной тряпкой.

Услышав про деревню, в которой англичане рубили руки еще живым, король взревел.

Ждать больше было нельзя.

Французская армия (все, кто успел прибыть) устремилась в погоню.

Восемь тысяч рыцарей, знатнейшие вельможи Франции, три тысячи генуэзских арбалетчиков, пять тысяч пехоты и еще пять – ополченцев, кто с вилами, кто с мотыгами.

21 одна тысяча человек, и этого должно было вполне хватить, чтобы раздавить двенадцать тысяч англичан.

Французская армия бросилась в погоню.

Две армии неслись через всю страну, отчаянно цепляясь за свои обозы.

Англичане – с награбленным добром, французы – с тем скарбом, без которого добрые рыцари отказывались идти в бой категорически.

Приказы летели во все стороны, разрушались мосты, и казалось в этот раз, ловушка наверняка захлопнется.

Не вышло.

25 августа англичане нашли брод и, сбросив охранявший тот берег заслон, переправились через Сомму.

Французы висели на плечах, и Эдуард Третий скрепя сердце приказал занять холм у деревушки Креси.

Живые изгороди обрамляли его склоны, оставив открытым пространство около двух километров.

Восемь тысяч лучников, три тысячи латников и тысяча рыцарей, так много для рейда и так мало для тяжелого удара рыцарской конницы.

Обрушилась ночь, и с ней ливень.

Холм, ливень, англичане и французы.

Ватерлоо, из века в век.

Всю ночь стучали топоры.

Снявшие с луков тетивы, чтоб не промокли, лучники вколачивали чуть ниже вершины холма ряды кольев.

Когда был забит последний, вся армия завалилась спать, сотрясая французскую ночь громовым английским храпом.

Французы не спали вообще.

Дождь хлестал вовсю, отряды продолжали прибывать один за другим, и их тут же выстраивали в боевые порядки, находя им места в строю.

Король боялся, что англичане в любой момент уйдут, и рыцари сидели в седлах, пытаясь разобрать что-то в дождливой тьме.

Сверкнуло солнце, и вид построившейся французской армии заставил англичан содрогнуться.

Собранные на тесном участке фронта сплошные бело-синие стяги, лилии во всех вариантах королевской родни.

Король Эдуард наклонился к пажу и что-то прошептал.

Мальчишка побежал к самой вершине холма, где угрюмым клином стояла английская конница.

Лучники с кривыми ухмылками смотрели, как рыцари, один за другим, отдают коней оруженосцам и, поудобней прихватив щиты, спускаются чуть ниже по склону холма, чтобы встать у них за спиной.

Коней отвели в лагерь, далеко, за тыльную сторону холма.

Рыцари становились за пехотой, и лучники орали, надев шлемы на луки и размахивая ими над головой.

Сегодня Англия была едина, и не было ни знатных, ни простолюдинов.

Только мокрая земля, слепящее солнце и тысячи железных жуков, копошащихся внизу.

Шестнадцатилетний Эдуард, принц Уэльский, получил правый фланг.

Сэр Джон Чандос, бывалый вояка и опытный головорез, сопровождал принца в его первом бою, который вполне мог стать последним.

Король встал в центре, позади линий, статный, в окружении знамен, в сверкающей на солнце броне.

Франция бросилась вперед.

Не имело значения, сколько англичан там, на холме.

Двенадцать тысяч или двести.