История для ленивых

Ночь.

Он едет по полю с Агриппой, врачи лечат всех, все римляне, это уже его люди.

Антоний, чудовищно огромный в лунном свете, бредет по полю между мертвыми, всматриваясь в их лица.

Останавливается, узнав Брута, срывает с себя плащ и кидает его на мертвое тело.

Убийцы Цезаря мертвы. Они, Триумвират, теперь и есть Республика.

Антонию – Восток, Лепиду – Африку, ему, Октавиану, – Запад.

Мир дрожит.

Дрожит, вибрирует, готовый в любой момент взорваться войной.

Легионы бунтуют, требуя денег и земли.

Он, Октавиан, в Риме – значит, он отвечает за все.

Сумасшедшая жена Антония, Фульвия, и его придурошный брат подняли мятеж. Он ведет войска и осаждает Перузий. И вновь ветераны ревут, требуя от них с Антонием прекратить борьбу.

Секст Помпей зажал свою морскую удавку, последний из детей Помпея Великого, царь пиратов.

Они все родственники между собой, когда-то даже друзья, но сейчас флот Агриппы добьет Помпея и Антоний казнит его, поставив последнюю точку в истории этой семьи.

Из Триумвирата вычеркнут Лепид.

Он дернулся к власти, не рассчитал сил, и вот он уже лишь бледная, лишенная всего тень, живая, но пустая.

Антоний разбит парфянами, величайшая армия в истории Республики погибла, и Клеопатра утешает его, приведя корабли с провизией.

Его, Октавиана, никто не утешает.

Он нашел Рим деревянным, а оставил его мраморным, – скажет он потом, но это потом, когда все эти события останутся в таком далеком прошлом, что будут казаться сказкой.

Все умрут, останется лишь он и Ливия.

Ливия.

Он забрал ее у мужа, уже родившую Тиберия и беременную Друзом.

Неслыханная пошлость по римским меркам, плевать.

Полвека, почти полвека вместе, это Царство, этот Мир, Pax Romana, который он построил, и ее тоже.

Акций.

Клеопатра подбила Антония на войну.

К нему бежал Сенат и консулы, потом бежали обратно, и Антоний горько смеялся, отсылая их пожитки вслед за ними.

Агриппа повел флот, он, Октавиан, в последний раз Октавиан, стоял на берегу и смотрел, как легионеры берут штурмом один за другим египетские корабли.

Флот Антония горел, и он пошел на прорыв, вслед за Клеопатрой, бросив свою армию на милость победителя.

Армия сдалась.

Октавиан ехал вдоль понурых рядов, и его люди кричали: «Да здравствует Цезарь», – глядя как салютуют ему бывшие враги.

Мертвый Антоний.

Мертвый, последний мертвый Республики, сидящий на троне фараонов в своем красном плаще.

Клеопатра, льнущая к нему, пытающаяся спасти себя любой ценой.

Ему рассказали, как Антоний покончил с собой, прочитав ее записку о том, что она приняла яд.

Октавиан презрительно кривится.

Нет, он не ненавидит ее.

Презирает.

Презирает все ее восточные ужимки, лживые и пропитанные отравой.

Вся его римская ледяная сущность содрогается от презрения, он не простит ей ничего, и мертвого Антония тоже не простит, она пойдет при его Триумфе в цепях.

Поздно!

Агриппа орет команду, и пехота выламывает тяжеленные дубовые двери, но она уже мертва.

Клеопатра уже мертва, хоть еще и тычет пальцем ему в лицо, презрительно улыбаясь.

Как свернувшаяся у нее на коленях кобра.

Она обманула его, она тоже давно играет в эти игры, давным-давно, когда он был еще ребенком, а мир еще сотрясала поступь гигантов Республики.

Во дворец с холодным достоинством входит человек в богатых одеждах.

Черные как смоль кучерявые волосы, черные сверкающие маслом глаза, борода, завитая по восточной моде, высокая диадема на голове.

Спокойный и невозмутимый, будто не рухнуло только что все, к чему прикоснулся Антоний.

Ирод.

«Я был Антонию верным другом до самого конца! – спокойно говорит он. – Если хочешь, буду другом тебе».

Август, уже не Октавиан, но отныне и навсегда, до скончания веков, Август, протягивает Ироду руку.