Неправильный солдат Забабашкин

К счастью, ещё не остывший двигатель завёлся сразу, и я, положив руку на рычаг коробки передач, выжал до упора педаль сцепления, после чего врубил передачу. Должно быть, эта…

Чекист захлопнул за собой дверь и, вероятно, всё ещё не придя в себя от присутствия с нами третьего пассажира, прошептал:

– Откуда он взялся?

Я не ответил, потому что сейчас его вопрос меня особо не волновал. В эти конкретные мгновения меня волновало совершенно другое – поедет машина назад или вперёд?

«Если вперед, то мы в стену дома врежемся. Уж больно близко к зданию грузовик припарковали. Надеюсь, этого не будет», – подумал я и, мысленно перекрестясь, аккуратно стал отпускать педаль сцепления.

К счастью, с передачей угадал, автомобиль не подвёл и, зарычав, двинулся назад.

Не подвёл он, и когда я врубил первую передачу. Потом на автомате щёлкнул переключателем, зажигая фары. В кабине сразу стало чуточку светлее, и лейтенант ГБ пришёл к очередному умозаключению.

– Он же мёртвый!

– Есть немного, – согласился я, поворачивая на соседнюю улицу.

– Но как такое могло произойти? Я же видел, как водитель ушёл в дом!

– Не знаю. Ты, наверное, его пассажира видел. Он-то и ушёл в дом. А этот остался спать, очевидно, его ожидая. Впрочем, неважно. Важно, что мы едем. Вот что главное.

Однако по этой улочке проехали мы недолго, потому что вдалеке я заметил перекрывшие дорогу танки. Было их штук десять, и они полностью блокировали своими серыми тушами возможность беспрепятственного проезда.

Свернул в переулок. Затем в другой, стараясь объехать неожиданную «пробку».

– Забабашкин, я не вижу ни хрена, но мне кажется, мы едем в совершенно противоположную сторону города! – держа труп немца, чтобы тот не мешал мне рулить, произнёс Воронцов.

– Знаю, но нам надо обогнуть танки, – пояснил я.

– Танки? Какие танки? Где они?

– Да было там штук десять… Неважно уже, объехали.

Я продолжал движение по узким улицам, стараясь держать луну за ориентир.

Дождь заметно разошёлся, и мне пришлось искать рычаг, включающий дворники. В конечном итоге рычаг был найден и нажат, а вот фары, что тусклым светом старались разогнать темноту, я решил выключить. Мне и так всё видно, а лишняя светомаскировка не помешает.

Минут через десять блужданий по улочкам и переулкам Троекуровска мы, наконец, выехали из захваченного немцами города.

К счастью, по дороге враги нам не встретились, из чего я сделал вывод, что противник ушел вперёд, оставив, к нашему великому счастью, тылы без охранения, или комендантские взводы ещё банально не успели развернуться.

– Забабашкин, лично я не вижу вообще ничего, а ты ещё и фары погасил. Куда мы едем? – прильнув к лобовому стеклу, спросил командир.

– Я вижу куда, и это главное, – ответил ему и тут же добавил: – Кстати, ещё вижу, как нам навстречу едет легковая машина, а перед ней мотоцикл с коляской. И там и там сидят немцы.

– Где?

– Сейчас они ещё далеко, но скоро обязательно появятся.

И действительно, через несколько минут и я, и Воронцов увидели свет фар автомобиля и мотоцикла, которые показались из-за небольшого поворота.

Этот небольшой кортеж заметил давно и был удивлен тому факту, что, оказывается, если я напрягаю зрение, то способен видеть не только в темноте, но и на очень большое расстояние. Более того, я не просто видел, а видел именно тот предмет, на котором фокусировал внимание, даже в мельчайших деталях.

Например, та машина, что ехала к нам, была чёрного цвета. Я прекрасно рассмотрел когда-то хромированный, а сейчас закрашенный чёрной краской передний бампер, поцарапанное правое крыло и пустоту на том месте, где должен быть номерной знак. Внутри автомобиля через лобовое стекло я мог разглядеть худого ефрейтора с двухдневной щетиной на лице, что сидел за рулём, расположившегося на заднем сиденье одетого в полевую форму майора и тускло поблёскивающие стёкла его очков в тонкой металлической оправе.

В мотоцикле, очевидно, сопровождающем офицера, сидели двое солдат в касках: один за рулём, а другой в коляске с пулемётом.

Такое отчетливое, нереальное для глаз обычного человека зрение меня буквально ошеломило.

В голове возникло множество вопросов, ответов на которые у меня в данный момент попросту не было. Как не было и времени на поиск этих ответов. Сейчас, глядя на приближающихся немцев, я пришёл к выводу, что ориентир по луне, нас, мягко говоря, немного подвёл.

Очевидно, что раз Троекуровск находится на линии соприкосновения, то едущие нам навстречу транспортные средства не могли ехать с той стороны, а значит, и мы движемся в противоположном направлении от фронта – в тыл к немцам.

Своим наблюдением решил поделиться с Воронцовым.

– Ты прав. Мы явно заблудились, – забеспокоился тот. – Что будем делать?

– Посмотри в бардачке, – сказал я и сам стал осматривать водительское место.

Ни на торпеде, ни у двери, ни где-либо поблизости карты не оказалось. Также её не оказалось и в небольшой нише в торпеде, которая служила бардачком.

– Без карты нам не разобраться, – констатировал я очевидное и тут же предложил очередной план, который, как и прежде, вновь поверг моего спутника в глубокий шок.

Да, план был дерзкий. Да, план был безрассудный. И да, план был очень опасный. Но другого выхода я не видел, ибо только так у нас появлялся шанс стать обладателями карты и выбраться из этой мышеловки.

Когда до немецкого мини-кортежа оставалось порядка пятнадцати метров, я прибавил скорость, вылетел на полосу встречного движения, смял грузовиком мотоцикл и ударил в левое крыло легковушку. Удар был страшный. Конечно, легковые автомобили этих времён весили намного больше, нежели их потомки в будущем, но грузовик есть грузовик – легковушка, словно получив великанский пинок, вылетела в кювет, после чего, перевернувшись три раза, вновь встала на колёса. Покорёженный капот пострадавшего автомобиля частично оторвало, и из пробитого радиатора белыми клубами повалил пар.

Мы при таране не пострадали, а лишь немного ударились головами – я об руль, Воронцов о торпеду, а труп о стекло.

Я остановил наш грузовик, прижавшись к обочине, выхватил из кармана пиджака пижамы револьвер и, крикнув: «Прикрой!» – бросился к раздавленному мотоциклу. Воронцов выскочил из кабины и, примкнув штык к винтовке, побежал за мной.

Беглый осмотр искорёженного мотоцикла и солдат показал, что мотоциклисты мертвы. Как и водитель автомобиля. А вот пассажир, ранее сидевший на заднем сиденье, оказался жив. Он лежал на полу и, хрипя, пытался встать.

Сбоку раздался приглушённый грохот – я было дёрнулся в сторону возможной угрозы, но сообразил, что это просто отвалилась смятая ударом решётка радиатора.

Через оторванную при аварии заднюю пассажирскую дверь вытащил немецкого офицера за шкирку из салона и подтащил к передку машины, чтобы в свете удачно непогасших фар он был виден моему напарнику. Воронцов отошёл на метр назад и навёл на него винтовку. Майор поднял трясущиеся руки вверх, и я его обыскал. Забрал личные документы, парабеллум с кобурой и, посмотрев на командира, спросил:

– Что с ним будем делать? Пристрелим или с собой возьмём?

– А в каком он звании? – поинтересовался лейтенант ГБ. – Как бы у него узнать, ценный он фрукт или нет?

Майор, очевидно, шестым чувством почуяв, что сейчас речь идёт о нём и что решается его судьба, тут же что-то быстро затараторил на немецком.

– О чём он? Ты знаешь их язык? – посмотрел на меня командир.

– Немного знаю. В школе учил, – ответил я. – Но сейчас это неважно. Захваченный нами клиент – офицер. У него погоны есть. Да и не будут обычных солдат в таких вот шикарных машинах катать. Так что этот крендель относительно большая шишка. Почему относительно? Потому что это опять же явно не генерал и не фельдмаршал. Ведь будь он кем-то из вышеназванных, охрана и сопровождение были бы у него куда солиднее и многочисленнее.

– Согласен. Ну тогда всё равно давай возьмём его с собой. Раз офицер, то, скорее всего, он что-нибудь знает и будет для нашего штаба полезен.