Неправильный солдат Забабашкин

– Товарищ лейтенант госбезопасности, мы тут чуть на Садовского не наступили, причём тут вижу я или нет? – делано возмутился я. – Да ты же сам был свидетелем того, что фрицы ракеты в воздух запускали чтобы подсветить и куда-то стреляли. Значит знают, что там наши есть!

Пробежав ещё пару десятков метров, увидел невдалеке двух затаившихся красноармейцев. Когда мы стали приближаться к ним, я их окликнул и сказал, чтобы они перестали в нас целиться и поднимались.

Встреча прошла точно так же, как и ранее с Садовским. Воронцов представился, объявил новоприбывшим красноармейцам с фамилиями Якименков и Зорькин, что те поступают в его распоряжение, и приказал следовать за нами.

Путь до реки Багрянка, которая являлась притоком реки Волхов, занял не более десяти минут. Река была шириной около двадцати метров, однако скорость течения говорила о том, что она довольно стремительная. В отличие от своих спутников, я видел, как быстро бежит в ней вода, а это значило, что переправа нам предстоит непростая.

Спустившись по небольшому уклону, посмотрели на противоположный берег, который оказался метра на три выше того, где находились мы. Покрытый травой крутой склон резко обрывался, превращаясь в небольшой песчаный пляж. И это было не очень хорошо, ведь, поднимаясь по склону наверх, мы могли бы стать отличной мишенью, если противнику в момент подъёма удастся нас обнаружить.

Но до этого ещё далеко. Сейчас во главе угла стояла другая задача – нам предстояло преодолеть реку.

– Так, бойцы, будем переправляться. Но вначале нужно проверить глубину. Все умеют плавать? – Воронцов осмотрел нас.

Все красноармейцы покивали, кроме…

Немец отрицательно покачал головой, когда я ему перевёл вопрос.

– Алексей, а ты откуда немецкий знаешь? – тут же зацепился чекист.

– В школе учил, и дома дополнительно занимался, – стараясь отвечать как можно спокойнее, с безразличием в голосе пояснил я.

– Хорошо тебя научили, раз он понимает. И судя по тому, что он мотает головой, плавать он не умеет?

– Вы всё правильно поняли.

– Вот же гад, – стиснув зубы, прошептал Садовский и предложил: – Товарищ командир, а давайте его пристрелим, сволочь фашистскую.

– Отставить. Он может быть ценен для нашего штаба, – тут же отверг конструктивное предложение лейтенант госбезопасности.

– Тю, чем же он ценен может быть? Портфель-то его у вас. Там наверняка ценные сведения, – кивнул на саквояж догадавшийся красноармеец. – Так что он ни вам, ни нам не нужен! Кокнем его – и вся недолга!

Немецкий офицер словно бы почувствовал, что речь идёт о нём, и быстро что-то проговорил. Однако вникать в его слова смысла не было. И так всем без перевода понятно, что он просит, чтобы мы его не убивали.

– Отставить! Я сказал: он должен быть доставлен в штаб. Это приказ, и он всех касается! – вновь сказал Воронцов и, вздохнув, констатировал очевидное: – Раз никаких плавсредств у нас нет, будем пробовать найти брод. Якименков, проверь глубину реки, и если она глубокая и по дну перейти нельзя, то плыви влево отсюда. Зорькин, ты плыви вправо. Как услышите свист, возвращайтесь назад. Забабашкин и Садовский прикрывают. Я слежу за пленным.

Названные красноармейцы быстро скинули сапоги, гимнастёрки и, не снимая штанов, полезли в воду.

Река, к нашему сожалению, была приличной глубины. Якименков сделал всего пару шагов от берега и уже оказался по шею в воде.

Чтобы быстрее переправиться на нашу сторону, я предложил развязать руки немцу, перевернуть его головой вверх и тащить на тот берег, словно бы мы спасаем утопающего.

– Гм, мы его, пожалуй, так утопим, – с сомнением в голосе произнёс Воронцов.

Я пожал плечами, выдав прописные истины о том, что пути Господни неисповедимы и что Бог ни делает, то к лучшему.

А потом, увидев ошарашенный взгляд командира, пояснил более атеистическим языком:

– У нас всё равно другого выхода нет. Не бросать же его тут, если уж почти довели.

Глава 6

Ох уж эта переправа…

К этому времени красноармейцы провели разведку глубины, и окончательно стало ясно, что брода они найти не могут. Точнее сказать, что это пока было ясно только мне, потому что никто ничего в темноте разглядеть не мог.