Василий Лановой. Самый обворожительный офицер

Позволю себе здесь обнародовать только одну его газетную статью «Личная причастность» от 12 февраля 1981 года.

«После долгой и напряженной работы над фильмом наступает момент, которого ждешь с особым волнением: твой труд выносится на пристрастный и всегда справедливый суд зрителей. И чем больше у тебя опыт, чем больше ролей тебе было доверено, тем это волнение сильнее.

Еще до выхода киноленты на экран я мысленно вижу того главного зрителя, мнение которого мне особенно дорого. Если фильм военный, то в одном случае это фронтовик, прошедший испытания Великой Отечественной, в другом – офицер, курсант, безусый солдат, который, возможно, встретится с фильмом где-то в таежном учебном центре, после трудных полевых занятий. Для меня было бы достаточно и одного их слова: «Похоже!»

После каждой новой роли в театре, кино я получаю письма зрителей. Особенно много пришло их после выхода на экран фильма «Офицеры». В письмах не просто оценки моей игры. Незнакомые люди рассказывают о своей судьбе, о пережитом. И мне понятно, почему им захотелось поделиться со мной сокровенным. Они надеются своим письмом помочь артисту глубже понять правду жизни, неисчерпаемый характер советского человека. Им хочется, чтобы в новых ролях я в большей степени оправдал их ожидания.

Несколько лет тому назад я впервые сыграл на сцене роль генерала Огнева из пьесы А. Корнейчука «Фронт». После спектакля ко мне подошел немолодой человек с несколькими рядами орденских планок на груди. Сказал: «Знаете, вашего Огнева фронтовики принимают», – и вручил приглашение на встречу его однополчан. С тех пор каждый год в День Победы я иду в «свой» быстро редеющий, к сожалению, полк. Иду с сыновьями. И мне не нужно объяснять мальчишкам, почему у суровых, мужественных людей, встречающихся здесь, на глазах слезы. Хочу одного: чтобы запомнили они эти минуты, пронесли их в сердце через всю жизнь.

В нашем кинематографе есть режиссеры и актеры, которые сражались с врагом на фронтах Великой Отечественной войны. Моих ровесников фашизм лишил детства. Перед самой войной родители отправили меня, семилетнего, и двух моих сестричек к родственникам – в украинское село Стрымбу. Там пережил я первые бомбежки, ощутил ужасы оккупации, встретил, быстро повзрослевший, наших освободителей. Много лет прошло с той поры, а воспоминания о воине в ушанке с полевой зеленой звездочкой, встреченном на обледенелом проселке, взрыв радости и счастья навсегда остались для меня самыми яркими, самыми сильными.

Когда во время работы над киноэпопеей «Великая Отечественная» на экране появились малыши с завернутыми в тряпье ножками, с котомкой за плечами, не мог продолжать чтение текста, останавливался. Увиденное будило воспоминания, мешало говорить. Работу над этим удивительным, неповторимым фильмом считаю для себя высшей честью и наградой.

Да, мог я, конечно, родиться и после войны. Но и в этом случае, как все мои молодые сограждане, считал бы себя лично причастным к Победе. То время, великая наша Победа у нас в крови, в мыслях, в мироощущении.

Во время работы над киноэпопеей я близко познакомился с Бертом Ланкастером, читавшим текст на английском языке. Это человек умный, искренний, убежденный, как мне показалось, сторонник мира. И все же я понял: Берту нелегко представить минувшую войну такой, как знают ее советские люди. Как-то в беседе он признался, что многое впервые открылось для него уже в процессе работы над фильмом, тесного творческого общения с советскими людьми. Мне тогда подумалось: сколь же сильна, убедительна правда нашего искусства!

В послевоенные годы я жил обычной для моих сверстников жизнью. Учился в школе. В 13 лет начал заниматься в драмкружке при Дворце культуры завода имени Лихачева. Сцену очень любил, но, получив аттестат, заколебался в выборе профессии – стал студентом факультета журналистики МГУ. Но очень скоро понял, что изменять мечте нельзя, и поступил в училище при вахтанговском театре. С этим театром связана моя судьба и поныне.

Казалось бы, в такой вот биографии ничто не облегчает вхождение в роль профессионального военного. Но мне, как и другим актерам театра и кино, помогает глубокое уважение к людям этой очень нелегкой, романтичной по своей природе, профессии, внутреннее родство с ними, острое чувство долга перед поколением фронтовиков. Когда персонаж, которого надо воссоздать на экране, кажется недостаточно выписанным, включаются те самые представления о военном человеке, которые вошли в сознание и сердце в раннем детстве, еще там, в освобожденной Стрымбе. Годы сделали эти представления более яркими, объемными, масштабными. Работа над каждой новой ролью что-то к ним прибавляет. В театре я играю Огнева – передового военачальника, противостоящего человеку консервативных взглядов на методы ведения войны, хотя и мужественному, волевому. Конфликт глубок, драматичен. Нужно раскрыть огромную нравственную силу героя, его способность видеть дальше и больше других. Вряд ли приняли бы моего Огнева зрители-фронтовики, если бы я вновь и вновь не обращался к истории Великой Отечественной войны, не перечитывал мемуаров видных военачальников, не вникал в художественную правду литературы, исследующую то героическое время средствами искусства.

Знаю и о том, что военный зритель не приемлет неточного применения военных терминов, каких-то отступлений от правил ношения формы, неестественной для офицера прически и тому подобного. Поэтому считаю себя обязанным даже о деталях военной формы одежды советоваться с профессионалами, тем более что среди них у меня много близких друзей.

Все ли роли военных, сыгранные мною, считаю удачными, полнокровными? К сожалению, не все. После просмотра нового фильма, бывало, уходил расстроенным. Чувствовал: чуть бы поменьше плакатности, побольше психологической глубины. Как коммунист, работающий на фронте искусства, считаю, что перед зрителем, военным в особенности, перед ветеранами я всегда в долгу. А сыграть современного командира, вобравшего в себя главное от первых краскомов, офицеров-фронтовиков беспредельную преданность партии, Родине, яркого представителя современной армии очень хотелось бы».

Еще раз перечитывая давний газетный текст – прошло без малого сорок лет с момента этой публикации! – я ловлю себя на радостной мысли. А ведь Василию Семеновичу нынче не может быть за него стыдно! Ни в коем случае. Более того, даже два последних предложения с откровенной партийной риторикой, немыслимой по нынешним внеидеологическим временам, выглядят для артиста вполне логичными и целиком оправданными. Ибо, в отличие от сонма коллег по цеху, визгливо и заполошно отказавшихся от собственных многолетних «прокоммунистических» убеждений, некоторые деятели даже принародно сжигали свои партийные билеты, артист Лановой никогда и нигде не порицал, тем более не проклинал наше общее социалистическое прошлое.

Сие вовсе не значит, что он – замшелый ортодокс и примитивный коммуняка. Наоборот, все кричащие недостатки той прошлой общественной системы Василий Семенович неоднократно и предметно, со знанием дела критиковал, некоторые и отметал. Но никогда при этом не поддерживал антинародную деятельность всех тех, кто разрушал нашу общую страну – великий Советский Союз.

Лановой не бежал за демократами, высунув язык и задрав штаны, никогда трусливо не лебезил перед ними. Один из очень немногих деятелей отечественной культуры, он, еще в самом зародыше так называемой перестройки, понял крайне серьезную, почти императивную истину. Поддержка так называемых демократов первой волны неминуемо приводит всякого нормального человека в тупик, в вонючее националистическое болото, в нигилизм, полный и окончательный. Ни сами демократы, ни их безвольные и недалекие попутчики уже не могли пусть и не сострадательно, но хотя бы терпеливо, не истерично взглянуть на муки и конвульсии социалистического общества, конечно, не самого лучшего в мире, но и, как теперь выясняется, далеко не худшего. В этом заключалась их глупость и трагедия одновременно.

А Лановой всегда был человеком мужественным, смелым, чрезвычайно независимым в своих нравственных, моральных и политических суждениях. И вместе с тем он – мудрый публичный деятель, прекрасно отдающий себе отчет в том, что значит для людей слово, сказанное им. Поэтому вы, дорогие читатели, никогда и нигде не встретите его праздного трепа для досужей публики, паблик сити, паблик рилейшнз, или как там еще говорят про пиар и саморекламу. Вы вообще никогда не увидите Ланового, что-то, где-то, кому-то рекламирующего, выступающего на модных столичных тусовках, на купеческих корпоративах или, не приведи господь, на телевизионных ток-шоу, вызывающих тошноту. Даже в самые трудные, лихие девяностые годы, когда прилавки столичных магазинов покрылись пылью, а Василию Семеновичу вместе с Ириной Петровной Купченко приходилось обучать двух сыновей-акселератов, он натурально брезговал любой рекламой.

В 2006 году у автора сих строк вышла как бы итоговая книга жизни «Встречная полоса. Эпоха. Люди. Суждения». На ее обложках размещены несколько десятков портретов известных артистов, ученых, спортсменов, военачальников, деятелей культуры. А в самой книге – рассказы об этих людях, с которыми меня свела долгая журналистская судьба.

Один из самых больших очерков там о Лановом. Разумеется, я эту книгу ему вручил.

Спустя какое-то время Василий Семенович позвонил мне, поблагодарил за труд, при этом полушутя-полусерьезно заметил:

– Единственный недостаток книги в том, что моя фотография – рядом с горбачевской.

В раскладе снимков я лично не принимал никакого участия. Это сделали работники издательства. О чем я и сообщил артисту.

Он выслушал меня и проговорил:

– Беда Горбачева в том, что он, похоже, и в мир иной сойдя, так и не поймет, какое горе принес своему народу, плутовством и обманом втянув его в капитализм. А главное трагическое несчастье, которое принес нам капитализм, – это катастрофическое падение народной духовности. Польза, польза, польза! Деньги, деньги, деньги! Руси это было несвойственно, она никогда не была меркантильна, а теперь невольно ловишь себя на мысли: раньше я бы сел и читал, а сегодня надо бежать на концерт, еще на один. До перестройки такого не наблюдалось. Мы жили словно в заповеднике. Будущее всегда представлялось нам если и не светлым, то спокойным – точно. Сто двадцать рублей пенсии, этого же с лихвой хватало! Старики еще и откладывали себе на смерть. А сейчас страх перед завтрашним днем во сто крат усилился. И с увеличением потребительства духовность в геометрической прогрессии уменьшается. Не зря американские философы всерьез говорят, что потребительство будет последним гвоздем, вбитым в гроб цивилизации. Они рассчитали, что жить ей осталось лет пятьсот-шестьсот.

Лановой никогда не был пессимистом. Даже в самые трудные времена своей жизни его ни разу не покидала уверенность в себе, в своих силах и способностях, в близких и друзьях. Узнав о скоропостижной смерти младшего сына, Василий Семенович не отменил гастрольного спектакля, отыграл его и лишь на следующее утро улетел в Москву на похороны.

Это сильный, стержневой, несгибаемый человек, который, видя перед собой пропасть, не скулит, не ноет, а думает, как соорудить переправу через нее. Зрительный зал он никогда не назовет наполовину пустым, только – наполовину полным. Если уж такой человек выказывает беспокойство о судьбах цивилизации, то всем нам, наверное, следует как минимум задуматься. Ибо Лановой по-настоящему мудрый человек, поцелованный Богом в темечко.

Поэтому моему дорогому читателю должно быть понятно, с каким трепетом, с какой осознанной ответственностью и даже с некоторой боязнью я приступаю к описанию его судьбы. И помоги мне боже.

Часть I

Удивительная судьба Василия Ланового

Человек – хозяин собственной судьбы в том смысле, что у него есть свобода распоряжаться своей свободой. Но к чему это приведет – человеку неизвестно.

    М. Ганди

Если уж быть до конца откровенным, то нельзя не признать, что судьба человека, равно как и душа его, – вещи темные, трудно постижимые для нашего слабого понимания. Ну с какими логическими построениями и умственными заключениями можно подходить и самонадеянно препарировать долю простого украинского паренька Васи Ланового, по невероятному стечению обстоятельств ставшего москвичом в первом поколении, с учетом хотя бы тех бед и лишений, которые ему привелось пережить в минувшей, самой страшной войне за всю историю человечества? Как и почему этого пацана, песчинку малую, Провидение поносило, покружило по белу свету, грубо подрихтовало, обточило жестоким абразивом жизни и явило нам такого замечательного творца? Ведь он мог множество раз распрощаться с жизнью и в столице, и по пути из нее на родину отца с матерью, и в долгие годы гитлеровской оккупации, и в самом конце войны, и после нее. Подобные вопросы можно множить до бесконечности, заведомо зная, что исчерпывающих ответов на них нет и быть не может. Ибо все они по ведомству той самой Судьбы, о которой Фирдуоси писал: «Она кознелюбива и упряма. Ни перед кем не знает срама».

Стрымба и голод

Голод – лучшая приправа на свете, и так как бедняки никогда не испытывают в нем недостатка, они всегда едят с аппетитом.

    М. Сервантес

О том, почему родители Ланового вынуждены были покинуть родное село Стрымбу, расположенное в Кодымском районе Одесской области, и перебраться в Москву, известно доподлинно. В самом начале тридцатых годов обширные территории Украины, Белоруссии, Казахстана, Центрального Черноземья, Северного Кавказа, Поволжья, Южного Урала, Западной Сибири поразил страшный голод, повлекший за собой большие человеческие жертвы. По разным оценкам, за 1931–1933 годы умерло от недоедания от двух до восьми миллионов человек.

Из этой страшной трагедии власти современной Украины смастерили не менее жуткое идеологическое пугало. Они заявили, что голодомор был организован лично Сталиным для геноцида в первую очередь этнических украинцев. Начал эту инфернальную историческую вакханалию В. Ющенко, утыкавший всю страну крестами. Нынешний президент П. Порошенко довел ее до высших степеней идиотизма и нелепости.

Все это было бы смешно, не будь оно столь трагично. Потому как неурожай в начале тридцатых годов действительно принес нашим краям большие беды. Куда более жуткий голод случился в нашей приднестровской местности в 1947 году. Однако его на Украине никто и никогда не вспоминает. Он как бы бесполезен в плане русофобской истерии, которая нынче представляет собой чеку в гранате. Выдерни ее, и страна под названием Украина разлетится в клочья.

Меж тем украинцы и русские – извечные братья по крови, религии, менталитету, общей трагичной истории. На примере семьи Лановых это подтверждается более чем красноречиво.

В нынешней Стрымбе проживают три сотни человек. В начале же тридцатых годов численность населения переваливала за тысячу. Лановые, Якубенки, Дундуки, Пылыпюки испокон веков трудились на земле, выращивали скот. Через каждые десять-пятнадцать лет они страдали от неурожаев и, как следствие, – от голода.

Вот и в 1932 году зима выдалась чрезвычайно суровой. Озимые вымерзли полностью, а яровые не уродились.

Разумеется, вмешался еще и человеческий фактор, о котором первый секретарь ЦК КП(б)У С. В. Косиор писал так: «Основная причина голода – плохое хозяйничание и недопустимое отношение к общественному добру (потери, воровство и растрата хлеба) в этом году перед массами выступает более выпукло и резко. Ибо в большинстве голодающих районов хлеба по заготовкам было взято ничтожное количество и сказать, что «хлеб забрали», никак невозможно. Это нужно сказать по отношению к большинству областей. А почему голодают, например, в Киевской обл., где в этом году хлебозаготовки были совершенно ничтожны, вообще непонятно. В этих районах был весной большой недосев яровых, была большая гибель озимых, а то, что собрали, проели на общественном питании, кто сколько хотел, а также растащили те, кто не работал».

Впрочем, об этих вот объяснениях партийного вожака стрымбовчане и слыхом не слыхивали. Это уже потом, во времена перестройки стала муссироваться тема голодомора.

Как только голод начал сжимать свои костлявые пальцы, люди стали покидать село в поисках лучшей жизни. Афанасий Лановой сделал это в числе первых. Сначала он съездил в Одессу, но там ему не понравилось. Потом Афанасий подался в Москву и поступил на работу на один из столичных заводов. Он написал брату Семену письмо, в котором заявил, что жизнь в Москве не в пример лучше, чем в их Стрымбе. Дескать, бери свою Гальку и айда ко мне.

Семен Петрович долго колебался, прежде чем решиться на столь смелый шаг. Для начала он предпочел сам поехать к брату и разузнать что к чему. В столице ему на самом деле понравилось. Спустя год Семен отправился за супругой. Работали они на химическом заводе № 754, расположенном на самой окраине Москвы. Вскоре у Лановых появилась дочь, а через пару лет и сынишка, которого при крещении нарекли Василием.

Почему священник дал ему такое имя? Да все очень просто. Двумя днями раньше в святцах праздновались Обрезание Господне и День Святителя Василия Великого архиепископа Кесарии Каппадокийской, мученика Василия Аникирского, Святой Емилии, матери Василия Великого и священномученика Василия (Витевского). Так что других вариантов с именем для православного младенца у батюшки просто не существовало.

Василий – значит царственный

Имя человека – это самый сладостный и самый важный для него звук на любом языке.

    Д. Карнеги

Теперь посмотрим, насколько святцы соответствуют значению самого имени. Итак, Василий, как и его святой покровитель, человек светлый, тонко чувствующий людей и природу. Он очень не любит ввязываться в чужие дела, в ход текущих событий, предпочитает наблюдать за ними, созерцать их. При этом воля у него железная и хватка стальная.