Василий Лановой. Самый обворожительный офицер

Заметно пригорюнившийся газетчик уже больше на автомате, чем с интересом продолжает:

– Скажите, а сколько травы съедает баран в сутки?

– Какой, черный или белый?

– Ну, пусть черный.

– Черный съедает пять кило травы.

– А белый?

– Тоже пять.

Писака, уже нервно подергивающий левым глазом, решает задать последний вопрос:

– А сколько мяса получится, если зарезать одного барана?

– Какого, белого или черного?

– Да белого, черт подери!

– Если белого, то пятнадцать килограммов.

– А если черного?

– Тоже пятнадцать.

Корреспондент выходит из себя:

– Да что же вы мне голову-то морочите: белый – черный, черный – белый?! Ведь между ними же никакой разницы!

– Ну почему же. Ведь все черные барашки мои.

– А белые чьи же?

– Тоже мои.

Очень похожим на этот бородатый анекдот получился и разговор Ланового со Штейном:

– Сергей Львович, я хочу стать журналистом.

– Очень хорошо, Вася.

– Или мне все-таки податься в актеры?

– Тоже будет неплохо.

Штейн был мудрым и дальновидным педагогом, от которого мой герой перенял так много, что какому-то измерению или вычислению эти приобретения не поддаются. Семиклассника Ланового он полагал нужным удержать от опрометчивого поступка, продиктованного всего лишь юношеским задором. Взрослого человека не счел возможным направлять по своему усмотрению. Кроме всего прочего еще и потому, что знал и твердо верил: Василий все равно станет актером. Природа свое возьмет. Но свою судьбу он должен выбрать сам.

Учитель Штейн

Учителя, которым дети обязаны воспитанием, почетнее, чем родители, которым дети обязаны лишь рождением: одни дарят нам только жизнь, а другие добрую жизнь.

    Аристотель

Сергей Львович родился в семье обрусевшего немца. Отца, бывшего офицера-артиллериста, он не помнил. Во время Гражданской войны тот пропал без вести. Мальчика воспитывала мама – интеллигентная, образованная женщина. Она и заронила в сердце сына первые ростки любви к театру и музыке.

Сергей обучался в балетной и музыкальной школах, везде преуспевал. Преподаватели отмечали удивительный талант мальчика и прочили ему блестящее будущее – разумеется, каждый на своем поприще. Однако Сергей больше всего на свете был заворожен театром. Уже в 1927 году, в возрасте 16 лет, он организовал «живую газету» под названием «Красный галстук». Одно из таких действий – читай «спектаклей» – случайно увидел нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский и был потрясен. Пообщавшись с руководителем этого замечательного коллектива, он и вовсе поразился. Талант, самородок.

«Юноша, – сказал Луначарский, – вы обязательно должны поступить в ГИТИС».

Штейн последовал совету наркома и в 1940 году окончил прославленный институт театрального искусства. До этого, в тридцатых годах он продолжал нарабатывать бесценный режиссерский опыт в Воронежском молодежном театре, в Московском ТЮЗе. В 1937 году практически с нуля организовал ту самую театральную студию при Дворце культуры завода имени Сталина, о которой уже столько говорено.

Сразу после ГИТИСа Штейн недолго работал в Московском драматическом театре имени Н. Э. Баумана. Потом стал режиссером и актером театра имени Ленинского комсомола. Он прослужил там практически до своей смерти, поставил более 30 спектаклей, таких как «Месяц в деревне», «Лисички», «Женитьба», «До свидания, мальчики», «Страх и отчаяние в Третьей империи», «Синяя тетрадь» и многие другие. Это был расцвет «Ленкома», золотое время, когда театром руководил Иван Берсенев, ставший для Штейна не только педагогом, но и самым дорогим и близким человеком.

Сергей Львович умел понимать и ценить людей. Именно поэтому он дал путевку в искусство таким выдающимся мастерам сцены, как Вера Васильева, Алексей Локтев, Валерий Носик, Игорь Таланкин, Владимир Земляникин, Юрий Катин-Ярцев, Владимир Панков, Геннадий Сайфулин, Вадим Сафронов, теледиктор Аза Лихитченко.

Но Василий Лановой в этом списке всегда числился на первом месте. Теперь, на огромной временной дистанции, отчетливо видно, что учитель работал с любимым учеником интенсивнее, чем с другими, уделял ему больше внимания, да и относился к нему почти как к сыну.