Текущий момент

Внутренности дома контролируются и регулируются. Я оказываюсь в аквариуме. Мы с мужем – по разные стороны. Я внутри, а он снаружи. Наблюдает как я барахтаюсь в аквариуме и бьюсь головой об прозрачные стенки. Мне плохо, а ему – странна и непонятна моя тоска в глазах. Мне должно быть хорошо, ведь вокруг чисто и красиво: “Вот жемчужина, вот игрушка, вот твой садик. Вот твое место: отсюда и до сих пор. А дальше – нельзя: видишь флажки? Это запрет движения. Стоп. Ограничение. Мадам, возвращайтесь-ка в свой аквариум, живите себе спокойненько в своём мирке, который вам определили”.

Но пока мужа нет рядом, я живу и создаю себе иллюзию, что могу позволить все, что захочу. Дышать, ощущать ветер, ходить босиком по траве в саду, пускать солнце и ветер в дом. Впрочем, это мне разрешено в его отсутствие. А вот выйти за ворота – нельзя. Только с молчаливо-услужливым водителем, который отвезет, и проследит, и подождёт.

Я задыхаюсь от тотального контроля. От невозможности высказать свою точку зрения. От тяжеловесных штор, которые я не могу поменять на более легкие; прозрачные. От массивной напольной вазы, которую я хочу переставить в другую комнату, но не могу. От красивых, но жестких диванов. От геометрически выверенных кустарников и эксклюзивных цветов в саду, тогда как мне хочется балагана и хоть парочку сорняков. От изысканной флоры, которую я бы с удовольствием заменила на простые астры и ромашки. Вся эта бездушная красота вкупе с неудобными удобствами окружает меня с утра до вечера. Я ничего не могу поменять в своей размеренной и расписанной чужим человеком жизни. Или всё-таки могу?

Его “любовь”. Да, именно так: в кавычках. Потому что его любовь – это оковы, кандалы, цепи, ограничения и подписка о невыезде. Он выбрасывал всё, к чему я привязывалась и что любила. Безжалостно избавлялся от того, что мне нравилось, к чему я проявляла интерес и что было мне дорого. Он увез моего кота (“У меня аллергия на животных”) и привез взамен попугая, которого лично выпускал из клетки, с интересом наблюдая как он мечется из угла в угол в маленькой закрытой комнате. Мне открывать клетку категорически запрещалось.

Любовь – кабала. Великан и маленькая рыбка в стеклянном аквариуме, которая мечтает плавать в море, но довольствуется пространством от стенки до стенки. Он наблюдал за мной, давая корм и тщательно очищая внутренности моего жилья от лишнего. Иногда выхватывал из аквариума, и показывал мне огромные водоемы и живительные воды, где я могла бы… где я так хочу плавать! Но он не пускал в них, а наблюдал как я трепыхаюсь и задыхаюсь, находясь в двух шагах от свободы. Затем меня возвращали на место, опуская в отфильтрованную воду аквариума.

Я часто вспоминала тот странный вечер из своего детства и противно-слащавую тетку в темноте улицы. То детское ощущение, предчувствие чего-то страшного, неприятного странным образом совпадало с моим нынешним состоянием. Хотя ничего плохого мой муж мне не делал. Он просто сам решал: как мне лучше поступать, как мне правильнее себя вести и вообще, как мне надо проживать свою жизнь.

Единственное место, где я могла проводить время безподконтрольно – это библиотека, в которую я могла ездить в любой день и проводить там столько часов, сколько захочу. Библиотека стала моим океаном свободы: я словно выпрыгивала из аквариума и плавала в просторах нейтральных вод. Моя библиотечная свобода была глотком воздуха, независимостью и волшебной сказкой одновременно. Я ходила между стеллажами, вдыхая запахи книг. Наблюдала за людьми, общалась с кем хотела на темы, интересные мне.

Тихонечко сидела в маленьком библиотечном кафе, жадно вслушиваясь в чужие разговоры, мысленно вступая в дискуссию то с одним, то с другим. И читала, читала, читала…

4

А потом я словно проснулась. И поняла, что мне надо бежать. Бежать незамедлительно, как тогда, в детстве, со всех ног. Иначе случится что-то нехорошее.

Ко мне вдруг вернулась моя решительность и дерзость той бесстрашной “девятнадцатилетки”, которую я почти забыла. Я поняла, что вот он, тот самый текущий момент, в котором можно изменить всё или уничтожить себя окончательно. Я вытащила сама себя из аквариума. И удивилась: отчего не сделала этого раньше?

Я ушла, бросив висеть в шкафу не мои наряды. Убежала, оставив полные бутылочки не моих ароматов в красивых коробочках не тронутыми на туалетном столике. Покинула обручальное кольцо, запертое в мрачном сейфе. Без сожаления я рассталась со всем, что предназначалось мне в этом доме, но, по сути, не принадлежало мне никогда. Прощай, не моя жизнь!

В то утро я просто уехала в библиотеку и не вернулась назад. Мой суверенитет был восстановлен. Моя свобода вернулась ко мне, а вместе с ней и желание спорить, возражать, стоять на своём, топать ногой, не бояться говорить то, что хочется и восхищаться тем, что нравится.

Я вернулась в старенькую квартиру своих родителей. Протерла пыль и открыла окна. Мне было хорошо от свежести, которая ассоциировалась со свободной жизнью. Я дышала, я любила, я жила. И я ничего не боялась: ни развода, ни одиночества.

С грустью в сердце собрала все вещи моих родителей в коробки. Долго смотрела на пустые полки. Затем я прошла на кухню и достав тусклую медную турку, оттерла ее до блеска.

По утрам в старенькой джезве я завариваю кофе, который всегда получается разным: иногда слишком крепким, иногда – немного горьким, иногда – густым и тягучим. Вкус зависит от настроения, внимания или мыслей в те минуты, когда я его варю. Бывает, кофе даже сбегает, внезапно поднявшись пеной и через секунду заливая огонь от газовой плиты. Мой кофе не выверен механически в строгих пропорциях, как в кофемашине. Он живой и поэтому разный. Сегодня не тот, что вчера, но всегда идеальный для меня. Каждый обжигающий глоток такого кофе – признак свободы и новой жизни, которыми я отныне наслаждаюсь.

… Когда-то я ненавидела вишню и вишневые пироги. Но время лечит и возвращает всё на свои места. В духовке покрывается румяной корочкой вишневый пирог по семейному рецепту. Аромат ванили вперемешку с ягодным ароматом, – почти как у мамы.

Я выглядываю из окна, на котором, безмятежно развалившись на солнышке, спит наш белоснежный кот Зефир. Мои чумазые сорванцы мирно сидят на крылечке. Рядом – тазик с вишней, посыпанной сахарной пудрой. Близняшки жуют ягоду и плюют косточки прямо в огород, соревнуясь: чья вишневая косточка дальше долетит. Спорят, смеются.

Этой весной мы высадили в саду новые вишневые деревья, в память о моей семье.

– Эй, ребята, пирог готов! – кричу я и улыбаюсь своим вишенкам-сыновьям, которых я, возможно, спасла от прозрачных стен и отфильтрованных вод аквариумной жизни.

Восемнадцать

1

Можно сказать, что я – сплошной ходячий комплекс в квадрате. Признаюсь: всю свою сознательную жизнь комплексую из-за внешних данных. Меня можно описать так: помпушка с носом-картошкой и яркими веснушками на лице. Пышная румяная булочка-толстушка.

Матушка-природа не одарила меня высоким ростом, узкими бёдрами, острыми коленками, тонкими ручками и аккуратным носиком, – всем тем, чем обычно гордятся красавицы-модели. Зато судьба подарила мне отличных подруг, которые в любых ситуациях и спасут, и поддержат. Они за меня горой (“А мне нравятся твои веснушки!”, “Мужчины любят крутые бёдра. Ты же просто гитара во всей ее классической красе”, “Мдааа, размеру твоей груди только дура не позавидует!”).

Нет-нет, что вы! Я не одинока. И замуж, несмотря на свои комплексы, вышла к удивлению всех рано, – в восемнадцать, тем же летом, когда прозвенел последний звонок в моей школе. Вот так-то.

Антошу я родила через семь месяцев после свадьбы, будучи студенткой первого курса того самого факультета, где “богини-филологини” с упоением читают несколько книг параллельно, пишут стихи о любви, предпочитают тишину библиотек шумным вечеринкам, и дымят в курилке, критикуя или восхваляя очередную литературную новинку-сенсацию.

Мой супруг к литературным изыскам отношение имеет очень далекое, а к поэзии – вообще никакого. Он с отличием закончил физико-математический факультет. Однако разность интересов никоим образом не мешает нам оставаться счастливыми в ежедневной суете: мы любим и уважаем друг друга не за знание ямбов, хореев или интерполяций. Мы – единое целое с моих восемнадцати лет.

Кстати, муж мой такой же пончик, как и ваша покорная слуга, только выше меня на шестнадцать сантиметров. Мы идеально смотримся вместе, хотя бы потому, что на его фоне я выгляжу очень даже ничего, почти Дюймовочка. Сын у нас, правда, совершеннейшая нам противоположность. Иногда мы шутим: “Может, аист перепутал и не на ту крышу прилетел в клюве с нашим Антошкой?”. Каким волшебным образом у таких внешне беспечных, вечно смеющихся родителей-пышечек получился весьма серьезный тоненький щавлик – мы не понимаем.

Наш сын, если честно, никакой не Антошка. Антон и никак иначе. Он у нас парень деловитый. Ему шесть лет: сам читает себе книжки перед сном, занимается по утрам зарядкой, задает много умных вопросов и может часами создавать шедевры дизайнерского искусства из Лего. С моими подругами ребенок может разговаривать долго. Смутить его хитрыми вопросами невозможно: Антон с важным видом хмурит брови: “Дайте-ка подумать…” и плавно меняет тему.

Все мои подруги – младше меня. Кто на год, кто на три, кто на семь. По какой причине так получилось, я не знаю. Видимо, просто таким образом легли карты в разложенном мною пасьянсе дружбы. Не важно какого возраста мои задушевницы, но мне с ними очень повезло: ничто так не защищает женщину, как настоящая подруга.

Муж – это иное. Он, конечно, каменная стена и надёжный тыл, сильное плечо, защита, нежная любовь и все такое, однако ему не откроешь чисто девичьи тайны, согласны?

Этим августовским вечером мы, пёстрым девчачьим коллективом, отмечаем день рождение нашей милой Аллы. Ей восемнадцать и она переступила первый значимый рубеж. За нашим столиком нет ни одного букета: Алла не любит, когда ей дарят цветы.

– Как можно пищать от восторга по поводу букета срезанных, а значит уже умирающих, по сути, цветов? Что приятного в том, чтобы наблюдать как на твоих глазах свежие бутоны быстро чахнут и засыхают в вазе? – удивляется Аллочка.

Поэтому наши поздравления "безцветочные". Мы вручаем ей наперебой кто шоколад, кто коробку конфет со словами: “А это тебе в дополнение к подаркам, вместо цветиков-семицветиков”. Алла широко улыбается. Ей нравится такой подход: сладости она обожает.

“Теперь ты взрослая тётка”, – шутим мы, произносим тосты и пьём за ее здоровье прелестное яблочное вино с пузырьками. Не пробовали? Попробуйте! И если вам моей рекомендации достаточно, то купите сразу бутылки три для начала. Это легкое вино с ненавязчивым яблочным привкусом (которое наша Алла называет “гламурной версией сидра”) – идеальный напиток для девочек-припевочек.

Алла примкнула в наши ряды два года назад: ей было шестнадцать и у неё случилась первая несчастная любовь. Она сидела на лавочке у моего подъезда и ревела. Я спешила на наши девчачьи “сборы выходного дня”, но не смогла пройти мимо этого воробушка с размазанной по всему лицу тушью вперемешку с чем-то блестящим. Я привела её с собой. И ничуть не пожалела. Аллу мы оберегаем и любим всем сердцем.

Виновница торжества сегодня блестит как звезда на верхушке новогодней ёлки: макияж с перламутровыми тенями, заколка со стразами, платье с шикарным ремнем, усыпанным камнями. О, нет! Наша Алла – это не дешевый блеск: стразы – от Сваровски, ремень от Кавалли и даже флакон духов в какой-то золотой пыльце. Алла не позволяет себе носить ерунду. Она у нас “дорогая женщина” (так она говорит сама про себя, – не мы). Меня это забавляет, но я снисходительна к Алле (юный бутон, начало пути). Я списываю ее приверженность к дороговизне на недостаток лет, необходимых для познания мудрости жизни.

Аллу я ценю за открытость миру, честность и надежность. А ещё за то, что можно увидеть в ней, только будучи ее подругой. Она максималистка во всём. Если плачет, то навзрыд (хлюпая носом и подвывая при этом грустную песенку о несчастной любви). Если декламирует стихи, то так, словно испивает каждую строчку до дна: сладостно, чувственно и даже те, кто равнодушны к поэзии, прониклись бы и заслушались. Если танцует, то до последнего музыкального трека на дискотеке (когда в полупустом зале снимает высоченные каблуки и усталая, но счастливая, доплясывает босиком). Если радуется за тебя, то искренне и от души (сжимая твою руку в своей, тихо шепчет на ухо: “Я так за тебя рада!”).

Если к кому и обратиться в трудную минуту – то к ней в первую очередь. Напускная беспечность вкупе с блёсточками и постоянным прихорашиванием перед зеркалом делает её похожей на беззаботную стрекозку лишь для тех, кто знаком с Аллой шапочно. Внутри эта девочка – абсолютная противоположность внешнему. Может поэтому она дружит с теми, кто старше её? “Со сверстницами мне абсолютно не интересно”, – утверждает она.

Помимо того, что Алла хорошо владеет несколькими языками, она прекрасно разбирается в поэзии. Своих любимых поэтов может декламировать наизусть долго. Свой тост: “За себя любимую!”, она продолжает поэтически. И никак иначе.

– Из любимого, – говорит виновница торжества. Поднимает бокал, мгновенно становясь сосредоточенной. Она обводит всех глазами и убедившись, что всё наше внимание приковано к ней, произносит:

–” Были очень детские мечты,

Были нежность, дерзость и тревога,

Было счастье. И со мною – ты:

Было всё, и даже слишком много.

Было нам по восемнадцать лет.

Нам казалось, это будет вечно…” *

Алла читает сроки так искренне, словно ищет в каждой из них себя. Ищет и находит. Отпитый из бокала глоток вина я смакую вместе с приятным послевкусием, оставшимся после стихотворения. Поэзия Штейгера, согласитесь, странный выбор для восемнадцатилетней девушки. Но только не для Аллы.

– Дорогая моя женщина, – произношу я и целую её в нос. Моей иронии она не замечает. Интересно: почему “дороговизна” – чисто женский комплимент? “Дорогой мужчина” – про мужчин ведь так не говорят. Дороговизна как похвала – глупая женская привилегия, не находите? По отношению к мужчине есть иные любезности: богатый или статусный, например. Или породистый. Породистый мужчина – это как вообще? В смысле как породистый кот: с ветеринарным паспортом, с прививками и родословной, в которой указан шоу, брид или пэт-класс? Да ладно!

Наша дорогая именинница сияет. Папа подарил ей путевку в Париж ("Вообще-то, хотелось бы в Испанию, но не сложилось, – сетует Аллочка, – Но в следующий раз точно будет Испания!"). Мама Аллы заказала очередь к крутому и безумно дорогому стилисту в Москве. Ещё одиннадцать часов и наша юная прелестница улетит в Париж (через Москву и столичного стилиста). Она извиняется: ей пора, надо выспаться перед путешествием.