Семь сестер. Сестра жемчуга

– Ну и видок у меня, – сказала Китти своему отражению в зеркале. – Прямо самое настоящее привидение. – Подошла к комоду и вытащила из самого нижнего ящика румяна. Взяла немножко на палец и стала энергично втирать румяна в щеки, массируя их пальцами. Румяна она купила пару дней тому назад в магазине «Дженнерс» на Принсис-стрит. Истратила на эту покупку все свои сэкономленные шиллинги, которые она заработала, давая дважды в неделю уроки игры на пианино.

Наверняка отец осудил бы ее самым беспощадным образом. Ведь по его словам, тщеславие – это страшный грех. Впрочем, если слушать отца, так у него почти все грех. Целыми днями отец занимается тем, что пишет проповеди, в которых излагает свои взгляды на жизнь, а потом выступает с этими проповедями перед своей паствой. Богохульство, тщеславие, употребление горячительных напитков… И его излюбленный конек – грехи плоти, потакающей своим похотям. Китти часто задавалась резонным вопросом: как она и ее три младших сестры вообще появились на свет при таком отношении отца к собственному телу? Ведь как ни верти, а ему приходилось все же поступаться своими принципами и предаваться, хотя бы время от времени, всем этим запретным удовольствиям, в результате которых и стало возможным их рождение. И вот мама снова в положении. Ждет ребеночка. А это значит, что родители и сейчас продолжают заниматься этим делом…

Китти вдруг представила себе обнаженные тела своих родителей, лежащих в одной постели. Ужас! Сама она точно никогда не снимет сорочку и рейтузы перед кем-то посторонним, тем более перед мужчиной. Трясясь от холода, Китти поспешно затолкала свои драгоценные румяна на самую нижнюю полку комода. Иначе Марта, одна из ее младших сестер, еще, чего доброго, соблазнится и украдет их. После чего Китти открыла дверь спальни и, торопливо миновав три пролета деревянной лестницы, спустилась в столовую к завтраку.

– Доброе утро, Катерина, – приветствовал ее отец, сидя во главе стола. Три его младшие дочери уже чинно восседали по одну сторону стола. Ральф поднял глаза на старшую дочь и тепло улыбнулся ей. Все вокруг не перестают повторять, что Китти – вылитая копия своего отца: те же непокорные каштановые кудри, яркие голубые глаза, высокие скулы. Лицо у отца гладкое: ни одной морщины на бледной коже, а ведь ему уже далеко за сорок. Неудивительно, что все прихожанки без ума от своего пастора, ловят буквально каждое его слово, которое он роняет, обращаясь к ним с кафедры. «А в глубине души в это же самое время все они мечтают предаваться с ним тем греховным соблазнам, которые он им строго-настрого запрещает». Это уж как пить дать, подумала Китти.

– Доброе утро, папа, – поздоровалась она с отцом. – Как спалось?

– Хорошо. А вот твоей дорогой матушке минувшая ночь далась нелегко. Ей, как всегда на ранних сроках беременности, не давали спать приступы тошноты. Я попросил Эльзу подать ей завтрак прямо в постель.

Китти поняла, что маме действительно было очень плохо. Коль скоро привычная процедура завтраков в доме Макбрайдов, которая всегда неукоснительно соблюдается, вдруг нарушена.

– Бедная мама! – вздохнула Китти, присаживаясь на стул чуть поодаль от отца. – Я после завтрака обязательно поднимусь к ней.

– Я попрошу тебя, Катерина, еще об одном одолжении. Будь так добра, наведайся к тем прихожанам, которых опекает твоя матушка. И если у нее будут какие-то иные поручения, тоже помоги ей, ладно?

– Конечно, папа.

Ральф прочитал молитву, затем взял ложку и принялся есть густую овсяную кашу. Сигнал для Китти и остальных сестер тоже приступать к трапезе.

Утром после завтрака, как всегда по четвергам, отец примется проверять знания дочерей по арифметике: сложение, вычитание и прочее. Расписание занятий на неделю соблюдалось строго. Понедельник – правописание, вторник – столицы государств мира, среда – даты восхождения на престол английских королей и королев плюс надо было еще рассказать биографию того монарха, которого назовет отец по своему усмотрению. Самый легкий день – пятница. По пятницам они беседовали уже о шотландских королях, коих не так уж много. Ведь Англия подчинила себе Шотландию и стала править везде единолично. По субботам девочки читали отцу вслух те стихотворения, которые они заучили на память. А по воскресеньям отец был всецело поглощен подготовкой к воскресной службе в церкви и, как правило, уходил туда засветло, когда все остальные члены семейства еще спали.

Китти любила воскресные завтраки.

Сидя за столом сейчас, она молча наблюдала за тем, как младшие сестры сражаются с цифрами, складывая их в уме, попутно проглатывают ложку овсянки и уж потом оглашают результат своих умственных усилий вслух. Нельзя отвечать с набитым ртом, это сразу же вызовет неодобрительный взгляд отца.

– Семнадцать! – радостно кричит восьмилетняя Мэри, самая младшая из сестер. Ей уже надоело ждать, пока Мириам, которая старше ее на целых три года, определится наконец с ответом.

– Все верно, дорогая моя! – отвечает девочке Ральф, не скрывая гордости.

В глубине души Китти жалеет бедняжку Мириам, свою тайную любимицу. Девочке плохо дается арифметика. Все эти цифры ее страшно пугают, она начинает нервничать, путаться, и в результате младшая сестренка, более уверенная в себе, всегда одерживает над ней верх.

– Что ж, Мэри, поскольку ты сегодня победила Мириам, правильно ответив первой, то тебе дается право самой выбрать ту притчу, которую я сейчас расскажу вам.

– О блудном сыне! – немедленно оглашает свой выбор Мэри.

Ральф начинает рассказывать притчу своим глубоким, хорошо поставленным голосом. Китти слушает и думает, что неплохо было бы, чтобы для регулярных занятий с дочерьми отец расширил набор своих любимых притч, которые он постоянно повторяет. Во-первых, их совсем немного. А во?вторых, Китти уже устала слушать одно и то же. К тому же, несмотря на все свои умственные усилия, она никак не может понять ту мораль, которая заключена в притче о блудном сыне. Негодный отпрыск покинул отцовский дом на долгие годы, в то время как его брат все эти годы оставался с родителями, всячески поддерживая их. А потом этот блудный сын возвращается…

– …Принесите самого откормленного теленка и заколите его. Будем веселиться и праздновать! – с ликованием в голосе провозглашает Ральф, обращаясь прямо к ней.

Китти хочется спросить у отца, означает ли это, что любой человек может вести себя так, как ему вздумается, а потом вернуться домой после всех своих непотребств, и его там встретят с превеликой радостью. Ведь, собственно, именно так повествуется в притче. Но Китти приблизительно знает, что ответил бы отец. Сказал бы, что Небесный Отец прощает всякого, кто раскается в своих грехах. Но как-то все равно несправедливо получается по отношению к старшему брату блудного сына. Тот верой и правдой служил своему отцу все эти годы, однако для него отец не распорядился устроить пир и заколоть откормленного тельца. Наверняка Ральф возразит, скажет, что все добрые люди получат свою награду на небесах. Но это ж еще сколько ждать, пока попадешь на небо. А другие получают награду здесь, на земле.

– Катерина! – Голос отца отрывает ее от собственных мыслей. – Снова мечтаешь. Будь добра, возьми сестер в детскую и позанимайся с ними сегодня утром. Маме очень нездоровится, и она не сможет сегодня провести урок с девочками. А я поднимусь к вам ровно в одиннадцать, и тогда мы займемся изучением Библии.

С этими словами Ральф одарил своих дочерей лучезарной улыбкой и поднялся из-за стола.

– До одиннадцати я работаю у себя в кабинете.

Отец возник на пороге детской ровно в одиннадцать утра. Китти тут же побежала к себе в комнату, чтобы забрать книги, которые она хотела вернуть в библиотеку после того, как навестит всех маминых подопечных. Быстро спустилась по лестнице в холл, сдернула с крючка толстую шаль и капор, стала одеваться. Поскорее бы на улицу, на свежий воздух. Прочь из удушливой атмосферы этого дома. Завязывая ленты капора под подбородком, Китти попутно заглянула в гостиную и увидела мать, сидящую возле камина. Ее измученное лицо было серым после бессонной ночи.

– Мамочка, у тебя такой усталый вид

– Да, сегодня мне действительно неважно.

– Отдыхай, мамочка. Позже я загляну к тебе.

– Спасибо, милая. – Мать тепло улыбнулась дочери, которая наклонилась, чтобы поцеловать ее. И Китти тут же выбежала из гостиной.

Морозный утренний воздух бодрил. Китти проворно зашагала узкими улочками их портового района Лейт, то и дело здороваясь со встречными прохожими, большинство из которых были прихожанами отца. Причем многие из них знали саму Китти, выражаясь их же словами, «с пеленок», о чем они всегда с удовольствием напоминали ей. Спешившая навстречу миссис Дабхач немедленно поинтересовалась у нее, как обстоят дела у его преподобия, после чего разразилась бурными восторгами по поводу его последней воскресной проповеди. Словоизлияния продолжались до тех пор, пока Китти не почувствовала, что еще немного, и ей сделается дурно.

Распрощавшись наконец с миссис Дабхач, Китти села в трамвай, следующий до центра Эдинбурга. На привокзальной площади железнодорожного вокзала Лейт она сделала пересадку и, выйдя рядом с мостом короля Георга IV, направилась в центральную библиотеку. Мельком глянула на группу студентов, поднимающихся по ступенькам огромного здания из серого камня. Молодые люди о чем-то весело болтали друг с другом и всю дорогу смеялись. Высокие сводчатые окна библиотеки приветливо сияли огнями, освещая унылое зимнее небо. В просторном вестибюле с высоченными потолками было ненамного теплее, чем на улице. Подойдя к стойке для возврата книг, Китти лишь плотнее запахнула шаль на груди, пока библиотекарь разбирался с ее учетной карточкой.

Китти стояла, терпеливо переминаясь с ноги на ногу, и размышляла о книге, которую она недавно брала в библиотеке. «О происхождении видов» Чарльза Дарвина. Эта книга была опубликована более сорока лет тому назад, но для Китти она стала самым настоящим откровением. Фактически она побудила ее засомневаться в своей вере и в тех религиозных догмах, которые внушал ей отец с самого раннего детства. Китти прекрасно понимала, в какой ужас пришел бы отец, узнай он о том, что она посмела читать столь богохульные книги и, мало того, поверить всему, что там написано.

Его преподобие вообще был крайне недоволен тем, что дочь регулярно наведывается в библиотеку. Но для Китти такие визиты были самой настоящей отдушиной. Ведь именно там она восполняла пробелы в своем образовании, прилежно изучала все то, о чем отец не беседовал с дочерьми на уроках по изучению Библии и о чем не рассказывала им мать на занятиях по арифметике и по языку. На книгу Дарвина Китти вышла случайно, после того как в одном из разговоров отец упомянул, что миссис Мак Кромби, самая состоятельная прихожанка его церкви, щедро жертвующая на нужды прихода, собирается навестить своих родственников в Австралии. Эта новость невольно пробудила у Китти интерес к далекому континенту. Она порылась в библиотеке и отыскала на книжных полках книгу под названием «Путешествие вокруг света на корабле «Бигль», в которой молодой Чарльз Дарвин подробно живописует все свои приключения в ходе кругосветного путешествия, растянувшегося на целых пять лет, из коих два месяца ученый провел уже непосредственно в самой Австралии. За первой книгой Дарвина последовали другие его труды, так Китти попала под влияние его революционных теорий, которые он изложил в этих книгах.

Ей очень хотелось обсудить прочитанное с кем-нибудь из знакомых. Впрочем, можно только представить, какова была бы реакция отца, если бы она осмелилась всего лишь упомянуть слово «эволюция» в его присутствии. Пожалуй, его тут же хватил бы удар. Сама мысль о том, что все существа, населившие когда-то нашу землю, были сотворены не по Божьему разумению и промыслу, а стали результатом долгой эволюции, длившейся миллионы лет, в течение которых произошел процесс их адаптации к окружающим условиям, уже сама эта мысль была бы для отца страшнее любой анафемы. Не говоря уже о том, что смерть и рождение тоже, оказывается, никак не связаны с замыслом Господа и Его предопределением. Все диктует так называемый «естественный отбор», в результате которого выживают только сильнейшие. Теория эволюции поставила под сомнение и необходимость самой молитвы, потому что, согласно Дарвину, все решает только сама природа, самая мощная и непреодолимая сила на земле.

Китти глянула на часы, висевшие на стене, и заторопилась на выход. Покончив со всеми формальностями сдачи книг, она не стала сегодня рыться на книжных полках, что очень любила делать. Быстро вышла на улицу и села в трамвай, чтобы вернуться обратно в Лейт.

Уже ближе к вечеру, во второй половине дня, Китти поспешила знакомыми улочками домой. На улице царила страшная холодина. Высокие угрюмые здания, выстроившиеся в ряд по обе стороны дороги, все из унылого серого известняка, сегодня сливались с таким же унылым серым небом над ее головой. Уже зажглись газовые фонари, и в их мерцающем свете Китти увидела, что на город снова опускается пелена густого тумана. Она очень устала: ведь почти полдня она потратила, навещая больных прихожан: и тех, кто значился в ее собственном списке, и тех, кого нужно было навестить уже от имени и по поручению мамы. К превеликому огорчению Китти, когда она наконец добралась до улицы Королевы Шарлотты, где в многоквартирном доме обитала одна из ее подопечных, милая старая дама по имени миссис Монктон, которая, как клялся и божился ее отец, была прелюбодейкой и пьяницей, вогнавшей саму себя в нищету, то выяснилось, что женщина накануне умерла. Несмотря на ту уничижительную характеристику, которую давал отец миссис Монктон, Китти, навещавшая ее раз в неделю, всегда отправлялась на такие встречи с радостью. Правда, трудно было разобрать, о чем старушка говорит: у нее почти не осталось зубов, да еще прибавлялся такой своеобразный акцент, резкий, гортанный. Словом, приходилось концентрировать все свое внимание на каждом произносимом ею слове. Чувство юмора, с которым миссис Монктон воспринимала свое нынешнее бедственное положение, никогда не жалуясь на превратности судьбы, доведшей ее до такого состояния, не могло не впечатлять. Для Китти это в какой-то степени стало отправной точкой в ее размышлениях о жизни. «Знаешь, я ведь когда-то была камеристкой у одной знатной дамы, – разоткровенничалась как-то раз миссис Монктон. – Жила во дворце, и так продолжалось до тех пор, пока хозяйка не догадалась, что ее муж положил на меня глаз». Что ж, размышляла Китти, хотя дальше жизнь этой бедной женщины покатилась по наклонной плоскости, но у нее хоть была крыша над головой и какая-то еда. А ведь многие из тех, кто живет по соседству с ней, лишены и этих самых малых благ.

– Надеюсь, миссис Монктон, вы уже на небесах, где вам самое место, – расстроенно прошептала Китти, выйдя на улицу. В полной темноте перешла на другую сторону Хендерсен-стрит и направилась к своему дому. Уже возле самой парадной двери прямо у нее под носом мелькнула чья-то тень. Китти инстинктивно отпрянула назад, чтобы не столкнуться с человеком. Она увидела перед собой совсем еще молодую женщину, буквально закоченевшую от холода. Та безмолвно уставилась на Китти. Клетчатый шарф соскользнул с головы незнакомки: лицо худое, изможденное, с огромными запавшими глазами, кожа бледная, непокорные каштановые волосы рассыпались по плечам. На вид незнакомке было приблизительно столько же лет, сколько и самой Китти.

– Простите, пожалуйста, – тут же извинилась перед ней Китти, смущенно отступая в сторону, чтобы пропустить девушку вперед. Но та даже не сдвинулась с места, а лишь продолжала пялиться на нее немигающим взглядом. Тогда Китти сама отвела глаза и открыла входную дверь. Китти вошла в холл, чувствуя, как девушка продолжает буравить ее взглядом, и тут же поспешила закрыть дверь.

Китти сбросила с головы капюшон, сняла капор, но затравленный взгляд незнакомой девушки продолжал преследовать ее. Китти почему-то вдруг вспомнила романы Джейн Остин, которые успела прочитать. Как та красиво описывала дома приходских священников, расположенные в живописных садах. Поистине идиллические пейзажи английской деревни, заселенной преимущественно мелкопоместными дворянами, ведущими такую же размеренную и достойную жизнь, как и сами священники. Наверное, подумала Китти, мисс Остин никогда не бывала на севере страны и не видела, как там живут городские священники. Например, те, кто обитает на окраинах Эдинбурга.

Дом, в котором жила семья Китти, ничем не отличался от других домов на их улочке: такое же унылое четырехэтажное здание в викторианском стиле. Те, кто его возводил, думали в первую очередь о практичности, а не о красоте. Ведь нищета была буквально рядом. Все те несчастные обитатели бараков и доходных домов, выстроившихся рядом с доками. Отец любил повторять, что никто не посмеет упрекнуть его в том, что он живет в лучших условиях, чем его паства. Хорошо хоть, подумала Китти, входя в гостиную, чтобы согреть немного у камина озябшие руки, что у них в доме тепло и сухо. Ведь у многих, живущих с ними по соседству, нет и этого.

– Добрый вечер, мама, – поприветствовала она Адель, сидящую в кресле возле камина. Мама штопала носки, примостив их у себя на небольшом выступающем животе вместе с подушечкой для иголок.

– Добрый вечер, Китти. Ну, как прошел день? – поинтересовалась мать ласковым голосом с легким акцентом, сразу же выдающим ее шотландские корни.

Отец Адель был помещиком в Дамфрисшире. Китти и ее сестры любили бывать у него. Каждое лето они отправлялись в гости к дедушке и бабушке, которые жили гораздо южнее Эдинбурга. В деревне царило приволье. Такое счастье скакать верхом среди бескрайних полей и лугов. Однако Китти озадачивала одна вещь: отец никогда не сопровождал их в этих летних поездках к родителям жены. Всегда ссылался на занятость и на необходимость быть рядом со своей паствой. Но с возрастом Китти начала подозревать, что так происходит потому, что дедушка и бабушка относятся к мужу своей дочери не очень одобрительно. Семейство Макбрайдов, хотя и состоятельное, принадлежит к так называемому «торговому сословию». Такое определение Китти слышала собственными ушами. В то время как родители мамы – потомки благородного клана Дугласов. А потому совсем не удивительно, что они часто вслух выражали свое недовольство тем, в каких стесненных обстоятельствах вынуждена жить их дочь, будучи женой священника.

– Миссис Макфарлейн и ее детки шлют тебе самые наилучшие пожелания. Воспалительный процесс на ноге мистера Катбертсена, кажется, приостановлен, и дело пошло на поправку. Но есть и печальная новость, увы. Вчера умерла миссис Монктон.

– Упокой Господь душу ее. – Адель тут же перекрестилась. – Хотя, наверное, это даже к лучшему. Господь послал ей облегчение… Жить так, как она…

– Соседи сказали мне, что тело отправили в морг. Однако у миссис Монктон нет родных. Да и денег, как выяснилось, нет ни фартинга. Нет никаких средств, чтобы похоронить ее достойно. Если только…

– Я поговорю с твоим отцом. Обязательно! – тут же пообещала дочери Адель. – Хотя, насколько мне известно, на данный момент финансовые дела в церкви обстоят очень плохо.

– Пожалуйста, поговори, мамочка! Что бы там папа ни говорил о том, что она впала в грех, она все искупила сполна в конце своей жизни.

– И была такой милой собеседницей. С ней всегда было приятно общаться. Ах, как же я ненавижу приход зимы. Воистину, зима – это сезон смерти… Особенно в наших местах, где столько бедноты. – Адель невольно содрогнулась при последних словах и тут же инстинктивно прикрыла свой живот рукой. – Отец сегодня на заседании приходского комитета, а после заседания отправится на ужин к миссис Мак Кромби. Он очень надеется на то, что она сочтет возможным еще раз сделать пожертвование на нужды церкви. Одному богу известно, как сейчас там нужны эти деньги. Ведь на одних молитвах церковь существовать не может.