Жребий брошен

Сельские музыканты бряцали в бубны, выводили всевозможные рулады на свирелях, играли на лютнях, гуслях и лирах. Такой оркестр без нот и дирижера составлял, конечно, ужасную какофонию, но поселяне весело плясали, не заботясь о такте и гармонии.

Они намеревались пропировать перед храмом своей богини-покровительницы до заката солнца, если б никто им не помешал, но это редко удавалось им в слишком близком соседстве с виллою-притоном римских хулиганов. В большинстве случаев их веселье кончалось нашествием буйной ватаги, которая завершала праздник по-своему. Раздавались крики: «Хулиганы идут! Спасайся, кто может!» – и пирующие убегали врассыпную прятаться в лес и пшеницу. Горе было оставшимся или найденным! За все понесенные убытки и обиды нельзя было потом найти правосудие.

Если Цицерону не удалось обвинить и наказать Клодия за кощунство над Доброй Богиней, совершенное в доме самого консула Цезаря при множестве свидетелей из самых знатных особ, кто же из бедных поселян мог судиться с этими разбойниками за свою вырванную бороду или напоенную допьяна, оскорбленную, избитую дочь?

После такого своего торжества над обвинителем Цицероном, при явном потворстве Цезаря, Клодий не стал знать меры буйству и в Риме, и на своих виллах, наводя страх на всех, не могших дать ему отпора при помощи слуг.

Такой отпор поселяне, собравшиеся всем округом на праздник, могли бы дать хулигану, но они боялись последствий этого – процесса, ведущего к полному их разорению.

Времена справедливого римского судопроизводства, прославленного даже врагами, минули навеки. С легкой руки Мария, открывшего доступ произволу, в Риме настало царство кривды, неодолимой ни красноречием, ни очевидностью доказательства истины. Слепая Фемида[24 - Богиня правосудия.] стояла с завязанными глазами только на своем пьедестале в суде, а на самом деле сделалась вполне зрячею, обращая внимание на то, кто даст больше, превратив судебное разбирательство в подобие аукциона. В Риме можно было защититься от обидчиков в своем крепком доме или у соседа-богача, но как было спастись поселянам в своих лачужках, отстоящих одна от другой на тысячу шагов и более?!

Пахари, опасаясь римских хулиганов, их буйной челяди, всевозможных заговорщиков, праздно шатающихся гладиаторов и других разбойников, начали один за другим выселяться из Италии в другие страны, преимущественно в Египет.

Это повело к ужасному обезлюдению полуострова. Когда несколько десятков лет спустя император Август повелел сделать перепись, то оказалось, что целые города исчезли с лица земли в столь короткое время без мора и нашествия вражеской рати, единственно от внутренних неурядиц государства, от шуток римских забав.

Глава XVI

Смерть или оскорбление? –

Мертвая дороже живой!

В самый разгар общего веселья поселян к берегу пристала лодка и выскочивший из нее Фабий громко закричал:

– Спасайтесь, добрые люди! Клодию пришла фантазия пировать с вами!

Эта весть поразила всех, точно удар грома, хоть это и не было новостью.

Оттого-то и мало поселян ходило к этому храму, предпочитая другие места. Сюда пришли только те, кто питал личное расположение к старому жрецу и его внучке. Но и в других местах было не безопаснее. В деревне тогда было, как говорится, «куда ни кинь, все клин» – хулиганы водились везде, только Клодий с компанией считался самым отчаянным.

Раздались крики, трезвые побежали прятаться, покинув пьяных на жертву буянов. В нескольких группах произошли драматические эпизоды. Тут сын подхватывал на плечи отца и уносил его, там внучка никак не могла разбудить вздремнувшую бабушку и выла над нею, причитая, что господа заставят старушку плясать до изнеможения, а потом подвесят за ноги на дерево или утопят. Ребятишки мешали бегству старших, хватая их с ревом за платье.

По ту сторону озера появились всадники, человек тридцать, и бросились вплавь с конями в воду. Озеро было неглубоко, его можно было почти везде переехать вброд.

– Горе нам, зять! Злодей вспомнил Летицию! – вскричал Гратидиан. – Спрячьтесь в храме под защиту богини. Буяны не рискнут войти туда.

– Нет, дедушка, – смело ответил Валерий, – не в храм я ее спрячу. Летиция, за мной! Прощай, дед! Я ее увезу в Рим к матери Фабия.

Усадив невесту впереди себя, Валерий пустил коня во весь опор по римской дороге.

– Стой! Стой! Назад! – закричал Гратидиан и побежал, но силы изменили ему, он упал и закашлялся. – Они погибли! – шепнул он подбежавшему Фабию. – Поселяне говорили, что нынешней ночью мост на Анио разбит грозой. Злодеи догонят… внучка моя! Ах!

– Спасай себя, Гратидиан! – посоветовал Фабий.

– Сан жреца моя защита.

– Напрасно! Клодий надругался над Доброй Богиней[25 - Что за божество была Bona Dea – неизвестно. О ней нет никаких мифов. Очень вероятно, что это был двойник Юноны или Весты.], что же помешает ему надругаться над Церерой?

– Так пусть же осмелится переступить священный порог ее храма! Если крыша провалится, то да провалится на злодея! Моей властью жреца я проклинаю Публия Клодия, да разразятся над ним все беды земные, да поразит его гнев всех богов бессмертных! Да сгинет он, как бешеный пес, с лица земли смертью позорной!

Злобно замахав руками, Гратидиан смело вошел под ветхие своды развалины. В эту минуту тридцать всадников пересекли озеро и спешились на берегу, кроме троих. Эти последние, самые отчаянные из римских хулиганов – Клодий, Антоний и Долабелла, – видели, как Валерий увез Летицию. Они погнались за ним, а прочие принялись истязать несчастных поселян, не успевших скрыться, заставляя насильно девушек плясать с ними и нанося при этом им всякие оскорбления, а стариков кидая в озеро и забавляясь зрелищем, как несчастные барахтались в воде с отчаянными криками, силясь выплыть на берег, от которого их отталкивали. Многие из этих последних отделались тем, что пустились плыть через озеро и спаслись на другом берегу, но несколько человек, доплывши до середины, выбились из сил, и не зная, где мелководье, утонули.

Скоро к хулиганам на подмогу прискакали еще человек двадцать товарищей, объехавших озеро берегом, чтобы не мочить ноги.

Слезы и стоны раздавались на лужайке, только что бывшей местом мирных сельских радостей.

Фабий в гневе отошел прочь, горя желанием изрубить на куски всю эту буйную ватагу, но зная, что один в поле не воин.

Валерий и Летиция скоро услышали за собой топот погони.

– Валерий, друг мой, я вижу их, они близко, – шептала сиротка, прижимаясь к своему единственному защитнику, – сам Клодий гонится за нами… Долабелла… Антоний… ах, гони, гони коня шибче!

Валерий не отвечал и не оглядывался, понукая коня.

Спасение было возможно, потому что за рекой Анио лесная глушь кончалась. Там было предместье Рима, застроенное виллами, из которых многие принадлежали людям партии Цицерона. Валерий хотел отдаться под защиту людей Фавсты, если доедет до ее виллы. Эта вилла уже виднелась вдали.

Увы! Молодой человек осадил своего коня и дико вскрикнул – мост через Анио был размыт и унесен водой, прибывшей за ночь вследствие ливня. Река выступила из берегов по ту сторону, а с этой дорога кончалась отвесною скалой. Поток яростно клубился и шумел, унося в Тибр целые стволы деревьев, росших на берегу и вырванных с корнем. Пена, как в кипятке, покрывала поверхность бушующей реки. Переплыть ее не было возможности. Надежда на спасение пропала.

Драться одному против троих – дело безумное. Валерий знал, что все его геройство не поможет. Он не мог одолеть троих отъявленных драчунов, из которых Долабелла вдобавок считался одним из лучших фехтовальщиков Рима.

– Летиция, я не могу спасти тебя, – прошептал Валерий вне себя от горя, – выбирай сама – смерть или власть Клодия?

– Убей меня, Валерий, милый мой! – бестрепетно ответила сиротка. – Я не хочу себе позора… прощай навеки!

– И я готов умереть с тобою.

– О, нет! Ты нужен отечеству, живи, живи, Валерий! Будь счастлив, милый мой!

В эту минуту Валерий понял, что он любил Летицию не одним холодным чувством… Нет, в его сердце было чувство более сильное, более глубокое, только до сих пор он его не замечал. Он снял невесту с коня, в последний раз горячо обнял ее, напечатлел на устах поцелуй и бросил со скалы в Анио. Тело девочки завертелось в потоке между пеной и стволами деревьев, уносимое в Тибр, куда впадала река Анио. Сердце Валерия сжалось невыразимой тоской, какую он еще ни разу никогда не чувствовал. Вся его холодная практичность разлетелась вдребезги, как бы разбившись вместе с телом сиротки о камни потока. Любовь горячим ключом заклокотала, прорвав все плотины, но… было поздно… точно безумный, дико поводя вокруг помутившимся взором, стоял Валерий на краю пропасти.

– Молодец! – воскликнул подъехавший Клодий. – Вот за это люблю! Ха, ха, ха! Помиримся, Валерий Процилл… у нас нет больше причины для ссоры.

Валерий отшатнулся от хулигана, как от ядовитого гада, но ничего не ответил.

– В час заката армия выступает на север, – сказал Антоний, – легионер должен быть в своей когорте.

– В поход… да… в поход… – пробормотал Валерий сам себе, – все радости мои погибли… скорее в поход! Одно мне осталось – погибнуть с честью на поле битвы.

– Цезарь назначил меня своим легатом, – сказал Антоний, – чтобы утешить тебя в потере девочки, я могу дать тебе место выгоднее всего, чего ты добивался. Будь моим квестором, Валерий.

– Буду… мне теперь все равно.

– Твою руку в знак согласия!

Валерий равнодушно подал руку Антонию, опасаясь затевать с хулиганами новую ссору.

В эту минуту кусты раздвинулись, и из чащи леса показался мужчина, закутанный в плащ. Увидя, что с четырьмя его знакомцами нет никого лишнего, он ударил по рукам и разнял их, говоря:

– А я моей властью разрушаю ваше согласие… разрушаю ваше условие, заключенное без высшей воли.