Жребий брошен

Гратидиан понизил голос, хоть и знал, что внучка его, убежавшая в кухню, не может слышать разговора. Голосок ее звенел оттуда с аккомпанементом хриплых ответов Педия.

Гратидиан взошел на террасу и уселся на кресло, обитое кожей, сквозь которую местами торчала мочальная набивка. Валерий придвинул столик с приготовленной шашечницей, поместился на табурете, и стал играть со стариком в двенадцать таблиц – игра, похожая на шашки. Их беседа шла с этого момента довольно бессвязно, потому что они говорили то о Летиции, то об игре, то о другом.

– Боюсь я за нее, – говорил Гратидиан, – кто поручиться может! Клодий очень буен… а вот я твою-то и прихлопнул!

– А я у тебя беру две вместо одной, – ответил Валерий, – да… Клодий – это такой человек, что даже родная сестра боится его, а его сестра, ты знаешь…

– Такая же хулиганка… твой ход, Валерий.

– Ты слышал, какая ссора вышла у Клодия с сестрой?

– Нет… еще беру…

– Дом у них в Риме разделен на две половины; в одной живет он с женой, а в другой Клодия. Вход парадный один. Приехал недавно Клодий домой из деревни, пьяный, с компанией, в голове у него был полный сумбур. Он случайно оглянулся на своих дружков и привязался к Цире.

– Архитектору?

– Да. Это его всегдашний сотрапезник и друг по кубку. «Цира, – говорит, – у меня в передней слишком много дверей, они без симметрии, вон та дверь лишняя». Клодий был пьян, а Цира еще пьянее. Стали они толковать и порешили заделать лишнюю дверь, а она вела в апартаменты Клодии. Цира, не протрезвившись, позвал рабочих, да в ту же ночь и велел заложить дверь. Клодия проснулась. Выход для нее один – черное крыльцо. Что за ссора тут произошла – высказать не могу! Клодия стояла на своем, что такой сюрприз брат устроил для нее в насмешку, и не принимала никаких оправданий. Старик Катулл с трудом помирил их.

– Я ход-то проглядел, заслушавшись. Да, Клодия можно бояться. Ему ведь какая фантазия придет… Я слыхал, будто он прохожих собаками травит.

– Он, кажется, забыл Летицию, Фабий так уверяет. А это что? – новая хитрость, дедушка? – заманиваешь в ловушку? Нет, любезный, ошибся! А вот и кончено!

– Браво! Давай сыграем еще. А если он вспомнит?

– Лишь бы не вспомнил еще месяц!

– Не будь твои красными, а мои белыми, то, клянусь новой собакой, ничего бы я не разглядел… а как тебя не выберут в Тарквиниях?

– Женюсь и без места… как-нибудь проживем… сильный, трудолюбивый человек не пропадет.

– Это так, а все же…

– Разве лучше мне жить в постоянном страхе, что злодей погубит мою невесту? Нет, дедушка, не хочу! В майские календы подавай мне твою внучку, собери нас в дорогу, благослови и всему конец.

Старик задумался. Будущность внучки до приискания места казалась ему необеспеченной, но ужаснее бедности были обещания Клодия отплатить Валерию за вмешательство в судьбу девочки, которую Цитерис намеревалась сделать танцовщицей.

Брак в четырнадцать лет был тогда делом нередким, но эта пора считалась, как и теперь, ранней. Такие браки заключались только по необходимости или политическим расчетам. Если же этого не было, то родители обыкновенно держали дома дочерей до двадцати лет. Например, дочь Цезаря вышла замуж за Помпея двадцати трех лет, отказав Сервилию, с которым была обручена. Долго ожидавший ее жених, получив отказ, сделался непримиримым врагом ее отца.

– Что же, дедушка? Или я сказал не в угоду? – спросил Валерий, прервав думы старого жреца.

– Сказал-то ты в угоду, Валерий, – отозвался старик со вздохом, – только тут надо подумать, сразу-то в голове эта новость не укладывается.

– О чем размышлять? Не приданое же ей шить будешь.

– Какое приданое, ха, ха, ха! Послан ты мне богиней, зятек! За все мое усердие я хоть этой награды удостоился, есть защитник у сиротки, защитник помоложе меня, дряхлого. – Старик смахнул рукавом слезу и продолжал: – Защитил ты ее, бедняжку, от того безобразника. Хочешь ты осчастливить ее, и осчастливишь, и проживете… Что богатство! Не в нем толк, а в любви и согласии.

Летиция явилась на террасу с подносом, на котором помещались две глиняные кружки с кальдой, графин с молоком, хлеб и сотовый мед. Жених и дед стали распивать кальду, продолжая свою игру и беседу.

Весенние сумерки между тем сгущались. Стало темно играть в шашки, а лампу поставить некуда – терраса была очень мала.

– Пойдемте к озеру, там посветлее, – предложил Гратидиан, – я сяду под дубом, авось он на меня не повалится! а вы, молодежь, побродите.

Маленькое общество перешло на берег.

«Авось не повалится!» – было поговоркой старика, поговоркой, явившейся у него в отместку сельчанам за их опасения непрочности храма Цереры.

– Ты, дуб, авось на меня не повалишься! – сказал он, постучав клюкой по дереву, и сел.

Летиция упрашивала жениха привезти ей разноцветного бисера и лоскуток красной материи, желая сделать ошейник щеночку, которого теперь бережно носила на руках. Она назвала его Эребом (мрак) по его черной шерсти без отметин.

Гратидиан скоро задремал под дубом. Валерий также намеревался лечь подле него. Приезжать сюда он мог не иначе, как на всю ночь, и только в те дни, когда Фабий ездил пировать на виллу Цитерис, потому что, не имея своих слуг, опасался ездить один по дороге, где не так часто грабили проезжих разбойники, как обижали буйные хулиганы из римской знати. Исцарапать кинжалом лицо, влить в рот помои, привязать задом наперед верхом к лошади, отпущенной без поводьев, обрить половину головы – такие шутки выкидывались людьми самых знатных фамилий над беззащитными встречными, имевшими несчастье попасться им на глаза в этих глухих местах.

Больше всех Валерий опасался Клодия с тех пор, как на пирушке защитил от его приставаний Летицию, которую Цитерис с детства приманивала в свой дом щедрой платой за приносимый ею на продажу мед, яйца и другие сельские продукты.

Валерий не говорил с невестой о любви, потому что любовь была чужда его холодному сердцу. Не говорил и о будущем, потому что нечего было сулить. Он говорил с невестой о щенке и ошейнике, не сообщая ей о близкой свадьбе. Он видел в защищенной им девочке подходящую партию, и любил ее, как будущую помощницу.

Он был слишком честен и горд, чтобы жениться из-за денег или родства. Он хотел иметь в жене верную подругу, а не властительницу его судьбы с целым штатом поклонников. Вынужденное нахлебничество у Фабия угнетало его. Он хотел как можно скорее получить для себя независимое положение хоть с самыми малыми средствами. Если бы вспыхнула война, Валерий уехал в поход, чтобы привезти жене добычу большую, чем скудный доход провинциального эдила, но войны не было и не предвиделось, а поход под Фезулы против заговорщиков не дал ему больше десяти тысяч сестерций (около пятисот рублей), взятых с убитых.

Обо всем этом он уже давно переговорил с Летицией.

Когда им наскучило говорить о щенке, они заговорили о последнем улове рыбы в озере, о новом платье, сшитом Летицией из двух старых для близкого праздника Цереалий, о птицах, пойманных Педием в силки и проданных на базаре и т. п.

– Валерий, я слышу плеск весел, – сказала Летиция.

– Да, милочка, сюда плывут. Не мешает разбудить дедушку.

– Зачем будить его, друг мой? Если Клодию вздумалось плыть сюда со своею пьяною ватагой, то вы втроем с Педием не спасете меня. Я лучше сделаю, если спрячусь в лесу, а ты уверь их, что я гощу в Тибуре у Рутилии.

Веселая девочка скрылась в священной роще, а Валерий счел нужным разбудить старика, чтобы тот, в случае надобности, подтвердил вымысел.

Сонный жрец с трудом понял, чего хочет молодой человек.

– Ох, беды, беды! – со вздохом и зеванием молвил он. – Не приходят они в одиночку, а так все зараз и повалятся!

По мере приближения лодки опасения защитников сироты рассеялись, потому что Валерий разглядел в ней фигуру одинокого гребца. В причалившей лодке оказался Фабий.

Веселый Воробей, как его прозвали, был в очень странном виде – платье мокро и изодрано, волосы всклочены, по лицу градом катился пот. Выпрыгнув на берег, он с трудом переводил дух и заговорил:

– Вы еще не заснули! Отлично! Спрячьте тут меня до утра! В какую историю я попал сегодня – просто беда! Хорошо ты делаешь, Валерий, что перестал бывать у Цитерис! Я сам больше не пойду.

– Что с тобой случилось?

– Меня чуть не избили… глядите!

– Что это значит? Пожар!

Валерий увидел над парком зарево, снопы пламени начали взлетать в вышину из-за деревьев.