Спасатели. Репортаж в ретроспективе

Спасатели стали лагерем рядышком со старым Бесланским аэродромом. Беспокойство, казалось, пропитало воздух. Надо было успеть обустроиться до наступления сумерек. Как только темнота сгущалась, начинали строчить автоматы, перестрелка стихала лишь на рассвете. Задача номер один – развернуть госпитальные палатки. Задача номер два – соорудить туалеты. Спрятаться негде, разве что в лесополосе, которая отделяла автомобильную дорогу от старого аэродрома. А в составе оперативной группы и мобильного госпиталя было около сорока женщин. К вечеру выяснилось, что палатки разбили, а сделать туалеты не успели. Комендант лагеря – им был Кубарев – развел руками:

– Не успели… Ничего, в кусты побегают…

Выставили посты охранения, легли спать. Один из постов был на полуразрушенной вышке аэродрома. Поставили туда солдата с автоматом. К нему наверх вела лестница, которая заканчивалась люком, его закрыли поддоном из кирпича, а солдату дали палку.

– В случае, если не дай бог к тебе начнут подниматься, и ты почувствуешь что это не наш человек, он не ответит на пароль, – наставляли, – то не забывай, что у тебя кроме автомата есть еще и палка. Не хочется начинать со стрельбы и тем более с жертв…

И вот в три часа ночи раздался крик. Солдат вопил как полоумный:

– Нападение! Нападение!

Все выскочили из палаток, хотя вооружены были лишь трое – Юрьев, Фадеев, Кубарев. Первые двое заняли оборону на случай обстрела лагеря. Кубарева же послали в обход, чтобы он постарался подняться к этому солдату или по крайней мере разведал, что к чему. Передвигаться разведчику пришлось по тем самым кустам, в которые он отправлял всех побегать, пока нет туалетов… Пробираясь через эти дебри, он видел, что нападавшие бежали, не предприняв попытки к нападению. Встал и строевым шагом пошел докладывать от отворачивающегося от него Юрьева:

– Товарищ заместитель председателя». Угроза нападения ликвидирована Нападавшие бежали. Постовой жив, здоров и невредим, продолжает нести дозор. Ох… Разрешите удалиться?

…Двое мужчин в костюмах, при галстуках уныло бродили среди палаток, вытирая вспотевшие лысины. Они выглядели потерянными и нелепыми. Завидев Юрьева, одинаково всплеснули руками и помчались навстречу. Спустя несколько минут сотрудники только что созданной службы сидели на брезентовых табуретках в штабной палатке.

– Что делать? – пожал плечами один, с остервенением срывая с шеи полосатый галстук. – Обстановка в приграничных районах не соответствует заявлениям о ста десяти тысячах беженцев. Никто не знает, какое количество беженцев вышло из Южной Осетии.

– Мы пытались найти следы каких-нибудь миграционных документов, – вставил второй, незаметно ослабляя узел галстука, – которые могли бы подтвердить хоть какую-то численность беженцев, все тщетно… Но совершенно очевидно, что на границе между Северной и Южной Осетией создавать фильтрационные лагеря нет смысла. Люди идут к своим родственникам, знакомым – едва ли они станут жить в палатках.

…Охрипший Юрьев положил трубку на рычаг, обвел глазами собравшихся, невесело усмехнулся:

– Связь с Москвой, как в анекдоте. Помните, председатель горисполкома кричит в кабинете за закрытой дверью: «Алло, Москва! Москва!», а секретарша иностранным гостям благоговейным шепотом: «Тише, пожалуйста, председатель с Москвой разговаривает…». Те в недоумении: «А что по телефону позвонить нельзя?».

Сдержанно посмеялись бородатому анекдоту…

– Правительство потребовало, чтобы мы разбили лагерь на пятьсот человек здесь, на дороге между Южной и Северной Осетией. Будем переубеждать, но и строить тоже будем. Туалеты должны быть, – Юрьев со значением посмотрев на Кубарева, – вода, тепло, медпункты…

Сделали. Ни один беженец в лагерь не пришел.

…Лопасти, последний раз подняв пыльный вихрь, промедлив, начали останавливаться. К вертолету побежали санитары, держась за пилотки, чтобы не сорвало ветром. Летчики спешно спускали трал, подтаскивали к выходу носилки… Воздушный путь доставки раненых из Северной Осетии в Южную в мобильный госпиталь под Бесланом был единственным, не считая горного, долгого, мучительного. Вертолеты садились на площадке перед приемным покоем. Пострадавшим оказывали первую помощь, сортировали по степени тяжести. Легкораненые через несколько дней исчезали, забыв сказать медикам «спасибо».

…Молодой осетин с заклеенным пластырем боком стоял в окружении местных ребятишек.

– А кто вас подстрелил? Больно было?

– Ничего-ничего, – невозмутимо отозвался раненый, – тому, кто в меня попал, я еще в лоб попаду…

В Москву Юрьев прилетел поздно вечером. И сразу – в Театральный проезд, докладывать Кужугетову. Тот сидел, слушал, изредка вставлял вопросы, а потом вдруг резко потерял к разговору интерес. Встал и помчался к «вертушке» – телефону прямой правительственной связи. На часы даже не посмотрел. И хотя был уже час ночи, председатель Верховного Совета снял трубку тут же. Слушал напористый, молодой голос и не мог отделаться от грустного чувства, что сам находится словно по другую сторону реки, реки времени.

– Сергей Александрович, нужно решение об урегулировании конфликта. А не об оказании бесконечной гуманитарной помощи! – горячился Кужугетов, сам не замечая, что говорит так, словно пытается докричаться до своего собеседника…

– Добро! – устало и весомо произнес тот и не удержался от горькой иронии: – Если вы знаете, как это сделать, будет вам решение и Правительства, и Верховного Совета – действуйте. Премьер, я думаю, подпишет соответствующее распоряжение. Документы начнут готовить сейчас, я команду дам. А вот подпишем только уже утром. Потерпите?

3

Солнечное утро на Кавказе внезапное и чарующее, как улыбка на суровом лице горца. Борис Николаевич Панков, прикомандированный к спасателям по линии МИДа, тщетно пытаясь проснуться, не выдержал:

– Мне, – сказал он, глядя на Кубарева, сыгравшего побудку, – нравится с ГКЧС работать. Единственное узкое место – дисциплина здесь доведена до абсурда. Не успели прилететь в три часа ночи, как уже в пять вставать…

Панков не кривил душой. Ему действительно нравились чрезвычайщики. Хотя их председатель Кужугетов на дух не переносит мидовцев. Что с него взять! Оперился в Сибири, рулил трестом, заставлял вкалывать «химиков». А здесь от него требуется совсем иное – вести переговоры. Ему же вынь да положь: пока не договоримся, не уйдем! Да, действует парень очень напористо, вразрез с мидовскими технологиями. А впрочем, может он и прав, что идет, как на таран, ситуации ведь нестандартные… Что только не приходится учитывать! Уже дошло до того, что в протоколах для осетин писали Цхинвал, а для грузин – Цхинвали.

И вот идет заседание. Думбадзе смотрит на Кужугетова. В глазах прыгают бесенята, уголки губ кривятся в усмешке: «Этот молодой кудрявый парень для меня противник на полчаса. Сейчас я дам ему это понять!» И закатывает длинную речь… Кужугетов молчит, не перебивает, сидит, не поднимая глаз. Думбадзе, торжествуя, осанисто сел, картинно уперев кисти рук в колени. Кужугетов встал, зрачки расширились от гнева так, что карие глаза кажутся черными.

– Я – представитель Великой России, – тихо и твердо сказал, глядя на Думбадзе. – И прошу относиться к этому адекватно.

Думбадзе не отвечает, молчит, весь ушел в себя: «Разве настоящий мужчина прощает обиду? Нет, он мстит, но изящно, как пристало грузину…» Банкет дает грузинская сторона. На столе – коньяк, вино. Думбадзе гостеприимно предлагает:

– Вот белое вино, прочитайте его название, – голос вкрадчив, источает радушие. – Рекомендую вам это вино. Оно называется Манави. А теперь прочитайте наоборот.

Напротив каждого российского делегата – бутылка. Прочитали полушепотом, но хором получилось все же громко, оглушительно громко:

– ИВАНАМ!

4

Послеобеденная жара – затишье перед вечерней перестрелкой. Горы под солнцем кажутся не серыми, а ярко-синими.

– Слушай, а почему в междоусобные войны бросили спасателей?

– Потому что нужно спасать людей, – лениво отмахивается от приятеля Юра Инюшин.

– Но спасатели – не спасители. Что мы можем из того, что не может никто другой? – не унимается Володя Мельничук.

– А кто, этот другой? В МИДе, наверно, считают, что это не их дело – чай, не пожарники они, дипломаты. Кто еще другой? Министерство обороны? Бывший КГБ? МВД? Все изрядно подрастерялись…

– Ну да, а мы переквалифицируемся в дипломатов, а если не получится – в солдат?

– Ну а что, смотри, как Михалыч командует, прямо полководец…

Кубарев оглянулся, вытирая взмокший под фуражкой:

– А вы думаете командовать легко? Не горло драть, а мозгами шевелить, чтобы все утром проснулись и знали, куда идти, что делать…

…Люди стояли, выстроившись в один неровный ряд. Старики, дети. Каждый из них держал в дрожащих руках по краюхе серого, с бурыми пятнами хлеба.

– Ешь, детка, ешь, а то нас всех убьют…

Ребенок зашелся в плаче, отталкивая материнскую руку. Один из боевиков подошел поближе и лениво повел дулом.

– Сейчас, сейчас, – заторопилась мать, заталкивая в рот рыдающего малыша хлебные крошки…

Часом раньше боевики вырвали младенца из рук другой матери, убили его на глазах у всего села, бросили в чан и выпекли хлеб…

…Суранов сидел за столом один. Он сидел неподвижно, закрыв глаза. Время бежит стремительней, чем водопад с горы, сроки поджимают… На его плечи легла невероятная по сложности задача – сформировать батальон из северных осетин, которые могли бы выполнять миротворческую задачу в Южной Осетии. Каким будет проект соглашения об урегулировании конфликта, толком еще было не ясно. Но мысль о создании миротворческого корпуса, сформированного посредником – Россией и противоборствующими сторонами – уже вызрела. Не было никакого опыта, делалось с чистого листа. Во главе миротворческого российского батальона решено было поставить генерал-майора Александра Филаретова, грузинского – Пантелеймона Бригвадзе, осетинского – его, Станислава Суранова.

«Попробуй заглянуть в душу пятистам человекам! Все готовы поклясться на чем угодно, что будут вести себя достойно. Иные даже плакали, на коленях стояли, только возьми. И в то же время в батальон пытаются проникнуть, чтобы завладеть оружием и отомстить. Возмущение справедливое. Он и сам его разделяет. Грузины начали проводить ассимиляцию, запретили осетинский язык в школах, ликвидировали администрацию. Но делали ведь это не все грузины поголовно, а гамсахурдисты Это они поссорили народы, спровоцировали убийства, погромы. Как убедить новоявленных миротворцев, что мы идем не убивать, уподобляясь боевикам, расстреливавшим Цхинвали, а идем с нелегкой миссией прекратить огонь? Как убедить?»