Грозный – Василий Блаженный. Истина-весть

Василий Шуйский опешил. Чего-чего, а в роли мстителя он себя не представлял.

– Вы о чем, те-е-е-етушка?! – запнувшись и напустив на себя вид не понимающего человека, строго вопросил он.

– Все ты понимаешь, голубчик, да токмо юлишь! – насмешливо бросила она. – Обещаюсь, отпишу землю. Мое слово крепко! – твердо произнесла тетка. – В монастырь довольно небольшой части.

Лукерья придвинулась к Василию ближе и уставилась ему в глаза, горя дикой злобой и ненавистью, зашипев по-змеиному:

– Одного желаю: сжить Великого хана и ханшу Елену со свету! Помоги в этом! – настойчиво умоляла она.

У Василия Шуйского внутри судорожно затрепетало сердечко, и он ощутил неприятный холодок, страх, сдавивший грудь. Тетушка ждала его согласия, а он молчал. Василий хотел бы заполучить наследство, не ввязываясь в то, о чем просила Лукерья. Это было страшно.

И он потопал до двери, готовый дать стрекоча из терема. Шуйский так бы и поступил, но его настоящая нищенская жизнь притянула камнем. Тетка резво догнала, став на проеме двери, закрыла выход. Лукерья не отрывала глаз от племянника, вцепившись, словно паук в жертву.

И Шуйский вдруг почувствовал, что его добро-порядочный настрой тает, улетучивается, подчиняясь чужой властной воле.

– Подумай, племянник. Я не тороплю, – жестко бросила она. – Но выжидать не намерена! – поджав губы, Лукерья стала холодной и непроницаемой.

Шуйский растерялся. Врожденная порядочность, хотя и сильно заглушенная, не позволяла злодеяния. Но вкрадчивый голос увещевал, что Великий хан, не разобравшись по чести, поступил с Авдотьей непорядочно и достоин наказания.

«Должен же кто-то постоять за знатный род Шуйских-Руриковичей!» – разом нахлынули на Василия витиеватые мысли.

Меж тем Лукерья подхватила под руку податливого племянника и возвратила в трапезную. Усадила. Поднесла медовухи. О чем-то заговорила, кажется о хозяйских делах. Василий ее не слышал, он думал о своем.

И помимо его воли обольстительное добро уже повалило в дом, подталкивая к кровавому поступку, и в воспаленном мозгу мелькнуло: «А ить заманчиво! Гляди, поднялись бы с братцем… Побарствовали бы Шуйские!»

Постепенно чувство мести обволокло Василия Васильевича Шуйского и потянуло за собой. Василий не корил отца, он не мог его осуждать. Виновными в возникшем раздоре он считал государя Василия и ханшу Елену, случайно оказавшуюся на месте, предназначенном для Авдотьи.

«Месть! Месть за кузину, за батюшку! (Что-то же отца подтолкнуло!) Мстить! Но совершить мщение не своими руками… Чужими… Тогда не так страшно… Чьими руками?!» – наседали мысли.

Василий стал искать… Не прошло и полчаса, как Василий Шуйский запылал ярой местью. Он вдруг воспрял, словно нашел драгоценный клад. Наплывало тревогой: как же осуществить то страшное дело, как свалить государя, чтобы никто не прознал? Лукерья наблюдала за племянником, отмечая по его лицу перемену настроения.

– Что скажешь, Васенька? – донеслось до слуха Василия.

– Тету-у-уш… ка, я бы рад… исполнить, – промямлил Шуйский, запинаясь. – Не могу доду-у-у… маться, как сие…?

– Помогу! – живо отозвалась Лукерья. – Токмо гляди, голубчик, о нашем сговоре молчок! – коварной змеей угрожающе зашипела она. – О сем деле никто не должон знать, даже твой брат Иван! Иначе отменю землю, – шепнула тихо, вперившись клещами племяннику в плутовато-забегавшие глаза, окончательно подминая его сомнения.

– Договорились, – смиренно произнес он, вдруг оробев.

Шуйского вдруг охватил жуткий страх, выразившийся в ознобе, и захотелось закричать на тетку. Возможно, даже нагрубить! Но язык онемел. Плечи сами собой поникли, а ноги стали чугунными.

Лукерья подошла к шкафу, оглядела полки. Порыскав меж горшочками, выискала склянку с засушенной травой. (Весть).

Василий Шуйский вдруг стал мокрым, как мышь. Он торопливо вытер рукавом рубахи взмокший лоб. «Вот ить, попал в переделку!» – разволновался Василий и ему показался обыденный голос тетушки даже неуместным:

– Се нужно добавить в пищу.

Лукерья протянула племяннику склянку. Тот взял ее дрожащими руками, опасаясь, что выскользнет, с внутренним содроганием взглянул на содержимое.

– Оно не оставляет следов и не имеет против сего средств на поправку, – пояснила Лукерья.

Затем выискала на полке коробочку, убрала склянку в нее. Достав мешочек из передничка, засыпала склянку золотыми монетами.

– Отомсти за дочь! – переполнившись дикой злобой, произнесла Лукерья горячо. – Отомсти за род Шуйских!

Ослепленная местью Лукерья не знала, что ею было начато лихолетье на Руси: смута. Лукерья Шуйская не ведала, что завершится смута только через восемьдесят лет.

Да. Так и случилось: подталкиваемая местью женщины, в декабре 1533-го года на Руси началась смута. (Весть).

Добравшись до Первопрестольной, Василий Шуйский решил поостеречься. И заехав к ювелиру, купил за две золотые монеты точно такие же украшения, какие вручил тетушке Лукерье.

«Скажу Дарье не ездил к тетке, – решил он. – А то зачнет донимать расспросами. Не дай Бог, ненароком сболтну чего!

А она бабьим языком тут же отнесет Ивановой жене! А та Ивану! Все дело порушат!»

Дома на виду у Дарьи, как можно равнодушней, убрал ожерелье в шкатулку.

– Осечка… Не добрался ныне до тетушки Лукерьи, – позевывая, промямлил Василий. – Колесо на карете… подвело… Карету-то взял… рухлядь. Отложил поездку. Вдругораз соберусь.

Но Дарья была во вред себе слишком проницательной. Она заметила, что цвет упаковочной коробочки вовсе не тот! И как только Василий вышел из горницы и вскорости захрапел в опочивальне, она бросилась до Божницы.

Исследовав коробочку и ожерелье, она убедилась в своей догадке: «Так и есть! Это не мой браслет! Васенька повидал тетушку. А коль таит встречу, выгорит наше дело!! Нужно дожидаться приятных вестей!»

И Дарья стала внимательно наблюдать за мужем, прислушиваясь к его разговорам с дворовыми и с братом Иваном.

ВЗБУЧКА

И вскоре после посещения Василием Шуйским тетушки Лукерьи жизнь в Московском государстве, можно сказать, сошла с накатанной колеи.

Но перед теми печальными днями, когда вдруг Великий хан Василий свалился, младший из братьев Шуйских – Василий Васильевич – изрядно поколотил клюкой своего старшего брата Ивана Васильевича (и се тоже никому не стало ведомо).

Отправив Дарью Алексеевну и жену Ивана – Акулину Марковну с детьми в храм (вдруг разговор с Иваном получится шумным, а он оказался более чем шумным!), молодец учинил настоящее рукоприкладство, добиваясь согласия брата Ивана на злодеяние.

Старший – Иван Шуйский – знал, что младший братец по натуре был интриганом и сумасбродным политиканом. Но то, что он вздумал, в сей раз, не укладывалось в голове: отравить Великого хана Василия! Как могло такое взбрести в голову?! Се великий грех! И Иван принялся всячески отнекиваться. Тем самым напросился на взбучку.

Старший Шуйский, хоть и удался ростом, был изрядно труслив. По натуре же был прижимист, прожорлив и безумно недоверчив.

Он имел внушительный торс, венчающийся крупной головой с завитыми прядями и большие как у смерда руки. Однако это не помешало младшему «отходить» старшего так, что Иван Шуйский после той взбучки долго маялся и охал, жалуясь на боли в боцах.

– Тьфу, на тебя, Василь! Чаго вздумал!? Выбрось из головы! – уперся Иван.

– Выбросить? Ишь, каков! А кто накормит твой «муравейник»!? – не на шутку разбушевался Василий. – Не ровен час будем сидеть на одном хлебушке!

– Пусть на хлебушке! Ни за что не пойду на потраву! – не соглашался Иван.

Василий рассвирепел. Скольких терзаний стоило ему выстроить «дельце» шаг за шагом и уже все казалось выверенным и «спеченным»! И вдруг препон!

Василию Шуйскому попалась на глаза стоявшая в уголке массивная клюка деда, и он в гневе ухватился за нее и жахнул брата по спине.