Мотыльки летят в огонь

– Так что же я вам якобы сказал? Просил приехать?

Она, наконец, скинула на пол оттягивающую плечо сумку.

– Он чуть не убил меня. Напал в пещере, где я делала фотографии, начал душить…

– Что? – Савва в недоумении поморщился.

– …Он ничего мне не сказал, просто молча подошел и…

Она показала на еле заметный синяк под шарфиком.

– …Вовремя пришли туристы и спугнули его.

– И что это? – он не знал как реагировать. Злиться, ругаться, смеяться? – Может, все-таки объясните? Кто на вас напал? И почему – ко мне, а не в полицию?

Тон девушки, синяк, заставили его спрятать улыбку. Но он до сих пор ничего не понимал и это жутко раздражало.

Она вздохнула:

– Я думаю, что это был тот же гопник.

Савва облизал губы, сразу захотелось пить:

– Проходите, – бросил он коротко и приглашающе раскрыл дверь.

Птицину не пришлось приглашать дважды.

Они сидели на его кухне. Перед Оксаной стоял недопитый стакан сока. А Савва так и сидел босиком, в халате. Ноги совсем заледенели на холодной керамогранитной плитке пола. Птицина описала в подробностях, и то как посещала пещеру каждый день, снимала передвигающиеся сами собой картинки. А потом – как напал тот человек, по описанию похожий на гопника из аэропорта. Произошло это два дня назад, Птицина обратилась в полицию, думала, что это какой-то сумасшедший, мало ли помешанных. Но после звонка Саввы поняла, что тот имеет отношение в пещере.

Все понятно, только… только он не звонил Птициной и ничего не рассказывал. Он полез за телефоном и там, как и предполагал – ничего не обнаружил. Хотя, можно и стереть запись. Кто этот гопник, что ему нужно от них? Птицина была тоже в недоумении.

– Я ходила к Игорю Ивановичу, но он не знает, кто это. И ему отчего-то все это неинтересно. И знаете, я подумала… я подумала, что у него рак.

– Рак?

– Да. Человек чахнет на глазах.

– Печально, – протянул Савва, но думал о другом. У самого Саввы синяков не обнаружилось, его не душили, а сунули под воду и как-то обездвижили. А у Птициной был синяк на шее, настоящий, насколько Савва мог судить. И его и ее хотели убить. Но зачем? Их с Птициной ничего не связывало кроме пещеры – ни деньги, ни родство, ни общая работа. И цели у них были разные. Не складывалось, не складывалось здесь.

За окном давно начало рассветать, на часах пять утра. Птицина отпила из стакана, поежилась.

– Простите, я со вчерашнего дня ничего не ела.

– Да-да…

Савва машинально схватился за фартук, открыл дверцу холодильника.

– Яйца и бекон.

– Спасибо.

Он переминался с ноги на ногу и жарил яичницу. Так и не сходил за тапками, олух. Деревянной лопаточкой переворачивал шваркающие на сковородке полоски бекона. Она не прерывала его молчаливых раздумий, с любопытством разглядывая холостяцкую кухню: столешницу из орехового дерева, скругленные шкафчики ярко-оранжевого цвета. Савва сам подбирал интерьер для кухни. Для него удобство было на первом месте. Все было под рукой: мойка, плита и духовой шкаф. Еще несколько небольших шкафов с прозрачными дверцами и холодильником были встроены в стену. Никаких выступающих краев. Над столом свешивались лампы в металлической оправе в виде большой ладьи. Савва любил свою кухню и не пренебрегал готовкой. Это была его территория. Мужская и свободная. Женщины здесь были редкостью и надолго не задерживались.

– А у вас тут очень уютно…

Савва отложил нож.

– Вот что я скажу, дорогуша. Ничего такого, о чем ты рассказывала не имеет место быть. Это ваши с Рудиным придумки, манипуляции для привлечения внимания к фейковой пещере, умелое раздувание сенсации. Эти рисунки вы придумали раньше самой пещеры – я видел книгу у тебя в комнате. Когда план не сработал, придумали новую фишку – движущиеся картины. Плюс искусное распускание слухов, подкидывание чашек, рассылка их по всему научному миру от моего имени и для финала, вишенкой на торт – гопник. Вы только с ним не договорились, какое оружие он будет применять ко мне, какой способ вырубить. А надо было договориться. Как тебе моя версия?

Птицина слушала его, разинув рот:

– Ну ничего так, складно.

– Есть чем опровергнуть?

– Нечем.

– Ну вот видишь. Ешь свою яичницу и сваливай.

Яичница соскользнула со сковородки на тарелку. Савва даже не злился. Ок, он признает, что их план выглядел весьма оригинально. Было интересно поиграть в игру, и даже немного жаль, что все так быстро закончилось. Но пешкой в чужих играх он быть не привык. Не его амплуа.

Птицина, видимо, была готова к такому внезапному повороту дела, или же решила, что голод сильнее обид. Она с жадностью взялась за завтрак.

– Мне нечем крыть, – сказала она, одновременно пережевывая горячий бекон. – А что по этому поводу сказал Виктор?

– Виктор? В каком смысле?..

– Ну ты тогда сказал, что надо расспросить Виктора, он в этом понимает. И ты как раз едешь к нему.

Савва медленно-медленно вышел с кухни. Нашел тапочки, надел их на озябшие ноги. А вот о Викторе она знать не могла. И гопник знать не мог, что он ехал именно к Виктору. Никто не мог знать, кроме него и… самого Виктора.

Они быстро поднимались по лестнице. Третий этаж. Савва уверенно нажал на кнопку звонка. Художник, должно быть, уже проснулся. Позднее утро, как никак. Снова позвонил. Никакого ответа. Повернулся к Оксане, улыбнулся уголком губ: «Все нормально, все под контролем». Но и после третьего нажатия никто не подошел к двери и не открыл. Савва начал уже беспокоиться, вдруг Виктору стало хуже, и он попал в больницу? Сделал дозвон по телефону. Молчание и там. В тревоге за друга Савва принялся барабанить в дверь, и тут она раскрылась сама.

Савва замер на месте. Тревога сжала ребра стальной хваткой. Он решительно вошел в квартиру. В нос ударил резкий уксусный запах, успешно перебивая запах марихуаны. Савва засуетился.

– Виктор! – крикнул чуть охрипшим от волнения голосом. – Виктор!

Оксана молча семенила следом. Ее ужасал не только этот запах, но и хаос во всей квартире. Всюду валялись выдранные из рам холсты. Некоторые были сломаны, буквально разорваны, как будто здесь бесновалась какая-то злая компания. Птицина взвизгнула, случайно наступив на небольшую стеклянную бутылку. Та выкатилась из-под ее ноги, а девушка чуть не потеряла равновесие и не упала в эту груду разрушения. Савва подобрал бутылку, рассматривая этикетку – уксусная эссенция. Черт! Что же натворил этот ненормальный? Савва поспешил в соседнюю комнату, мастерскую Виктора. Увидев своего друга лежащим на полу в нелепой позе возле одной из своих картин, он сдавленно охнул. Подбежал, поднимая голову мужчины. Слава богу тот дышал.

– Виктор! Что случилось? Кто здесь был?

Тот застонал, разлепляя сонные глаза.

– Савва… Это ты что ли?

Он был слаб, но весело улыбнулся. Кое-как поднялся с помощью Саввы, сел на полу, оглядывая беспорядок. Здесь так же валялись разломанные и испорченные картины, исцарапанные то ли ножом, то ли еще чем-то острым.

– Представляешь, я вдруг понял, что все, что я писал до этого времени, было дерьмо. Бездарность! Я ненавижу свои картины!