Сны Черубины – 2

– Это, скорее всего, определенная традиция в написании парадных детских портретов. Вы видели, должно быть, детский портрет Арабеллы Стюарт – она тоже держит в руке куклу. В моем поместье в Жерновке есть копии с обеих этих картин, они остались там, когда в Москву были перевезены все ценные подлинники. Впрочем, не все, часть библиотеки, коллекция нефритов из Китая, альбомы с восхитительными, утонченными рисунками средневековых китайских художников по-прежнему хранятся в имении.

– Подумать только! Я так люблю шинуазри – воскликнула Лиля. – Как хочется взглянуть на ваши китайские альбомы! Но возможно ли это в ваше отсутствие? – Лиля посмотрела на Николая Семеновича умоляюще. – Наше поместье в Серпухове недалеко от Жерновки, а мой муж, Кирилл Степанович, завтра как раз едет туда по хозяйственным делам, и быть может…

– Разумеется, милая Лиля, – Николай Семёнович взял бумагу, перо и написал записку своему управляющему, в которой велел принять гостей и показать оставшуюся в усадьбе часть коллекции.

Подругам вновь удалось получить желаемое! Уже на улице Черубина, смеясь, спросила Лилю:

– А знает ли твой супруг, что завтра он едет в Серпухов?

– Скоро узнает, – пообещала Лиля и загадочно улыбнулась.

К немалому удивлению Черубины на следующее утро Кирилл Степанович, действительно, приказал готовить экипаж, и к обеду подруги вместе с ним покинули Москву.

К усадьбе в Жерновке они приехали поздно ночью, едва не заблудившись на заснеженных дорогах. Светили яркие звезды, каких никогда не увидеть в столицах, и девушки как завороженные стояли на морозном воздухе, обратив лица к звездному небу.

Управляющий встретил гостей любезно и проводил в жарко натопленную комнату, где тут же стали накрывать на стол.

После ужина, когда Лиля и её супруг отправились в приготовленную для них комнату, Черубина попросила Егора Михайловича, так звали управляющего, проводить её в библиотеку. Однако, он, сославшись на то, что там не топлено, предложил подождать до утра.

Едва наступило утро, Черубина и управляющий отправились в библиотеку.

В просторном зале было, действительно, весьма прохладно, что, однако, не могло повредить многочисленным томам в дубовых книжных шкафах, закрывающих собою стены от пола до потолка. В одном месте шкафы расступились, дав место изящной резной конструкции, изображающей двухэтажный старинный дом в северном стиле. Как зачарованная Черубина рассматривала детали игрушечного интерьера. Ступени миниатюрной лестницы соединяли этажи, обнесенные балюстрадами, на стенах висели настоящие зеркала, на паркетных полах, набранных из крохотных деревянных плашек, расстилались ковры благородных темных цветов. В самом центре игрушечного дома находился циферблат, оформленный знаками зодиака. Дом венчала остроконечная крыша, покрытая крошечной черепицей из майолики.

Выше на стене висели две копии картин, уже знакомых Черубине, выполненные на досках одинакового размера. С одной на нее глядела леди Арабелла, с другой – девочка с корзинкой вишен. Под кукольным домиком располагался небольшой шкаф со стеклянными дверцами, за ними виднелся часовой механизм. Черубина увидела два коротких, но широких винта, они были разного размера и явно требовали разных ключей. Чери предположила, что именно этими винтами и заводятся часы и обратилась к управляющему:

– Я никогда не видела подобного механизма, должно быть это очень старые часы?

– Им лет около пятидесяти, – услужливо отвечал он, – их установили при родителе нашего Николая Семёновича. Я тогда еще совсем младенец был. А отец мой, как и я теперь, был управляющим этого имения.

А как заводятся эти часы? – простодушно улыбаясь продолжала Черубина, – наверняка, это нужно делать каждый день…

– Нет, сударыня, – сказал управляющий, – достаточно одного полного завода на три дня, вчера как раз заводили…

– Увы, через три дня нас здесь уже не будет, а мне так хочется увидеть, как двигается этот часовой механизм! – произнесла Черубина с мольбой в голосе и одарила управляющего таким ласковым взором, на какой только была способна. Это возымело должное действие – Егор Михайлович смягчился и открыл дверцы нижнего шкафа. Внутри качались и постукивали друг о друга детали сложного механизма. Под ними лежала кукла, такого же размера, как та, что была у Черубины, но одетая в платье эпохи королевы Елизаветы, с буфами и гофрированным воротником. Привычным движением Егор Михайлович поставил игрушку на видневшийся винт и с чуть заметным скрипом стал поворачивать её вокруг оси. Когда пружина была полностью затянута, он отпустил куклу, и маленькая королева стала вращаться в противоположную сторону, отражаясь в блестящем паркете игрушечного дома.

Черубина не смогла скрыть восторга и захлопала в ладоши, как маленькая девочка. Управляющий смотрел на нее с умилением. Затем, сняв куклу с винта, он убрал её обратно в шкаф.

– Ну что ж, сама себе сказала Черубина, – если маленькая королева заводила механизм слева, под картиной со своим изображением, то логика подсказывает, что кукла, которую привезла я, обязательно подойдет к устройству справа… чем бы оно ни было…

…И для меня одной звучали в старом парке

Сонеты строгие Ронсара и Петрарки…

После завтрака Чери и Лиля решили взять куклу и с её помощью завести второй механизм.

Однако на пороге комнаты Черубины они застыли в недоумении. Дорожный сундук был открыт, вещи из него разбросаны на полу, а куклы среди них не было.

– Я сама поговорю с управляющим, – решительно заявила Черубина.

Через минуту она вошла во флигель, где жил управляющий. В уютной комнате с голландской печью на небольшом диванчике сидела взрослая девушка в простом платье и душегрейке и, заливаясь смехом, пыталась накормить куклу Черубины вареной картофелиной. Было очевидно, что она больна помешательством.

Чери села рядом с ней и ласково попросила отдать куклу, но девушка замерла и прижала игрушку к груди. Тогда Чери сняла с руки самоцветное колечко, и обмен состоялся.

Подоспевший Егор Михайлович долго извинялся за поступок дочери, а затем рассказал, что ей скоро уже тридцать лет. Мать давно умерла, и растил больную девочку он один, не желая расстаться с ней и отдать на содержание в приют для умалишенных.

– Софья – тихое и безобидное существо, но время от времени совершает поступки, нам не понятные, – горестно говорил управляющий, – однако, барин Николай Семенович относится с большим пониманием и не требует, чтобы я избавился от дочери.

Тронутая рассказом, Черубина пообещала Егору Михайловичу не рассказывать о случившемся Мосолову. В ответ управляющий низко поклонился.

Чери поспешила вернуться в библиотеку, чтобы, наконец, разобраться с механизмом, Лиля была уже там и с нетерпением ожидала подругу. Они подошли к домику. Чери установила куклу на винт справа и стала поворачивать. Тугая пружина сначала вовсе не поддавалась, потом внутри шкафа что-то щелкнуло, и вдруг стала приподниматься крыша домика, под которой обнаружилось пространство, куда легко проходила рука Черубины. Она достала из тайника сверток и, затаив дыхание, развернула его. В нем оказалась тетрадь, на обложке которой красивым стремительным почерком было написано: «Зачарованные куранты», автор – Алов.

– Это же один из псевдонимов Гоголя! – воскликнула Лиля.

– Да, похоже, мы нашли неизвестную рукопись Николая Васильевича, – торжествовала Черубина.

– Но как могла она попасть сюда, и почему была так тщательно скрываема от всех? – не переставала задавать вопросы Лиля.

– Ляля, идем в зал, сядем возле камина, здесь ужасно холодно.

Они закрыли крышку тайника и забрали куклу.

В каминном зале в кресле-качалке уютно расположился Кирилл Степанович и, покуривая трубку, читал свежую газету.

Девушки подсели поближе к огню и продолжили расследование.

– Здесь дата есть – 1829 год… что происходило с Гоголем в двадцать девятом году? – спросила Лиля, – еще не были написаны «Вечера на хуторе близ Диканьки»?

– Действительно, в тот год издали только «Ганца Кюхельгартена». Я читала о том, как Гоголь вдруг ужаснулся, что бездарен, сам скупил все книги и сжег их в печке в том самом доме, Ляля, где мы нашли куклу. Известно так же, что в том году он много писал к матери, просил у неё сведений о малоросских обычаях, костюмах, но больше всего просил выслать ему «записок, рукописей стародавних».

Черубина аккуратно переворачивала страницы найденной рукописи.

– Это предание о старом замке…

В её воображении открылась красивая равнина, сосновый лес, старинный шляхетский дом с часами, которые показывали то правильное время, то шли назад, то вдруг куранты били неурочный час, внутри замка оживали портреты, бродили призраки…

– Нет сомнений, Лялечка, что эта рукопись написана в стиле «Вечеров на хуторе…», – сказала Чери, пробежав глазами последнюю страницу, – в ней тоже все и страшно, и смешно, и увлекательно…

– Но как случилось, что она осталась в стороне от остальных рассказов, Отчего Гоголь не отдал ее в издательство? – недоумевала Лиля.

– Какая-то загадка… – задумчиво произнесла Черубина. – И как эта рукопись попала сюда, в Жерновку? Пожалуй, на этот вопрос может ответить только сам Николай Семенович Мосолов. Должно быть, он или его отец купили рукопись, но вот зачем они упрятали ее в тайник?

Никто не заметил подошедшего управляющего. Он невольно услышал беседу подруг и не сразу решился принять в ней участие.

– Покорнейше прошу извинить меня, – почтительно произнес Егор Михайлович, – Вам нет нужды беспокоить Николая Семёновича. Отчасти, я хранитель этой тайны и, видимо, пришло время поделиться ею… Моя мать была родственницей пана Пржецлавского, того самого «Ципринуса»…

– Давайте все пройдём в столовую, – вмешался в разговор Кирилл Степанович. Пусть кухарка подаст нам чаю. Я слышал много критики в адрес Ципринуса, но меня лично весьма увлекли его рассказы о войне с Наполеоном. Там есть упоминание сражения под Бауценом, где впервые были использованы конгревские ракеты. Впрочем, вряд ли это может заинтересовать вас, милые дамы, прошу прощения.

За чаем беседа продолжилась. На столе появился самовар и чашки старинного фарфору, бергамот из оранжереи был нарезан ровными полукружиями, куски сахара белели в серебряной вазе, возле которой на большом блюде возлежал румяный пирог, аккуратно порезанный на куски.