Сны Черубины – 2

Вдруг раздается сильный стук во входную дверь, и кто-то шевелит ручкою замка, силясь отворить эту дверь, запертую ключом. Я встал, взял свечу и пошел к двери, а Бекас вместо того, чтобы следовать за мною, вскочил на мою постель и забился под одеяло! Я глянул в окно лакейской и удостоверился, что у моих дверей никто не стоял, однако замочная ручка не переставала стучать, подымаясь и опускаясь. Внезапно я отпер дверь, думая поймать кого-нибудь, забавляющегося таким образом, но никого не было. Вскоре все успокоилось. Тогда и Бекас вернулся на свою подушку. Признаюсь, что я не сразу заснул после этого. На другой день я послал за управляющим домом. Немец выслушал меня с тевтонскою флегмою, потом сказал: «Так это теперь и у фас? Это ничефо, потерпите каспадин. Так само было у токтор Сфотерус, у анкличанин Карр, у тапакеречник Полле ну, а теперь у фас. Ферно опойдет фесь том».

После я справлялся в домовой конторе, где узнал, что и другие квартиранты испытывали то же самое…

Не страшно ли вам, молодые люди? Вы, верно, ничего не боитесь, коли пришли сюда?

Чери и Николай не могли ответить, они были как во сне. Вдруг зажегся свет, и сама собой заиграла фисгармония, стоявшая в углу, а вокруг танцевали люди, одетые в нарядные одежды и говорившие на польском языке.

Неожиданно все исчезло, и Чери с Николаем вновь оказались на улице. Черубина в изумлении смотрела на Николая и взволнованно спрашивала:

– Что это было? Что это с нами произошло? Человек, который представился Осипом Пржецлавским, действительно существовал, но он давно умер. Я слышала о нём… Ведь это он писал под псевдонимом «Ципринус»? Мне кажется, я видела у нас в библиотеке его книгу? Наверное, стоит её перечитать… Однако, какое отношение он может иметь к этому дому?

– Возможно, он тоже был здешним постояльцем, – Николай был спокоен и невозмутим, – ведь здесь жил не только Гоголь, но и другие знаменитости, например Адам Мицкевич! То, что мы испытали – сродни гипнотическому воздействию. В этом доме бывали яркие личности, они оставили после себя сильный энергетический след. А твое богатое воображение, милая кузина, явилось проводником этой энергии. В студенческие годы я изучал не только медицину. Мне довелось побывать на лекциях Бехтерева о гипнотическом лечении больных. Эти знания оказались весьма полезны для меня, как для практикующего врача. Однако, поспешим на вокзал, скоро прибывает курьерский поезд.

На перроне толпились встречающие, и Черубина с Николаем не без труда пробрались к вагону первого класса, из которого уже неспешно выходил Кирилл Степанович. Следом появилась Лиля, одетая по последней моде и сияющая от предвкушения встречи с любимым городом и подругой детства. Мужчины обменялись приветствиями, Чери и Лиля обнялись и расцеловались.

У вокзала стояла вереница экипажей с извозчиками, по обыкновению ожидавших полуденный курьерский поезд в надежде, что гости столицы на радостях не будут скупиться и щедро расплатятся за проезд. Николай махнул извозчику рукой, и тут же подъехало новенькое ландо – изящная четырехместная повозка со складным верхом. Едва все расселись на мягких сиденьях, лошади тронулись и звонко зацокали копытами по мощеной дороге.

Тем временем Елизавета Дмитриевна хлопотала у праздничного стола, готовясь к встрече дорогих гостей. Стол, как всегда в таких случаях, ломился от обилия блюд со всевозможными яствами. Специально к приезду Кирилла Степановича была закуплена «Рябиновая на коньяке» фирмы «Шустов и сыновья», которую он предпочитал любым домашним наливкам.

Вскоре долгожданные гости пожаловали, и праздничная трапеза началась. Следом за нею был концерт, приготовленный накануне, однако Черубине не терпелось поскорее поведать Лиле о невероятном приключении, случившемся этим утром с ней и Николаем.

Едва подруги остались наедине, Черубина принялась рассказывать о визите в дом на Казанской улице – невероятном проникновении на полвека назад.

Лиля внимательно слушала и к концу повествования разволновалась не менее рассказчицы.

– Это было захватывающее происшествие! – воскликнула Черубина, – я не прочь побывать там ещё разочек! А ты хочешь посмотреть на дом, где жил Гоголь? – лукаво улыбаясь, спросила Черубина.

– Да, только я хочу взглянуть на него по другой причине, – Лиля вынула из ридикюля книжку-прейскурант магазина Доротеи Риндеркнехт, располагавшегося на первом этаже дома и имевшего репутацию лучшего магазина музыкальных инструментов.

– Так ты хочешь купить рояль! – рассмеялась Черубина, – ну что ж, тогда – вперед!

На следующий день девушки поехали в магазин госпожи Риндеркнехт.

Новый рояль был рождественским подарком Кирилла Степановича, и Лиля отнеслась к выбору инструмента особенно тщательно – он должен был понравиться не только ей, но и дарителю. Когда выбор был сделан и оформлен заказ, девушки отправились во двор доходного дома, где был вход в жилые квартиры.

К изумлению Черубины, в доме все было перепачкано побелкой и пахло краской – там явно шёл ремонт.

Девушки поднялись на третий этаж, вошли в гостиную и огляделись. Все было в запустении, в деревянных полах зияли щели, а доски неприятно скрипели. Однако в углу по-прежнему стояла фисгармония.

– Её, конечно же, выбросят, она в ужасном состоянии, – с сожалением сказала Чери и заглянула внутрь механического пианино… – О, там что-то есть, какой-то сверток, – она вынула сверток и смахнула с него пыль…. Это оказалась нотная тетрадь, стянутая шёлковой лентой, и, похоже, внутри свертка было что-то еще…

– Как ты думаешь, Чери, мы можем это взять или должны оставить? – спросила Лиля, рассматривая странный сверток.

– Ну, конечно, взять с собой, – воскликнула Черубина, – ведь это не случайная находка, она дожидалась нас!

Вернувшись домой, подруги уединились в комнате Черубины и, затаив дыхание, развернули сверток. Внутри нотного сборника была спрятана кукла. Девушки внимательно осмотрели и куклу, и нотный сборник, который оказался изданием арий из оперы «Straszny dwоr» Станислава Монюшко, обработанных для домашнего исполнения. Черубина тщательно исследовала деревянную основу куклы, ткань платья и краску, покрывавшую игрушку. На спине куклы под одеждой было отверстие с винтовой нарезкой.

– Что это может означать? – задумчиво произнесла Черубина. – Вероятно, кукла была заводной, в отверстие вставлялся ключ, вращение которого приводило в движение механизм куклы… Прелюбопытненько!

– Чери, у меня такое чувство, – призналась Лиля, – что я эту куклу где-то видела, но не могу вспомнить, где…

– Лялечка, ну, где же ты могла её видеть? Мне кажется, ей лет пятьдесят или даже больше, – рассмеялась Черубина. – А знаешь ли ты, что раньше кукол использовали как модные журналы? Их одевали в костюмы, по которым тогдашние модницы заказывали шитьё своим портнихам, а когда наряды становились немодными, кукол отдавали маленьким девочкам как игрушки…

– Да, но я и видела эту куклу в руках у какой-то девочки… – Лиля хмурила лоб, пытаясь вспомнить, и вдруг воскликнула, – кукла такая же, только нарисованная! Я вспомнила, в Румянцевском музее есть картины из коллекции Мосоловых. На одной из них изображена девочка с куклой, невероятно похожей на эту.

– Очень любопытно, – заинтересовалась Черубина, – мне нужно взглянуть на эту картину непременно… Кстати, Лялечка, кто её автор, ты не запомнила?

– Запомнила, – мило улыбнувшись, ответила Лиля, – поскольку весьма удивилась, что у Якоба ван Сваненбурга, известного своими страшными до оторопи картинами, отец был мастером совершенно иного толка, весьма мирным и бытовым.

– Ты хочешь сказать, что картина с куклой написана Исааком Класом ван Сваненбургом, мэром города Лейдена? Но ведь это 16 век… наша кукла не может быть настолько старой!

Заинтересовавшись чем-то загадочным, Черубина уже не могла остановиться:

– Дорогая Ляля, мы вместе едем в Москву!

Москва встретила подруг рождественскими морозами. Однако, стужа их не остановила. Одевшись потеплее, Лиля и Чери отправились продолжать свое увлекательное расследование в Румянцевский музей – в центр Москвы, на Воздвиженку, где на холме величественно раскинулся изысканный архитектурный шедевр эпохи классицизма – так называемый дом Пашкова. Авторство его устная традиция приписывала гениальному архитектору Баженову, несмотря на то что документов, подтверждающих это, не сохранилось.

Подруги быстро прошли по музейным залам, ярко освещенным зимним солнцем, и оказались перед картиной ван Сваненбурга. Маленькая девочка в одной руке держала корзинку с вишнями а другой рукой крепко сжимала куклу, как две капли воды похожую на ту, что лежала, бережно завернутая в платок, в ридикюле Черубины.

Да, Лялечка, – не веря своим глазам, произнесла Черубина, – какая же ты наблюдательная! Это и в правду точно такая же кукла! Здесь указан год создания картины – 1584, но наша кукла не выглядит настолько старинной. Это может означать только то, что она была скопирована с этой картины на много позднее… Но кто и зачем это сделал? И почему кукла очутилась в доме Гоголя?

Чери, нам нужно навестить Николая Семёновича Мосолова, – предложила Лиля. – Эта картина из его коллекции, как и многие другие, находящиеся в этом музее. Он и сам здесь не редкий гость.

Мне известно, что картины западноевропейских мастеров начали собирать ещё дед художника, тоже Николай Семенович, и его брат Фёдор Семенович. Семейная легенда гласит, что они оба были дружны с графом Орловым-Чесменским, блистательным екатерининским фаворитом, от него и заразились страстью к коллекционированию.

Покупали они, в основном, работы голландских и итальянских мастеров. Чудеснейшим приобретением был «Salvator Mundi» Джованни Педрини (Джампетрино, как его принято было называть), некогда принадлежавший самому английскому королю Карлу I Стюарту! К тому же Николая Семеновича интересовали библиографические редкости, и он начал составлять библиотеку из книг, которые во множестве попали в Россию после Французской революции.

Его сын, Семён Николаевич, продолжил дело отца, но его страстью стал Рембрандт. Он собрал около 400 офортов мастера и множество копий с его картин и рисунков. Еще он унаследовал коллекцию своего дяди и дом на Лубянской площади, куда была перевезена основная часть собрания предков Николая Семеновича из фамильного имения в Тульской губернии. Многие экспонаты богатейшей художественной коллекции, которую собирали три поколения Мосоловых, Николай Семенович уже подарил Румянцевскому музею, остальные завещал передать туда после своей кончины, поскольку прямых наследников у него нет.

– Ляля, откуда тебе известны такие подробности о коллекции Мосоловых? – удивилась Черубина.

– Кирилл Степанович и я дружны с Николаем Семеновичем. Я уверена, что он не откажется побеседовать с нами на интересующую нас тему, – ответила Лиля.

– Не только не откажусь, но сделаю это с великим удовольствием!

Девушки оглянулись и увидели того, кто прервал их беседу.

Это был обаятельный мужчина лет пятидесяти, с острым проницательным взглядом и лукавой улыбкой.

– Николай Семенович! – воскликнула Лиля, – Добрый день!

– Здравствуйте, милые барышни! Чем же вас так заинтересовала эта картина? – продолжая улыбаться, спросил Мосолов.

– Расскажите, пожалуйста, как появился в Вашей коллекции этот портрет девочки с куклой, – смущенно поинтересовалась Лиля, – не было ли связано с ним каких-нибудь легенд или историй? Быть может, это не простой портрет, и в нём что-то зашифровано?

– Ну разумеется, – рассмеялся в ответ Николай Семенович, – в те времена ничего не писалось просто так, всегда что-то подразумевалось! И на этой картине есть тайные знаки. Корзинка – это атрибут детства и невинности, красные ягоды обозначают божественную благодать, подобно тому, как младенец Иисус часто изображался с ягодами вишни…

– А кукла, что она обозначает? – допытывалась Лиля.