Несчастные куклы для Мары

В тот день я застал маму за изучением её школьного альбома. Она смотрела на выцветшие фотографии своих бывших одноклассников, по некоторым медленно водила пальцем. Потом она захлопнула альбом, уставилась в окно и сказала то, чего я тогда не понял, но эта фраза словно и не предназначалась мне:

– Эх… Школьные грамоты, учёба в университете, планы, курсы, налаживание связей, преодоление страхов, творческий потенциал… а потом ты обнаруживаешь себя в торговом центре, раздающим дегустационный сырный сублимат.

Пока я с ностальгией вспоминал то время, когда она работала в торговом центре и приносила домой вкусные сырные палочки, она оторвалась от окна, решительно взяла мой школьный аттестат с тройками, четвёрками и даже парой пятёрок (по музыке и рисованию) и убрала в комод, где лежали другие документы. К теме поступления в университет мама больше никогда не возвращалась.

После того, как мама ушла из торгового центра, она какое-то время искала новую работу, но почему-то её никуда не взяли. В конце концов она перестала ходить на собеседования, и мы стали жить на её пособие, но на эти деньги никогда не могли купить то, что нам хотелось – всё уходило на её таблетки, напитки и на скудную еду. Последним моим приличным подарком на день рождения был телефон с фотокамерой, который мама выиграла в каком-то конкурсе в бесплатной газете. Мама ходила дома в старом халате уже лет двадцать, и он весь был в дырках и пятнах от подсолнечного масла. У меня была мечта когда-нибудь купить ей новый халат. Для меня она иногда доставала одежду в каких-то местах, где люди просто её складывали, чтобы такие как мы её забрали. Мама не очень-то хотела давать мне деньги на воск, лак, краски и другие принадлежности для кукол, и сначала я с трудом наскребал на творчество, выпрашивая у неё денег на яблоки, но не покупая их. Но когда мама увидела, что фотографии моих кукол нравятся в интернете, она вдруг вынула из ящика купюру в пятьсот рублей и молча положила её мне в руку, так что я пошёл и купил то, что мне было нужно больше всего. Конечно, она уже немного выпила своих напитков в тот день, но я всё равно не понимал, почему она так резко поменяла своё мнение и дала мне денег, хотя мой день рождения был ещё не скоро, но потом она объяснила мне:

– У тебя стало хорошо получаться. Смотри, в интернете восхищаются лицами твоих кукол, пишут, что они совсем как живые, – она усмехнулась, – и при этом очень красивые.

На какое-то время она задумалась и только молча смотрела на комментарии в интернете, а потом чуть ли не закричала:

– Савка, горе моё, ведь ты можешь их продавать!

Я отшатнулся от неожиданности.

– Как это – продавать?

Мама цокнула языком и закатила глаза, показавшись на секунду моложе своих лет. Даже морщин в уголках рта её стало меньше.

– Сынок, ну ты же не настолько тупой. Продавать!

Я задумался. Всего у меня было три куклы: Роза, Лили и Нарцисса. Они сидели на столе в разных позах и смотрели на меня с укором, как живые. Они и были для меня живыми. Но я знал, что они такие только для меня.

– Как же я их продам? – спросил я.

Мама взглянула на меня почти так же осуждающе, как и мои куклы. Но даже когда она злилась, она почти всегда всё мне объясняла.

– Денег у нас немного. Я не могу постоянно давать тебе деньги на материалы для кукол, иначе нам нечего будет есть. К тому же если ты продолжишь их делать, ты будешь просто складывать их у себя в комнате. Но ведь можно извлечь из этого пользу. И у тебя будет работа, как у всех нормальных людей.

Я задумался. Мама видела, что я в замешательстве, но она пристально смотрела на меня, ожидая ответа.

– Савка, ты ведь хочешь делать куклы дальше? – спросила она.

– Да, – ответил я, не задумываясь.

– Значит, тебе придётся продавать их, чтобы иметь возможность делать новые. К тому же, – она снова посмотрела на экран монитора, с которого на нас яркими голубыми глазами глядела моя последняя кукла, Нарцисса, – к тому же, может, твои куклы принесут кому-то радость.

Этот аргумент действительно задел меня.

– Я хочу, чтобы мои куклы приносили радость.

Мама улыбнулась, и я заметил, что она сегодня не чистила зубы. Хотя меня она всегда заставляла это делать в детстве. Сейчас, конечно, я это делал без её указаний.

– Ну вот и чудненько. Сделай в интернете объявление, напиши, что продаёшь их.

В ответ на мой вопросительный взгляд мама добавила:

– Посмотри, как другие это делают.

И она вышла из моей комнаты такой походкой, какой она обычно ходила только при гостях – бодрой и лёгкой, как бы подпрыгивая. Я понял, что мама, кажется, наконец-то мной довольна. И это было так непривычно и неожиданно, что настроение моё улучшилось.

Я нашёл группы в социальных сетях, где продавали шарнирные куклы. Оказалось, что мама не первая до этого додумалась.

Там были очень красивые куклы, некоторые даже лучше моих – в пышных платьях с блестками и камнями, в шикарных золотистых коробках с бантами. Но их лица… они все отличались от того, что делал я. Там у кукол были очень большие глаза и маленькие носы, длинные шеи, почти круглые головы. Совсем не такие, как у настоящих людей. Я побоялся, что мои куклы никому не понравятся, потому что они другие, но по совету мамы всё-таки выложил фотографии и подписал, что продаю их.

Самым сложным оказалось разобраться с ценой. Я не имел ни малейшего представления о том, сколько они могли стоить. К тому же там, у других продавцов, цены были разные и непонятно по какому принципу их устанавливали. Тогда я пришёл на кухню, где мама смотрела телевизор и курила, спросил у неё об этом, и она сказала:

– Посчитай, сколько денег ты тратишь, чтобы изготовить одну куклу. Эту сумму умножь на два и выставляй цену.

Я развернулся, чтобы идти считать, но она окликнула меня.

– Погоди. – Она тыкнула на меня указательным пальцем, придерживая сигарету средним и большим. – Если сумма получится меньше тысячи, тогда… умножь ещё на два.

Я кивнул и ушёл к себе в комнату, оставив маму смотреть телевизор и удивляясь тому, как, оказывается, просто считаются цены. У мамы было очень довольное лицо, и я был рад.

Когда я сел за компьютер, мне показалось, что Роза, Лили и Нарцисса смотрят на меня. Я повернулся к ним и в очередной раз восхитился ими. У Розы были короткие каштановые волосы с проседью – это были волосы моей мамы, которые она отрезала специально для куклы. Но мне пришлось их покрасить, чтобы цвет стал более равномерным. Смотрелись они лучше остальных, потому что единственные были натуральными. У Розы было лицо девушки, которую я видел несколько раз в лавке у Андрея. Она каждый раз брала там апельсины, поэтому и платье я сшил для неё оранжевое, которое очень подходило к её карим глазам.

У второй куклы, Лили, были нежно-розовые синтетические волосы. Я сделал её похожей на молодую девушку, живущую в доме через дорогу. Я несколько раз видел, как она выскакивает из подъезда на ногах-пружинках, и уносится на автобусную остановку. Лили, как и эта девушка, была в рваных светло-голубых джинсах и в короткой тряпочной зелёной куртке. Мне она нравилась, потому что казалась самой самостоятельной и уверенной. Пару раз мне снилось, что Лили встаёт со своего места и уходит на автобусную остановку. Это были неприятные сны.

Третьей я сделал Нарциссу, и она была бы самой красивой, если бы волосы её были натуральными. Длинные и бесцветные, похожие на рыболовную леску, они лишали её возможности стать моей любимицей. Я сшил для неё бело-голубое платье, в котором она стала похожа на невесту. Из сушёных незабудок, которые я собрал прошлым летом и положил между страниц какой-то тяжёлой книги, собрал венок. Я решил продать её первой. Я бы продал Лили, но она так серьёзно смотрела на меня, сидя на полке, что я побоялся.

Я посадил Нарциссу на подоконник и сфотографировал. Выложил фото в интернет и подписал: «Нарцисса, одна тысяча двести рублей. Санкт-Петербург». Я не смог точно посчитать, сколько денег я потратил на её изготовление, но предположил, что около шести сотен. Умножил на два, как и сказала мама.

Потом то же самое я сделал с Лили, хотя из-за её взгляда при этом мне было неловко. Розу я пока решил оставить.

На самом деле, мне очень не хотелось, чтобы их купили. Я понимал, что это деньги, понимал, что деньги – это новые куклы, но ничего не мог с собой поделать. Мама ждала моментальной продажи, по сто раз в день спрашивала меня, писал ли мне кто-нибудь. Но никто не писал. По-прежнему, девушки оставляли добрые комментарии, где отмечали, что куклы очень красивые, но покупать никто не собирался. И в душе я был рад, что куклы остаются со мной. Но мама была разочарована и постоянно говорила, как иначе могла бы потратить те пятьсот рублей, которые дала мне на воск. Я опять попросил у мамы денег на изготовление ещё одной куклы, но она нехорошо посмотрела на меня и сказала, что денег больше не даст, и чтобы я активнее продавал то, что есть.

Я не понимал, что значит «активнее продавать». Что я мог сделать? Я не хотел писать «купите мои куклы, пожалуйста», я не хотел заставлять или убеждать. Ведь люди должны покупать только то, что они хотят, а не то, что хочу я. Поэтому я просто иногда добавлял фотографии и ждал. Один раз кто-то оставил комментарий: «Почему так дёшево? Наверняка, какая-то китайская фигня». Я не понял, почему так написали, но мне было неприятно. И при чём тут Китай?

Остальные всё так же отмечали, что куклы очень красивые, и мне было приятно это читать.

Я очень хотел сделать новую куклу, но денег на покупку материалов не было, и постепенно я всё больше стал привязываться к Розе, Лили и Нарциссе. Я даже укладывал их спать, используя старую наволочку как одеяло. Мама смеялась над этим, говорила, что я как маленький, и что она в моём возрасте уже не помнила, что такое куклы, и что она тогда уже решала какие-то «серьёзные вопросы». И хотя она смеялась, глаза у неё были грустные. Поэтому я старался укладывать куклы спать в ящике стола, чтобы она не видела. Но я оставлял щель, чтобы куклы могли дышать.

Конечно, я знал, что куклам не нужно дышать, я же был не совсем дурак.

Но мне хотелось думать, что им нужно.

II

Таинственный покупатель

И всё же через пару недель Лили купили – перевели деньги на мамину карту. Я аккуратно запаковал куклу в старую коробку из-под обуви и отправился на ближайшее почтовое отделение. Открыв тяжёлую металлическую дверь и впервые увидев это помещение, я совсем растерялся, потому что не знал куда идти, что делать и даже куда смотреть. Там стояли какие-то терминалы, горели цифры на табло, а я не понимал даже того, в какую сторону мне двигаться от входа. Я так редко бывал в толпе людей, что совершенно терялся среди них. Когда я уходил из дома, мама, посмеиваясь, сказала, что почтовое отделение будет для меня настоящим Вавилоном.

Там было человек двадцать, все они стояли в очереди какие-то мрачные и недовольные. Один мужчина кричал на бедную съёженную женщину за компьютером за то, что она, по его мнению, медленно работала. Мне стало её жалко, потому что я вообще не понимал, как там можно работать. К тому же я никогда не находил в своей голове оправдания тем, кто кричит на других. Я увидел, что в окошки обслуживания вызывают людей по номерам и, кое-как сообразив что к чему, взял свой номер в автомате, как делали все остальные, а затем сел на край скамейки, стараясь никому не мешать и никого не задеть. Люди стояли и заполняли графы на конвертах, пакетах и коробках, и я сначала испугался, что сделал что-то неправильно, потому что заполнил всё дома, как было написано в интернете. Когда шум усилился, и несколько человек начали ругаться, я вдруг почувствовал себя плохо, мне стало душно и закружилась голова, но я уставился в пол, считая до десяти и обратно, и постепенно состояние моё пришло в норму. Всё эти толпы. В последний раз я видел столько народа в поликлинике несколько лет назад, но всё же тогда со мной рядом была мама, и мне не приходилось ни с кем разговаривать. Я уже пожалел, что не попросил её отправить куклу по почте, хотя, скорее всего, она бы отказалась и сказала, что я сам уже взрослый, чтобы сделать это.

Я уставился на свой номерок, чтобы не смотреть на людей. Они меня смущали. Я хотел услышать слова поддержки или подсказку, как себя вести, но здесь никто не мог мне помочь. Все бы только посмеялись надо мной.

Я очень старался не слушать того, что происходит вокруг. Иногда мне казалось, что половина стоящих в очереди людей – такие как я. Дураки. Потому что они спрашивали глупые вещи, например, сколько будет идти их посылка. Даже я знал, что девушки за компьютром везут посылки не сами.