Проклятие Шалиона

Несколько мгновений он сидел молча, не зная, с чего начать и приводя в порядок мысли. Собственно, это было излишне: он же много раз прокручивал эту историю в своем сознании, и она была отполирована, что называется, до блеска, но никогда еще ни одного слова из нее не срывалось с его уст.

– История недолгая, – сказал он наконец. – Впервые я встретил Дондо ди Джиронала четыре… нет, пять лет назад. Я участвовал в Гвариде в той маленькой приграничной войне, что мы вели против рокнарийского принца Олуса. Ну, помнишь, тот ублюдок, который закапывал своих врагов по пояс в экскрементах, а потом жег их огнем. Его еще потом убили его собственные телохранители.

– Да, помню! Как мне говорили, закопали самого головой вниз в экскременты.

– Есть несколько версий. Но в то время, о котором я рассказываю, он был еще на коне. Лорд ди Гварида зажал армию Олуса в горах на самом краю его королевства. Нас с Дондо послали к нему в качестве переговорщиков, чтобы мы вручили ультиматум, а также оговорили условия капитуляции и суммы выкупа за пленных. Но все пошло не так, как мы планировали, и во время переговоров Олус решил, что ему достаточно вернуть в Шалион только одного посланника, чтобы тот сообщил совету лордов о том, что он не принимает никаких ультиматумов. Нас с Дондо привели в его палатку, где он сидел в окружении четырех звероподобных охранников с мечами и сказал: тот из нас, кто отрубит голову другому, вернется домой живым. Если мы откажемся оба, то обезглавят обоих, а головы вернут с помощью катапульты.

Палли слушал, раскрыв рот.

– Мне дали право выбрать свою судьбу первым. Я отказался взять в руки меч. Олус прошептал мне: Ты не сможешь выиграть в эту игру, лорд Кэсерил. На что я ответил: Да, я знаю. Но ты в нее все равно проиграешь, принц! Несколько мгновений он молчал, после чего рассмеялся и повернулся к Дондо, который в этот момент был уже зеленый, как труп…

Палли дернулся, но не стал прерывать Кэсерила, а только дал знак продолжать.

– Один из охранников сбил меня с ног и поставил на колени, прижав голову к скамье так, что мышцы шеи напряглись, а Дондо взял меч и нанес удар.

– Охраннику по руке? – с надеждой в голосе спросил Палли.

Кэсерил мгновение колебался, после чего сказал:

– Нет.

Помолчал и продолжил:

– В последний момент Олус подставил под удар Дондо свой меч, и удар пошел вбок.

Кэсерил в воспоминаниях своих часто слышал этот звук – скрежещущий удар металла о металл.

– Закончилось тем, что на шее у меня остался синяк, который держался целый месяц. Стражники же между тем отобрали меч у Дондо, нас обоих посадили на лошадей и отправили в лагерь лорда ди Гвариды. Руки мои были привязаны к луке седла, и перед нашим отъездом Олус подошел ко мне и прошептал: А вот теперь мы посмотрим, кто из нас проиграет.

– Домой мы ехали молча, – продолжил Кэсерил. – пока вдали не показался лагерь. Только тогда Дондо повернулся ко мне и сказал, что убьет меня, если я хоть кому-нибудь расскажу о том, что с нами произошло. Я же ответил: Не волнуйтесь, лорд Дондо! За столом я рассказываю лишь забавные истории. Наверное, мне следовало поклясться, что я буду хранить молчание. Хотя не исключено, что и это вряд ли бы помогло…

– Но он обязан тебе жизнью!

Кэсерил покачал головой и отвернулся.

– Я видел его душу голой, без всяких прикрас. Сомневаюсь, что он мне это простит. Я сдержал свое обещание, он молчал, и я думал, что этим все кончится. Но потом в нашей жизни случился Готоргет, а потом… Потом – то, что было потом. И теперь я под двойным ударом. Если до Дондо каким-то образом дойдет, что я знаю, как оказался на галерах, моя жизнь не будет стоить и ломаного гроша. Но если я ничего никому не скажу, не стану предпринимать ничего, что напомнило бы ему… Может, он уже все и забыл? Наверняка у него нынче есть и другие враги, посерьезнее. Я же хочу, чтобы меня оставили в покое, в этом тихом, мирном уголке.

Он повернулся лицом к Палли и сказал – медленно и с нажимом на каждое слово:

– Не упоминай мое имя при Джироналах. Никогда. Ты не слышал моей истории. Ты даже толком и не знаешь меня. Пусть будет так, Палли, если ты мне друг.

Палли сидел, сжав кулаки. Да, он исполнит свое обещание, подумал Кэсерил. Но так просто усидеть Палли не мог. Он ерзал и изрыгал сдавленные проклятья:

– Как скажешь, но черт побери! Чтобы их всех… Это же черт знает что!..

Немного успокоившись, он принялся рассматривать Кэсерила и рассматривал долго и внимательно.

– Именно поэтому ты носишь эту кошмарную бороду? Ты сильно изменился.

– Ты думаешь? Может быть.

Палли вздохнул и спросил:

– А как… Как там все было, на галерах?

Кэсерил пожал плечами.

– Я был удачлив в своих неудачах. Мне удалось выжить. Не все этим могут похвастаться.

– О галерах рассказывают ужасные истории. Как там издеваются над рабами, как… как унижают…

Кэсерил погладил свою бороду, раскритикованную Палли. Наверное, он прав, но с бородой спокойнее.

– Эти истории не то чтобы лживы! Скорее там все преувеличено. Исключительные случаи там выдаются за правило. Нет! Хороший капитан относится к своим гребцам как умный фермер к своим животным – даже с какой-то добротой. Еда, вода, упражнения… О чистоте заботится, чтобы никто не заболел и вообще был в рабочем состоянии. Если человека бить смертным боем, вряд ли он сумеет нормально орудовать веслом. Хотя в порту, на суше – бьют. Для дисциплины, так сказать. А в море за дисциплину отвечает море.

– Не понял!

Кэсерил вскинул брови.

– Зачем рвать человеку кожу или разбивать голову, если можно разбить ему сердце, просто выкинув за борт, где он примется болтать руками и ногами, привлекая акул? Рокнарийцам нужно лишь немного подождать, и раб начинает орать и проситься назад, на борт. Рабство для большинства милее смерти.

– Ты всегда был отличным пловцом, – сказал Палли, и в голосе его зазвучала надежда. – И это наверняка тебе помогало.

– Боюсь, как раз наоборот. К тем, кто сразу шел на дно, судьба была более милосердна. Подумай об этом, Палли. Я об этом много думал.

Кэсерил пристально глядел в темноту и видел страшную картинку: вода смыкается над его головой… Или еще страшнее – не смыкается… Однажды надсмотрщик играл в эту игру с одним непокорным ибранцем, как вдруг задул штормовой ветер, и капитан галеры, не желая подвергать судно опасности, спешно направил его в порт, и надсмотрщик не успел вытащить из воды плавающего за кормой раба. Крики раба долго еще раздавались из-за кормы галеры, пока не стали совсем тихими и наконец не смолкли окончательно. Капитан оштрафовал надсмотрщика на сумму, равную стоимости одного раба, и тот несколько недель ходил с кислой физиономией.

Палли, слушая рассказ Кэсерила, сокрушенно качал головой.

Было отчего!

– Правда, моя гордость, а еще больше мой язык стали причиной того, что однажды меня хорошенько избили. Но тогда я все еще воображал себя лордом Шалиона. Позже я избавился от этих иллюзий.

– Но ведь тебя не… Ты не стал ведь жертвой… То есть этих дел… Нет?

В свете свечи невозможно было понять, покраснел Палли или нет, но до Кэсерила наконец дошло, что Палли отчаянно пытается найти слова, чтобы спросить, не подвергался ли Кэсерил сексуальному насилию. Кэсерил сочувственно усмехнулся.

– Ты путаешь рокнарийцев с дартаканцами. Мне кажется, в таких историях кое-кто пытается выдать желаемое за действительное. Рокнарийские еретики, поклоняющиеся четырем Богам, считают преступлением те нетрадиционные формы любви, которым у нас покровительствует Бастард. Рокнарийские же богословы считают Бастарда демоном – как и его отца, но не Богом, хотя его святая мать – Богиня. Поэтому мы для них – почитатели дьявола, что есть прямое оскорбление Госпожи Весны, да и самого бедняги Бастарда. Разве он просил, чтобы его произвели на свет? Поэтому-то рокнарийцы пытают и вешают тех, кого заподозрят в содомии, а лучшие из тамошних кораблевладельцев и на дух таких не подпускают к своим кораблям.

– Понятно! – облегченно вздохнул Палли, после чего (Палли в своем репертуаре!) спросил:

– А худшие?

– У таких бывало все. Меня, слава Богам, эта судьба миновала – думаю, я был слишком костляв. Но несколько юношей… Мы, рабы, понимали, что они принесены в жертву на наше благо, а потому старались быть к ним подобрее, когда они возвращались к веслам. Некоторые из них плакали. Некоторые же научились свой позор обращать во благо – получали дополнительную еду, всякие поблажки… И мы не особо сетовали, потому что знали, чем они за все заплатили. И это была опасная игра: рокнарийцы, которые втайне предавались с ними плотским утехам, в любой момент могли их убить, если возникала опасность разоблачения в грехе.

– У меня волосы встают дыбом. Я-то думал, что знаю, как устроен этот мир, а оказывается… Но, слава Богам, тебя миновало самое плохое!

– А я уж и не знаю, что считать самым плохим, – задумчиво сказал Кэсерил. – Однажды со мной сыграли такую дьявольскую шутку, по сравнению с которой то, что испытали те несчастные юноши, можно было воспринять как дружеский жест. Самое интересное, что ни один рокнариец не рисковал за это жизнью.