Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником

Я не думала, что понравлюсь Элис – так ее звали – но надеялась, что эта женщина, по крайней мере, захочет меня увидеть. Ее имя было известно мне много лет. Я была почти уверена, что моего Элис не знала. Впервые за долгое время я ехала куда-то с конкретной целью. Я понятия не имела, как пойдет дело в Калифорнии. Не знала, буду ли я с кем-то трахаться, кого-то любить или причинять кому-то боль. Я знала, что буду ждать звонка. Я знала, что буду беситься. Денег у меня оставалось по нолям, но я не исключала перспективы поплавать в бассейне. Мой путь мог пролегать по самым разным дорогам. Я не думала, что какая-либо из них приведет меня к убийству.

Много лет она была неуловима: ни соцсетей, ни сделок с недвижимостью. Время от времени я пыталась ее искать. Но у меня было слишком мало информации, а кроме того, я до смерти боялась.

Потом однажды я отправилась к стоматологу, потому что мне выбили два зуба. Это сделал мужчина, но, строго говоря, не в припадке насильственной ярости. Стоматолог был дорогой, но человек, ответственный за потерю этих зубов, оплатил его услуги.

Я прождала в приемной больше часа, листая один из вдохновляющих журналов для людей, которые зарабатывают больше пяти миллионов долларов в год. И там была она – на обложке, с четырьмя другими красотками, лучшими в фитнесе, аштанге, айкидо и прочем в Лос-Анджелесе.

Ее внешность настолько привлекла меня, что я прочла статью и увидела в тексте ее имя, которое хранила на клочке бумаги больше десяти лет. Я ахнула, и воздух свистнул в дыре, образовавшейся между моими зубами.

Она выглядела красивее, чем я могла себе представить. Ее груди были само совершенство. Мой прежний бойфренд – даже не бойфренд, а один из поставщиков многочисленных и невнятных утренних пробуждений – однажды сказал так об актрисе, которая обнажила бюст на съемках какой-то сцены. Ее груди, поведал мне парень, поедая дешевое ванильное мороженое, – само совершенство. Я его не убила – и до сих пор горжусь своей выдержкой.

Я годами грезила о ней. Часто мечтала причинить боль. В остальное время это было что-то другое, столь же тревожное.

Через пару дней после смерти Вика моя квартира зияла пустотой. Я была специалистом по отъездам и уходам. Я не знала, где буду жить. Обзвонила несколько хозяев квартир, сдававшихся в аренду недалеко от места ее работы. Но денег у меня было – кот наплакал, и на мой бюджет нашлось не так много вариантов. Дошло до того, что я позвонила в одну квартиру с сайта недвижимости, на главной фотографии которой красовалась ванная с плесенью в швах между плитками, с бутылкой «Селсан Блю»[2 - «Селсан Блю» – шампунь от перхоти.] в душевой кабинке и… собственно, все.

Я нарисовала на карте дикий, совершенно непрактичный маршрут и выехала в Калифорнию на своем «Додже-Стратус». Это была машина донельзя уродливая, но вместительная, и внутрь нее влезала целая куча всякой всячины. Украшения моей матери в серо-коричневой жестянке. Мои лучшие платья, каждое в пластиковом футляре, сложенные поверх пассажирского сиденья. Еще книги Деррида?, фотографии и меню из ресторанов, где я проводила памятные вечера. Душистые масла из святого места во Флоренции. Комочек марихуаны, трубка, 96 таблеток разных форм и цветов, от кремового до голубого. Очень дорогие медного цвета штаны для йоги и горчичного цвета бралетт. Коробки с копченой солью «Молдон» и 20 приземистых картонок пастины, – ее, как я слышала, не бывает в «Ральфс» или «Вонс»[3 - «Ральфс», «Вонс» – сети супермаркетов в Южной Калифорнии.]. Я взяла вещи, которые могли ехать только со мной, которые нельзя было отпускать путешествовать под опекой кого-либо другого. Мой любимый шарф, моя панама. Моя Диана Арбус. Мои мать и отец.

Они оба находились в полиэтиленовых пакетиках. На мой взгляд, для отца с матерью это был самый безопасный способ путешествовать. Пакетики лежали в старой картонной коробке из-под клементинов, стоявшей на полу у пассажирского сиденья. Отец некогда называл меня Клементиной – или, во всяком случае, пел эту песенку. Возможно, и то и другое. У него была бородка-эспаньолка, и когда он целовал меня в лоб, я чувствовала себя ангелом.

На Пасифик-Коуст-Хайвей скопилось примерно восемьдесят миллионов машин. Солнце так бликовало на их капотах, что казалось еще более жарким, чем было на самом деле. Пляж в отдалении гляделся сухой, еще более блескучей поверхностью, чем холодная голубая глубина. Прямо перед поворотом в каньон я заметила открытый рыночек с мебелью и украшениями для дома, с дуплистыми дубами, превращенными в столы, с головами богов, отлитыми из эпоксидной смолы.

Я завернула туда, потому что мне нужны были новые вазы для праха. Старые я выбросила. Естественно, для меня это было ужасно – то, что приходилось возить с собой останки в пакетах. Но бесконечно больше меня удручал тот факт, что вместе с вазами я выбросила налипшие на стенки и дно частички праха. Я не могла отделаться от мысли, что они пропали навсегда. В вазе мог остаться палец ноги. Треть лобной кости.

Я выбралась из «Доджа» и пошла мимо высоких стеклянных подсвечников. Провела пальцем черту в пышной пыли на «магическом шаре». Миновала топазовых морских коньков, мексиканские сахарные черепа, аквамариновое морское стекло в веревочных сетках.

Приблизилась к круглолицему пареньку, одетому в толстовку с капюшоном – в такую-то жару.

– Мисс, – промолвил он, – я могу вам помочь?

По радостной улыбке паренька казалось, будто он не ведает, что творится в этом мире.

– Не можете, – ответила я. Я сказала это мягко, но в тот период моей жизни порог толерантности к ненужным разговорам у меня был низок, как никогда.

У этого рыночка была общая парковка с магазином «Малибу Фид Бин». Семечки для птиц, чаны с зерном для лошадей. В каньоне лошадей было много. Женщины с длинными косами ездили на них по скалам. Я представляю тебя одной из них, выше меня, полную достоинства во всех отношениях.

Внутри павильона рядом с висящими петуниями и пыльными розами обнаружились вазы. Одна была черная с желтыми цветами. Стеклянная лягушка с оранжевыми глазами и человеческими пятками, свисавшими с губы. Ваза смотрелась вульгарно, такие можно увидеть в доме каких-нибудь стариков во Флориде. Меня к ней сразу потянуло.

Молодой человек на кассе заметил меня и потом уже не отводил глаз. Я была в белом платье, похожем на ночнушку, тоненьком, как дым. Парень теребил прыщ на подбородке и пялился на меня. Каждый день случается по сотне таких мини-изнасилований.

Я взяла вазу и стала бродить вместе с ней, делая вид, что любуюсь садовыми подушками и нефритовыми собаками фу. Прыщавый кассир разговаривал по телефону. Я слышала за спиной движения еще одного парня, переставлявшего морских коньков с места на место. Люди редко считают, что ты можешь украсть что-то крупнее твоей собственной головы.

* * *

Загрузившись с вазой в машину, я почувствовала, что теперь у меня есть все важные и нужные мне детали. Представители компании-перевозчика должны были встретить меня в доме с итоговым счетом. Полный грузовик предметов, на которых я сидела. Начался подъем по каньону. Жухлая темная зелень пробивалась из засыпанных песком трещин между камнями. Там росли ясенец, венерин волос, ложное индиго и полевица. Местами попадались и цветные пятна, но в основном картинка была коричневой, оливковой и не ухоженной сверх всякого ожидания. Дома, просматривавшиеся с дороги, представляли собой здания в стиле семидесятых, построенные из древесины и замызганного стекла. Виды из них открывались на гремучих змей и выгоревшую траву. А виды в каньоне имели большое значение. Риелтор Кэти повторяла это слово снова и снова. Вид. Под конец оно стало казаться мне совершенно незнакомым.

Еще риелтор говорила о койотах и гремучих змеях. «Но не волнуйтесь», – успокаивала Кэти. Во время разговора по телефону я представляла ее себе рыжеволосой и красивой. Не волнуйтесь, Кевину нравится ловить гремучек и увозить их в более благоприятное место, никаких проблем.

Кевин был бывшей звездой рэпа, жил на снятом мной участке. Интересно, сказало бы тебе что-нибудь его имя? Актуальность мимолетна. Был еще молодой человек по имени Ривер, который обитал в юрте на лугу. Хозяин проживает тут же, рядом, сказала мне риелтор. На случай если какие-то проблемы возникнут. Вам здесь точно понравится. Это ж гребаный рай.

Я карабкалась по дороге-серпантину, пока не увидела указатель на Команч-Драйв. Меня объял ужас, поскольку эта улица вовсе не казалась очаровательной. На ней не было ни одного деревца, а дом стоял у верхней точки крутой гравийной подъездной дорожки. Это была самая высокая точка каньона Топанга, чуть ли не пронзающая собой облака. Больше всего мое новое жилище напоминало подходящее место для метамфетаминовой лаборатории.

Парковки как таковой здесь не было, так что я припарковалась рядом с черным «Доджем-Чарджер» на полоске земли перед крутым обрывом. Вблизи участок с домом напоминал фотки, которые отправляла мне риелтор, но не в том, что было действительно существенно. Она прислала мечту. Кэти прислала вид из стеклянных окон и печь, которая топилась пеллетами. Она не прислала ржавую ванну на улице у входной двери, полную побуревших суккулентов. Рядом с ванной-клумбой обнаружился кованый стол с двумя стульями. Имбирного цвета песок был усыпан галькой, так что ни стол, ни стулья установить ровно не удавалось. Окна в засохших мотыльках. Дом – темно-оранжевый, сложенный из саманного кирпича в форме океанского лайнера. В дизайне не было ничего привлекательного, ничего симметричного. И снаружи, и внутри жилища царила одуряющая, убийственная духота. Как представлю тебя одну на такой жаре – в которой пришлось быть мне, – сразу заставляю себя подумать о чем-нибудь другом.

Мне были даны инструкции – постучаться в дверь Кевина. Он жил в почти прилегающем к моему новому жилью строении. Полагаю, это был дом с двумя квартирами, но с виду так и не скажешь. Кевин должен был выдать мне ключи. Его сценический псевдоним – Уайт-Спейс – Белый Космос. Кэти говорила о Кевине так, как белые женщины определенного типа говорят о чернокожем мужчине, достигшем славы.

Прежде чем постучаться, я обошла участок. Риелтор была права. Вид открывался поистине театральный. Каждый раз, когда мы с Кэти разговаривали, я представляла ее на солнце, за садовым столиком, поедающей маленькими кусочками гравлакс. Уверена, если бы мы с девушкой познакомились поближе, я бы ее возненавидела.

Под горой был виден океан, а на другой стороне каньона – узкие параллелепипеды города, вздымавшегося за деревьями. Линия горизонта не производила особого впечатления. Я дошла до самой высокой точки участка. Он был неизмеримо – на мили и мили – выше шоссейной пробки из телефонизированных машин. Вокруг парила тонкая дымка – думается, облака. Когда мне было десять, тетка Гося объяснила, где теперь мои родители. Там, в облаках. «Но они ведь там вместе?» – спросила я, и она подхватилась с места, чтобы то ли помыть тарелку, то ли закрыть окно.

В этой самой высокой точке обнаружилась костровая яма. Вид у нее – благодаря большим камням и обугленным дровам – был средневековый. Под черным брезентом прятался гигантский запас дров. Бутылка из-под пива «Микелоб», наполненная дождевой водой.

В долине, в пяти сотнях футов подо мной приютилась парусиновая юрта. На поросшей травой тропинке в противоположном направлении стоял маленький красный домик-солонка[4 - Домик-солонка – распространенная в США разновидность домов, по форме напоминающих старинные деревянные солонки, – двухэтажные с фасада и одноэтажные с тыльной стороны.]. Он выглядел как деревенский нужник, типа того, что можно купить в магазинах «Все для строительства и ремонта», но побольше и позатейливее. Это был единственный уголок на всем участке, где росла трава – благодаря дубам. Во всех остальных местах земля выглядела сухой, коричневой, орехового оттенка, но вокруг «большого нужника» травка оставалась сочной и зеленой. По обе стороны голландской двери[5 - Голландская дверь – дверь, разделенная на верхнюю и нижнюю половины, которые можно открывать по отдельности.] стояли два цветочных ящика с бархатцами. Меня встревожила мысль, что этот крохотный домик принадлежит хозяину. Мне не хотелось жить так близко к нему. Но Кэти не обмолвилась о таком тесном соседстве. Ни единым словом.

Я отодрала от тела платье, которое тут же прилипло обратно, ложась на клейковину моего пота. Тогда я еще не знала, что в каньоне душ никакого облегчения не приносит. Через считаные мгновения футболка на теле становится прозрачной.

Я постучалась в дверь к Кевину. Услышала какой-то блюзовый рэп, через пару минут постучала снова, погромче. Кевин приоткрыл дверь всего на четверть и тут же загородил ее своим телом. Внутри пахло какой-то химией.

– Мир вам, мисс Джоан, и добро пожаловать в наши места.

Мужчина был очень высок, красив, глаза смотрели дружелюбно. Правда, не на меня. Сквозь – как будто меня там и не было.

Я протянула руку, Кевин выступил за порог и прикрыл за собой дверь. Мне случалось видеть его на сцене, скорчившегося над микрофоном. Стробоскопы и девчонки в коротеньких шортиках из лайкры. Человек, стоявший передо мной, выглядел так, словно никогда в жизни не танцевал и не разговаривал в полный голос.

– Как добрались?

Я сказала, что хорошо.

– Ох, обожаю ездить на машине! Сто лет не катался. Самолеты меня доконали.

Кевин изобразил длинными руками крылья. К этому времени у меня вспотел даже скальп.

– Меня тоже.

– Вы хотите ключи, как я понимаю? Нужно помочь перенести какие-то вещи?

– Ко мне приедут грузчики, спасибо.

– Ладно, хорошо. Жаль, не могу угостить вас лимонадом – у меня его нет. И тортик с меренгой я не испек. Но я что-нибудь для вас раздобуду. Это будет здорово. Вам здесь понравится, мисс Джоан. Нам всем здесь нравится. Мы как маленькая семья. Вы уже познакомились с Леонардом? А с Ривером?

– Пока ни с кем.

– Вжик, – сказал Кевин. – И влетает леди, – его ладонь порхнула вниз и рассекла воздух у моей талии, – под покровом ночи. Я сейчас принесу вам ключи, мисс Джоан. Идите, устраивайтесь. Приводите дом в порядок.

Вернувшись, мой новый сосед протянул мне два ключа, стянутых вместе изолированной проволокой.

– От почтового ящика, – сказал Кевин, ткнув пальцем в один. – От дома, – указывая на другой. – Нет, погодите, наоборот! – и с удовольствием рассмеялся. – Я сегодня не в себе. Простите, мисс Джоан. Всю ночь просидел над записью. Работаю, а потом весь день отсыпаюсь. Для меня сейчас часов пять утра.

Я взяла ключи, наши руки соприкоснулись, я вздрогнула и подумала: о, ради всего святого. Я посмотрела на Кевина: он оценивал меня; я видела, как этот человек взглядом снимает с меня мерки. Потом мужчина улыбнулся. Он себя преодолел.